— А скажи мне, Юрик, — спросил папа, — вот корова и лошадь, ведь если вдуматься, похожи? Правда?
— Или! — сказал, пленяясь доверительным отцовским тоном, пионер. — Они же травоядные. Только у коровы рога, а у лошади, наоборот, грива.
— Вот видишь!
-Да.
— Похожи!.. А скажи мне, Юрик, ты навоз конский и коровий видел?
— Обязательно! На даче! Конский яблоками, коровий блином, — отрапортовал юный натуралист.
— А почему он разный?
— Не знаю, — вынужден был признать начинающий последователь Дарвина.
— Вот видишь, Юрик, — сказал Абрам Моисеевич проникновенно, — ты еще в дерьме разобраться не можешь, а о Боге судишь. Да еще из плохих журналов переписываешь. С ошибками. Чтобы я у тебя такое сочинение видел два раза: первый и последний. В другой раз думай своей головой, сынок.
И уехал играть в преферанс.
Эмансипат
На входной двери была криво прикноплена бумажка с надписью:
«Не звоните!
Не стучите!
Не закрыто!
Заходите!
Умоляем, не шумите!»
Здесь жили Колька и Катька — студенты Мухинского училища, будущие дизайнеры. У них недавно родился Вовка. Я тихонечко вошел. В однокомнатной квартире все «эргономично»: два велосипеда под потолком, боксерская груша в крохотной прихожей. Поначалу Колька и Катька ваяли гнездо ячейки общества, где с точностью до миллиметра продумали, какой вещи где стоять. Но потом родился Вовка, и гармония нарушилась. Объемы жизненного пространства пересекли веревки с пеленками, повсюду, как отстрелянные снаряды, встали пустые рожки из-под молока, каши и кефира, и, как флаги расцвечивания, украсили лоджию ползунки.
Раньше в квартире гремела музыка, а теперь непривычно тихо, только вдали на кухне журчала вода и ровно шуршал какой-то электроприбор.
У раковины стоял бывший сержант морской пехоты, ныне студент и отец семейства Колька. На широченных его плечах — Катькин домашний халатик, живот с желваками мышц, делающий его похожим на булыжную мостовую, наполовину скрывал изящный передничек.
— Привет! Катька на курсах... Вот не могу запомнить на каких... То ли языка, то ли кройки и шитья, то ли в автошколе... Эмансипация! Блин!
Перед лицом Кольки за стеклом буфета стоял раскрытый учебник английского языка, к ноге привязана веревка, другой конец которой уходил на лоджию, — таким образом ногой Колька мог качать коляску, в ней на свежем воздухе спал Вовка.
На груди у Кольки шуршал включенный вентилятор, поскольку в раковине под струей воды Колька чистил и резал лук.
— Во! — сказал он. — Механикус... Чтоб не плакать!
Вентилятор вращался, коляска на балконе поскрипывала, вода лилась...
— Ну, а вообще чем занимаешься?
Колька глянул на меня глазами истерзанной собаки и рявкнул сержантским басом:
— Месячных жду!
Заяц переодетый
Мой кум, Олег Петрович Тихонов, один из лучших охотоведов и охотников страны, служил личным егерем у градоначальника Григория Васильевича Романова — тогдашнего первого секретаря Ленинградского обкома партии. Вероятно, рядом они составляли замечательную пару, поскольку всесильный тогда Романов Петровичу, фигурально выражаясь, по колено. Воспитанный, образованный, интеллигентный Петрович меньше всего похож на егеря. Он похож на директора завода, на бизнесмена. Он не ругается матом и не совершает иных деяний, приписываемых простому русскому народу, поэтому и охотничьи рассказы его интеллигентны и лишены традиционного матерного смака.
Мода на охоту как на изысканное времяпрепровождение в СССР восходит к Ворошилову и Буденному. Любил, говорят, пострелять и товарищ Сталин, но в тире. А поскольку зверь живет по своим законам и тонкостей политики не понимает, пришлось завести целые охотхозяйства, где вождям «стрелять подавали». И туда приглашали дружественных марксистских лидеров, почетных гостей и лиц, особо приближенных... Разумеется, настоящей охотой при этом и не пахло. Расстреливали почти ручных животных, но и при этом бывали проколы.
Однажды Никита Сергеевич Хрущев пригласил вождя прогрессивной, социалистической части немецкого народа товарища не то Эриха Хонеккера, не то Вальтера Ульбрихта пострелять зайцев. За тем и отправились в охотхозяйство. Но зайцы, как особо несознательный элемент, вроде колхозников или диссидентов, не пошли навстречу запросам высокой политики и все из охотхозяйства не то разбежались, не то, не дождавшись смерти от рук вождей, передохли.
Егерь, заячий пастух, завыл-застонал и пал на колени перед Петровичем — мастером нетривиальных решений:
— Голубчик! Отец родной! Спасай!
— Да верно ли, что едут? Может, еще пронесет...
— Кой хрен пронесет! Уже на пути к нам! Из Москвы звонили...
— Эх! Была не была! — сказал Петрович. — Деваться некуда!
Когда после обильного возлияния вожди с ружьями в руках вышли на крыльцо охотбазы, охрана дала отмашку «пускай», в двадцати шагах от Хонеккера или Ульбрихта и Хрущева по сугробам заскакал заяц. Вожди бабахнули из всех стволов. Заяц ударился в бега. Грохнули вдогон из запасных ружей, и заяц, вдруг добежав до ближайшего дерева, скакнул на него, шустро полез по коре и замер на ветке. До охотников явственно донеслось «мяу».
— Попал! Попал! — заорали егеря и поволокли из-под дерева уже освежеванную добычу.
Но товарищ Хонеккер или Вальтер Ульбрихт все-таки утверждал, что заяц лазал по дереву и мяукал.
— Закусывать надо! — дал дельный совет Никита Сергеевич.
Дружественный вождь успокоился и торжественно ел кроличье рагу.
А на кухне Петрович распарывал заячью шкуру, куда зашивали кота, исполнявшего роль зайца. В компенсацию за пережитый страх кота премировали пузырьком валерьянки.
А эту историю я слышал уже в качестве исторического анекдота, правда, там действует Фидель Кастро.
Пробоина
Мой кум, Олег Петрович Тихонов, имеет рост 1 метр 96 сантиметров, вес 146 килограммов. Телосложение атлетическое, походка тяжелая. Я говорю об этом потому, что однажды он сам этого не учел и чуть не погубил единицу рыболовного флота.
Дело в том, что в хлопотной должности как бы придворного охотника и рыбака Петрович очень нуждался в поддержке местного населения.
Приезжает, например, неожиданно товарищ Романов с другими ответственными товарищами на уху. Часа полтора удочками помашут, полтора пескаря выудят, а уху подавай человек на тридцать. Тут всегда выручали местные профессионалы. Они на МРТ производства 1929 года всегда бывали при улове. И то сижков, то лещей да угрей да какой-либо еще рыбешки подбросят. Петрович в долгу не оставался и, к обоюдному удовлетворению, рыбаков равномерно благодарил. Соответственно водкой.
И вот однажды, когда чрезвычайная его благодарность и выражалась в двух ящиках поллитровок, приехал Петрович на пирс, взял ящики и подошел к пришвартованному МРТ. Судно стояло метрах в двух ниже пирса, а рыбаки были сильно заняты.
— Куда сгружать-то? — спросил Петрович.
— Давай в трюм! Прыгай сюды!
И Петрович, не подумавши, что судно-то деревянное, прыгнул. Вес в размере двух центнеров оказался для корабля великоват. Петрович, как танковая болванка, с двумя ящиками в руках, мало что проломил палубу, прошил трюм, но и пробил деревянное днище. Но, к счастью, падая, он согнул ноги и вошел в соприкосновение с днищем не ступнями, а иной достаточно широкой частью тела, а так бы летел до самого дна Ладожского озера.
Провалившись и оказавшись наполовину в воде, Петрович рыпнулся вылезти, но шкипер заорал благим матом:
— Сиди! Не моги вылезать, пока мы пластырь не подведем!
— Ребята! — стонал Петрович. — Чай не лето! Замерзаю! Октябрь ведь! Радикулит у меня!
— Тяни водку, тем более в руках держишь!
Тем и спасался Петрович, пока сидел в пробоине, а рыбаки не подвели снизу парус и не заткнули, чем бог под руку послал, дыру.
— А встал бы — дыра метр на метр, через две минуты бы на дне оказались бы! — говорили рыбаки, когда вытащили судно на берег и допили водку.
— Но ты, Петрович, больше с пирса на судно не прыгай! И знаешь что... Ты нам и ящиком водку не кидай! Ты поставь ящичек на пирсе и аккуратненько вахтенному по бутылочке из рук в руки, из рук в руки... А то второй раз так удачно может не получиться.
Рыбки
Я, знаете ли, детективы, конечно, люблю, но то ли я старый стал, то ли кино переменилось. Все это бах да бах... Да погони. И все, знаете ли, техника, экспертиза. А у сыщика главная техника — голова, и способ один на все времена — понять психологию преступника. Ну, как у Станиславского — искусство перевоплощения... Да нет, не в том смысле, что преступником прикинуться, а за него все продумать... Ну не продумать, а как бы стать им и принять его решения...
Я вот объяснить толково не могу, но примерно так. У меня был в шестьдесят восьмом году характерный случай. У нас, знаете ли, городок маленький — традиции не традиции, а свой стиль есть. Как начальник, в любом ранге, так и по отчеству, а как по отчеству, так и солидность... Но я вообще-то и тогда уж из пионерского и даже из комсомольского возраста уже вышел, но до отчества-то далеко, но хотя сыскарь уже со стажем... Относительно опытный...
Городок у нас, как видите, невелик. А я здесь и родился, и учился, и женился. Все здесь. В маленьких городах что хорошо: все друг друга знают, все друг другу знакомы, и если не прямо, так через третьи руки, а все же информация идет.
Это, знаете ли, работу облегчает. Вот.
Приходит сводка: из мест заключения бежал преступник, уроженец нашего города, у него здесь мать, значит, возможно появление, и надлежит организовать, и так далее. Ну мы, как водится, реагируем, организовываем... А городок-то, сами видите — у нас коза потеряется, и то событие. А здесь как из ведра пошло!
В центральном универмаге за один день пальто, рубашку и костюм украли, да еще пару ботинок хороших... На другой день в другом, уже в продуктовом, магазине средь бела дня из кассы всю выручку взяли, и никто ничего не видел. А у меня в те поры помощник объявился, лейтенантик, молодой такой, башковитый... Нынче в больших начальниках ходит. Ну, он мне сразу как на горохе: