И незаметно передай векам
Любовь, добро, — нуждаемся в них все мы.
Смерть неизбежна, ты исчезнешь сам,
Но сотни раз взрастут твои посевы.
«Кому не грезилось, что незнакомка-Муза…»
Кому не грезилось, что незнакомка-Муза
Прекрасной девушкой, приветливой и стройной,
Во времена далекие являлась
Поэтам радости, любви и красоты
И даже нежною свирелью удивляла,
Наигрывая песни им свои.
И всем сдавалось, что беспечную усладу
Счастливцы с нею обретали в роще,
А может быть, над родником прозрачным,
Где солнце искрится, и где смеется месяц,
И где без ветра шепчется камыш.
Не верьте грезам и усопшим не внимайте!
Ветрами, страстностью и жаждою степей,
Тоской удушливой и буйными дождями —
Несется бурно жизнь над всеми нами,
Нуждаясь в том, чтоб строй в ней был и лад.
Вдруг просыпается мелодия мажора
На дне тревожной и тоскующей души,
И сам дивишься своему творенью,—
А если кто-то предположит — веришь,
Что был обласкан незнакомкой-Музой.
«Круг тревожный желтых пятен…»
Круг тревожный желтых пятен,
Слов бездушных череда…
Может, солнца свет закатен?
Ну, а если нет, тогда
Мне б вернуть не краски мая
И не розы, не огонь
(Это радость, но шальная,
Как песок, что жжет ладонь),
А хрустальный день на воле,
Молодого сердца зов,
Труд и песню в чистом поле,
А на горке — скрип возов,
Птиц, собравшихся к отлету,
Гладь озер, где гаснет звук,
Легких мыслей позолоту
И беспечный час разлук.
«Горбится, горько рыдая…»
Горбится, горько рыдая,
День, подытожив судьбу,—
Бондаревна молодая,
Мертвая, стынет в гробу.
Туч собирается свора,
Стонет толпа: — О злодей,
Власть твоя кончится скоро,
Собственник темных людей!
Черное шепчется жито,
Ветер стучится в окно;
Меду-вина не испито,
Будет, ой будет вино!..
«И вот напоследок я слышу…»
И вот напоследок я слышу
Бездушное слово: прощай!
Миную Госбанка афишу,
Во мне утихает печаль.
Напрасна попытка — смириться,
Хоть я к примиренью готов.
Ведь поймано слово, как птица,
В воздушную сеть проводов.
Ему улететь не придется,
Глухую тоску унося,
Ведь солнце повсюду смеется,
Эпоха веселая вся.
«День светлый притомился и притих…»
День светлый притомился и притих,
Дав глубину лазурному покою,
Нисходит солнце тихо за рекою
К раздолью грустных вечеров моих.
Надолго остановится у них
И пламенеет позднею красою,
Как будто бы приводит за собою
Ряд миражей кроваво-золотых.
Окончен день. Но лучезарно-нежный
На синь небес и на простор надснежный
Разлился свет, и долго нету тьмы;
Лишь месяц серебристый тенью вышит,
Узоры темно-синие он пишет
На пышных одеяниях зимы.
МОНОМАХ
Он с башни-вежи
Глядел на бор.
Там след медвежий
И волчий взор.
И бродят туры —
Цари лесов,
И дуб там хмурый,
И клекот сов.
Глядел — и крепче
Копье сжимал,
А сокол-кречет
Ему внимал.
Воловья выя,
Громо́вый крик;.
Не Византия,—
К степям привык.
В победу веря,
Кольчугой скрыт,
Рогами зверя
Не будет сбит.
О Мономаше!
Не уверяй,
Что счастье наше —
Покорность, рай.
В прах обратится
Чернец-монах,
Копье ж и птица —
В твоих руках!
Гремит отвагой
На все века
Тот крик варяга,—
Гроза врага!
«Месяц сияньем скуп…»
Месяц сияньем скуп
После багряной зари.
Город — каменный куб,
Сонная грусть — фонари.
Делу служить охоч,
И не заметил я,
Как уходила ночь
Тихо в немые поля.
Делу служить охоч,—
Книги, бумага, стол.
Все неудачи — прочь!
Мыслям даю простор.
Будто и нет стены,
Будто исчез потолок,
Вижу: идут чабаны,
Путь их тернист, далек.
Слышу твой первый крик,
Пращур мой, крик земли,
Ты ведь с пещер привык
Слушать людей, что злы.
Темным сказал: «мое —
Женщина, конь, стрела»…
Сын за тобой встает,
Солнце узрев и орла.
Первая мысль летит
В необозримый мир,
Первая песнь звенит,
Славя солнце-кумир.
Всюду парит орел,
Солнце светит для всех.
Мир человек обрел,
Радость рождает смех.
Может, не сын — лишь внук,
Может, не внук, а все —
Станут детьми наук,
Гимны споют красе.
Света и тьмы игра,
Ум в небеса устремлен,
Жаждет любви, добра,—
Сбудься, мечтателя сон!..
«Лезвием слов…»
Лезвием слов
Клады наметь.
Голос наш нов —
Гневу греметь.
Черным полям —
Острый лемех.
Слышит земля
Песню-разбег.
В синий эфир
Мчись, самолет!
Наш ныне мир
Дерзких высот!
Строим в труде
Радость и смех,—
Ищем везде
Счастье для всех!
СПАРТАК
Гордый Рим… Победы легиона…
«Энеиды» бронзовой строка…
В наши дни, когда красны знамена,
Кто вспомянет прошлые века?
Консулы и преторы — до них ли?
Лесбия, Катулла не ласкай!
Игрища бесстыдные утихли,
Колизей, из мглы не возникай.
Новый век… И ныне в каждой школе
Юноши, любители погонь,
Полистают книгу Джованьоли
И прочтут про гнев и про огонь.
Он выходит, гладиатор смелый,
На арену двадцати веков
С тем, кто жизни делатель умелый.
Нет преград для них и нет оков.
Новые взрастают легионы
С жаждою вселенских перемен.
Революций красные знамена
Реют, поднимая люд с колен.
«Весь день — над бульварами дождик висящий…»
Весь день — над бульварами дождик висящий,
Затихнет и снова польет невпопад.
К чему нам элегий мотив моросящий,
Потрепанный, словно кашне напрокат?
Ты, выйдя на улицу, грохни уда́ло,
По камню ударь молотком молодым
Для тех, кто в квартирах мечтает устало,
И солнце тебе усмехнется сквозь дым.
Умолкни, слезливая эта капелла,—
Пусть ветром разносится гордая весть:
Над городом новый встает Кампанелла
И к солнцу взлетят самолеты — не счесть!
«Пусть семена лежат в ладонях сонно…»
Пусть семена лежат в ладонях сонно,
Но всходы ясно прозреваешь ты,
В них — синий день, в них — корни жаждут солнца,
В них — женский смех, в них книжные листы.
Я не люблю стенаний одиноких —
Зачем давать созвездиям отчет?
Ведь мысли не достигнут сфер высоких
И мир неведомый их не прочтет.
А ты, земля, тепла и так нарядна,
Гудят об этом людям провода.
Расстелет ночь свои сырые рядна,
Покажется, что это — навсегда.
Мечта, надежда, стон и сожаленье,—
Утонут в предрассветной серой мгле,
Но зоркое, иное поколенье
Уже растет на молодой земле.
ЯМБЫ
Застряла где-то снежная зима
С морозными ветрами. Даже странно,
Что в городе давно уж листопад —
Ведь так прозрачны, так теплы, бодрящи
Приходят дни с манящего востока,
Как будто вскоре им не угасать.
Покоем веет от дерев безлистых,
Их силуэты черные так броски
На фоне синевы небес пустынных.
Сегодня праздник. Где же отдыхать,
Вдыхая свежий воздух полной грудью,
Как не в садах, что выведут к Днепру,
Над берегом высоким и крутым.
Заметишь издалёка: столько люду,
Как мух, там, где трава пожухла,