Против редакторов «Былого» возбудили судебное преследование. До решения дела П. Е. Щеголева выслали из столицы, и он поселился в Сестрорецке. При очередном нелегальном посещении Петербурга его задержали и посадили в арестантское отделение Коломенской полицейской части, затем постановлением Особого совещания выслали в Юрьев (Тарту) под негласный надзор полиции, оттуда — в Любань. После слушания дела о журнале «Былое» 13 января 1909 года Петербургской судебной палатой П. Е. Щеголев был осужден на три года заключения в крепости. Не без использования связей удалось поместить Павла Елисеевича в «Кресты», где ему предстояло просидеть в одиночной камере два года и четыре месяца.
П. Е. Щеголеву, известному историку и литературоведу, тюремная администрация создала необычные условия — ему, политическому заключенному, разрешили пользоваться книгами в неограниченном количестве. Он смог продолжать научную работу. В тюрьме им написан ряд выдающихся исследований, что дало повод для неуместных шуток о пользе для него одиночного заключения[26].
Одиночное заключение разрушало нервы и убивало трудоспособность, голова заполнялась тревожными мыслями, волнениями о близких, о будущем, появлялись мнительность, необоснованные предчувствия, страх. 7 апреля 1911 года тюремный врач признал состояние здоровья Павла Елисеевича неудовлетворительным. Академики В. Ф. Корш, Н. А. Котляревский, С. Ф. Ольденбург, Ф. Ф. Фортунатов и А. А. Шахматов обратились с очередной просьбой к министру юстиции И. Г. Щегловитову о досрочном освобождении П. Е. Щеголева. «Высочайшее соизволение последовало в Царском Селе 3 мая 1911 года»[27].
Выйдя из тюрьмы, П. Е. Щеголев продолжил литературную и научную деятельность. В издательстве «Огни» он выпустил несколько книг мемуаров декабристов, сотрудничал в прогрессивном журнале «Современник» и газете «День». 19 октября 1913 года за исследования в литературоведении Академия наук присудила ему Пушкинскую премию, на соискание премии рассматривалось тридцать девять работ. Во время 1-й мировой войны он участвовал в издании журнала «Отечество», летом 1916 года вышла в свет долгожданная «Дуэль и смерть Пушкина». П. Е. Щеголев сделался знаменитостью, поговаривали о баллотировании его в Академию наук. Наконец, отступила постоянная нужда, семья переехала в просторную пятикомнатную квартиру.
В первые дни Февральской революции почти одновременно по всей России запылали костры, в которых горели документы охранных отделений, жандармских управлений Департамента полиции и других служб Министерства внутренних дел империи. Пламя поглощало бесценные для истории материалы. Разъяренные толпы петербуржцев подожгли здания Окружного суда на Литейном проспекте и старой тюрьмы — Литовского замка — у Театральной площади. Они сгорели дотла. Пожары вспыхнули в помещениях Департамента полиции на Фонтанке у Пантелеймоновского моста и на Мытнин-ской набережной, там громили и жгли столичное охранное отделение. Эти два здания с их содержимым подожгли умышленно. Многие желали уничтожения секретных архивов охранного отделения и Департамента полиции, им требовалось забвение прошлого как гарантия будущего существования.
«Правда, кое-где жандармским офицерам удалось уничтожить списки провокаторов, — писал публицист С. Г. Сватиков, — кое-где толпа, подстрекаемая агентами охраны, не понимая смысла происходящего, разгромила Охранные отделения и сожгла их архивы и делопроизводства. Так, например, погибла значительная часть архива Петроградского охранного отделения»[28]. О происходившем на Фонтанке в здании Департамента полиции сообщили в Пушкинский дом Академии наук. Непременный секретарь Академии Наук академик С. Ф. Ольденбург сумел раздобыть несколько лошадей, запряженных в сани, и экспедиция, состоявшая из П. Е. Щеголева, Б. Л. Модзалевского, Н. А. Котляревского, А. С. Полякова, А. А. Шилова, В. П. Семенникова и других, отправилась на спасение ценнейших архивов[29]. Все, что удалось спасти, 3 марта погрузили в сани и свезли на Васильевский остров в Академию наук.
В Москве 1 марта 1917 года во дворе по Гнездниковскому переулку, 5 запылали костры. Горели документы охранного отделения. Кто-то носил бумаги в костры, кто-то брал на память папки, фотокарточки, брошюры. «Трудно было понять, — писал известный архивист В. В. Максаков, — кого в этой толпе было больше — любопытствующих или бывших охранников, стремившихся, пока не поздно, по возможности скрыть в огне костров следы своего участия в охране рухнувшего самодержавного строя. Что в толпе немало было бывших охранников, можно убедиться из того, что при проверке дел «охранки», в особенности ее так называемого «агентурного отдела», впоследствии выяснилось отсутствие, главным образом, личных дел секретных сотрудников, «агентурных записок» и тому подобных документов, по-видимому, не случайно исчезнувших во время «стихийного» разгрома охранки и полицейских участков».[30]
В провинции охранные отделения запылали одновременно со столичными. В первую очередь жгли личные дела секретных сотрудников и документы, регламентировавшие методы работы политического сыска. Слухи о происходивших повсеместных разгромах сыскных учреждений бывшей империи дошли до столицы, и 10 марта 1917 года Временное правительство учредило при Министерстве юстиции комиссию для ликвидации дел политического характера бывшего Департамента полиции. Ее возглавил один из первых историков русского освободительного движения бывший народоволец, известный охотник за провокаторами, В. Л. Бурцев. Увлеченный издательской деятельностью, Бурцев уделял Комиссии чрезвычайно мало времени, из-за этого часть архивов продолжала находиться на попечении их прежних хранителей — чиновников Министерства внутренних дел. Временное правительство «отдало распоряжение об охране полицейских архивов только тогда, когда официальные хранители их покинули свои посты и когда много документов уже было расхищено и уничтожено»[31].
Видя, что бурцевская комиссия бездействует, министр юстиции А. Ф. Керенский обратился к группе общественных деятелей, в том числе к П. Е. Щеголеву, с предложением «в кратчайший срок рассмотреть документы, захваченные в Департаменте полиции и в других учреждениях»[32]. Бурцевскую комиссию формально ликвидировали 15 июня 1917 года.
5 марта 1917 года Временное правительство сформировало Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц, как гражданских, так и военного и морского ведомств. В ее работе постоянно участвовали: известный московский адвокат Н. К. Муратов (председатель), сенаторы С. В. Иванов и С. В. Завадский (заместители председателя), главный военный прокурор В. А. Апушкин, прокурор Харьковской судебной палаты Б. Н. Смиттен, прокурор Московского окружного суда Л. П. Олышев, академик С. Ф. Ольденбург, прокурор Виленской судебной палаты A. Ф. Романов, представитель Государственной Думы Ф. И. Родичев, от Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Н. Д. Соколов и П. Е. Щеголев, вошедший в ее состав несколько позже. Главным редактором стенографических отчетов комиссия пригласила поэта А. А. Блока, ему помогали журналист М. П. Миклашевский и писательница Л. Я. Гуревич, научную редакцию отчетов выполнил профессор Е. В. Тарле. По замыслу учредителей, Комиссии предстояло собрать доказательства преступных деяний высших царских администраторов и подготовить обвинительное заключение для предания их суду.
Чрезвычайную следственную комиссию обслуживало двадцать пять следователей. Они и члены комиссии допросили пятьдесят девять лиц, в том числе: министров внутренних дел А.А. Макарова, Н. А. Маклакова, А. Д. Протопопова, А. Н. Хвостова, товарищей министра внутренних дел С. П. Белецкого, B. Ф. Джунковского, С. Е. Крыжановского, Н. В. Плеве, министра юстиции И. Г. Щегловитова, крупных чиновников политического сыска С. Е. Виссарионова, А. В. Герасимова, М. С. Комиссарова. Обвинительного заключения комиссия не составила — все подследственные действовали в рамках основополагающих законов Российской империи. Таковы были законы и ведомственные инструкции, что они допускали беззаконие. Допрошенные в комиссии не отрицали применение политической полицией провокаторских приемов как основного средства борьбы с революционерами. Часть из подследственных отпустили, часть расстреляли в сентябре 1918 года. Материалы, собранные комиссией, были обработаны, отредактированы и изданы П. Е. Щеголевым в 1924–1927 годах[33], свидетельства, полученные комиссией, в значительной мере заполнили пробелы, образованные из-за уничтожения в первые дни Февральской революции архивных документов бывших учреждений политического сыска.
Временное правительство понимало, что архивы подразделений Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов необходимо срочно спасать и приводить в порядок для использования в борьбе со сторонниками восстановления монархии. Поэтому вместо бурцевской комиссии оно решило образовать при Чрезвычайной следственной комиссии Особую комиссию для обследования деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных Департаменту учреждений. Председателем Особой комиссии министр юстиции назначил П. Е. Щеголева. В ее работе, кроме председателя, принимали участие еще 22 человека.
Проект положения об Особой комиссии написан П. Е. Щеголевым:
«1. Комиссия для ликвидации дел политического характера бывшего Департамента полиции, образованная постановлением Временного правительства от 10 марта 1917 г., упраздняется.
2. При Министерстве юстиции учреждается Особая комиссия для обследования, согласно указания Министерства юстиции, деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных Департаменту учреждений.