Ой упало солнце. Из украинской поэзии 20–30-х годов — страница 22 из 72

Вот земная краса:

Это нас небеса

Всю природу любить учат

                                            Трепетно.

ОТЦУ

«Мы погибнем, чтоб славу, и волю, и честь

Для тебя добыть, край родной…»

Сколько силы и правды в словах,

Сколько чистой любви святой.

Мы погибнем за братьев своих…

Мы за равенство в битву пойдем,

Полыхнут пусть раздоры на миг —

Счастье вечное всем мы несем.

Эта жертва не будет грехом.

За любовь нам простится запал.

Мы хотим, чтобы правда сияла кругом,

Чтоб зажегся в сердцах идеал.

За тебя мы сразимся, страна,

Хватит сердцу томиться и ныть.

Выпьем чашу страданий до дна,

Нет, рабами нам больше не жить!

1918

В РЕВОЛЮЦИЮ

Блажен, кто может гореть,

Ибо от него останется пепел,

А не гниль.

МАТЬ

Не пришел с германской старший,

         Спит в чужом краю.

Средний сын в борьбе за волю

         Смерть нашел свою.

В плен попался самый младший,—

         Палачом убит,

Где-то он во рву безвестном

         Средь других лежит.

Без детей… Одна на свете,

         Сердце полно мук.

Но дрожи, проклятый недруг,

         Подрастает внук!

2. Х. 1920

НИКОГДА

Хотите отобрать у нас вы волю,

Навесить груз оков?

Распять хотите снова

Восставших рабов?

Нет, не дождетесь вовеки,

Вовеки!

Кто хоть раз увидал средь дыма

Свободы зарю,

Будет до смерти идти неутомимо

К ее алтарю.

Для нас борьба лишь — двигатель прогресса…

Под орудийный гром грядущий день встает!

Пусть колесом судьбы, закованным в железо,

Расплющит старый мир, что на корню гниет.

ПАСЕКА

В саду. Теплынь.

На груше тихо шелестят,

Как будто металлические, листья,

Бока зеленые их глянцево блестят на солнце.

Осанисто, степенно места свои заняли ульи.

Теплом их солнце приминает сверху,

Как апельсины мальчик,

Чтоб слаще пахли медом.

От рам душистых ввысь

Взлетают пчелки друг за дружкой:

Бзум, бзум —

Бьет каждая, взмывая из летка,

В одну из тысяч нам незримых струн,

Натянутых от неба до земли,

                                             как на цимбалах,—

Не проскользнешь никак, чтоб не задеть их.

От этого весь воздух аж гудит:

И солнце, и земля, и лен зеленый,

Что вдаль уходит в нежно-голубом

                                                  муслиновом убранстве.

И так с рассвета

Целый день

Гудит.

ОСЕННЯЯ МЕЛОДИЯ

Еще тепло, но что-то исчезает.

Уж запахи не те, не так пьяняща тень.

И новой музыке осенней слух внимает —

И нет желаний, все сковала лень.

Нет, зелень не сошла, но кое-где лучами

Задетые листы горят как бы в огне,—

И рад я оттого, что все стоит в печали

И осени покой врачует душу мне.

Шиповник на себя не может надивиться,

Как бы кораллы, ягоды горят,

Задумалась ветла, на выданье девица,

А лета бабьего деньки летят, летят…

«Поэт — открытая душа…»

Поэт — открытая душа

И громогласные уста

Всего народа.

НЕБЕЗРАЗЛИЧНО МНЕ

Достаточно мне посмотреть на тебя,

типографский рабочий бледный,

На женщину с глазами серны, зеленое деревцо,

На тебя, существо живое — будь ты конь или муравей,—

И образ любой зарубку

                                       делает в моем мозгу,

Что-то во мне меняет

на всю остальную жизнь.

Как на непроявленной пленке,

Вы незримо таитесь во мне.

С этой минуты никто из вас уже не чужой для меня,

С этой минуты каждый из вас и все вы вместе — мои,

Частица меня, моей души,—

Навеки богатство мое.

Когда ты будешь в горе — я почувствую тут же его,

Любую перемену в твоем лице

Замечу сразу —

                          и сердцем на нее отзовусь,

Если облик твой чем-то поразил меня,

                                                            встреченный человек,

Значит, видел я глазами предков моих

                                                    тебя в столетьях иных другим.

Или, вернее, ты снился другим мне три ночи назад.

Бухгалтер с лицом аскета,

                                         ты небезразличен мне,

Ведь совсем иным я помню тебя.

Когда с дерева сорвана ветка,

                                                 что зеленым опахалом качалась весной,

Мне больно за нее, как за руку солдата,

оторванную осколком в бою,

Ведь они для меня родные, не такими я их когда-то знал.

Ты седеешь, женщина, седеешь — седина эта в моей душе.

Я не могу быть равнодушен, ибо все вы —

                                                                         это тоже я

С той минуты встречи, когда частица души моей зазвенела

                                                                  от вечных волн,

Волн, ударивших в глаза мои, или в уши, или по нервам моим.

Ведь вы и на свет родились, и существовать стали

                                                    лишь тогда, когда увидел вас я,

А до этого вас и не было — ничего я не знал о вас.

МИЛАЯ

Пусть выкаблучивают модные поэты,

Воспеть изящнее стремясь твое дыханье,

Пусть с бриллиантами равняют очи,

Грудь с мрамором,

Ресницы твои с шелком,

А я с простым, я с детским лепетаньем

Споткнусь, тебя увидя, и замолкну,

И на колени упаду, и тихо

Скажу тебе одно простое слово —

Вмещающее всю мою любовь:

«Милая…»

ГИМН ЖЕНЩИНАМ

О, как я люблю тебя, женщина!

Ты полна беспредельного величия,

Как океан, которого я никогда не видал,

Только представлял.

Ты глубока, как и он,

Скрывающий дно под толщью студеных волн.

Все вы — яростный ливень чувств:

Человечество захлебнется этим нектаром,

Как ребенок вином.

Я знаю, ой как я знаю,—

Так же, как то, что травы дышат,—

Что ты можешь остановить войны,

Едва лишь ладони твои коснутся

Жестких, как рашпиль, солдатских щек;

Я верю, когда бы у вражьих станов

Раскрылись ваши сердца

                                                 лепестками роз,

Когда бы обвил их плющ ваших рук,—

Вовеки б не тронулись воины с места:

Так и дремали бы, как колокольчики в травах над яром,

Так и мечтали бы в очарованном сне.

Всех вас я вижу сейчас:

Марусь серооких,

Горпин крутобедрых с кувшинами икр,

Что растят человечество, словно ивняк,

Нежных Люси,

Что ревущего зверя Дантона

Кладут, как жучка, на ладонь

И уносят, куда захотят.

Как опьяняют,

Ох, как опьяняют

Там где-то чувств переливы,

Или то крови порывы,

Или мускулов вязких бугры,

Или лимфы вишневый клей,—

Что же именно — нет, я не знаю.

Знаю только — довольно того,

Чтобы маленькая Теруань

Взгляд метнула вдруг из-под ресниц

На врагов —

И земля покачнется

От грома!

Я

Нет, я не Уитмен.

Новый я, еще безвестный.

Что бунтом полоснул меж волнами знамен.

Я духом воспылал и воплотился в вас,

Чтобы народа дух, как ветр, пророчески взметясь,

До солнца всех донес, когда наступит день.

Нет, я не Уитмен,

Новый я, еще без имени:

Во мне и сила вся, и боль натруженных плечей.

В ряду переднем с теми я иду,

Кто поступью стихийной среди грома

Идет мильоны лет — не ведом никому.

Нет, я не Уитмен,

Хоть, как он, веселый,

Лишь солнечный привет страсть утолит мою.

Везде улыбкою меня встречают села:

Холмы могил в степи и древний лес Волыни,

Луга Карпатских гор, напившиеся сини,

И хутора слобод, и Днепр с его волною,

И влажный плеск дубрав казачьих надо мною,—

Украйны трудовой живет во мне душа,

И ей моя любовь — как песня камыша.

ОСЕНЬ ЗА ГОРОДОМ

Город в пятнах зеленых —

Желто-черная рама.

Тысячи труб взметенных

Дали теснят дымами.

Порасползлись хатенки,

Поразлеглись домишки.

Полдень осенне-звонкий

Духом заводов дышит.

Кратеры здесь бушевали,

Море сушу теснило,—

Время все это оралом

Перепахав — изменило.

Где бронтозавры ходили —

Пела дикарская сила,

Забытые ныне могилы

Чугунка разворошила.

Уже самолету на смену

Атом-мотор ожидаем…

Вечные перемены

Ветром гудят над краем.

19. VII.1923, Харьков

ПАЦАНОК

Шляется по улицам

День изо дня —

Нет у него дома,

Никто не ждет,