Свой порывистый, чистый огонь.
Для меня ты погаснешь,
Мир пристрастный, прекрасный,
Ненаглядный мой мир.
Бурнопламенный и пьянящий.
Не буду я листиком с древа,
Травинкой, лишенною слова,
А буду как сонный гранит
Над ропотом вод беспокойных,
Замкнусь я в молчании тяжком.
Сольюсь с несказанною мыслью
В великом, во всем…
Буду как сонный гранит.
«Одна Марийкою звалась, другая Стефкой…»
Одна Марийкою звалась, другая Стефкой,
Как островок горошка голубого
На житном поле, так цвели они,
Девичьи дни свои перемежая
Печальной песней Украины.
И вот я вновь в родном селе.
Село мое, что сделалось с тобою?
Померкло ты, завяло, помрачнело.
Лежишь в яру, осенняя листва
Тебя, как гроб забытый, засыпает.
Марийки нет. Нет темной сини глаз,
И нежности девичьего чела,
Простой косынкой оттененной,
и жестов быстрых, сильных и упругих, —
Погасло все и скрылось под землею.
А Стефку видел я. Бледна, увяла.
Она держала у груди младенца
И говорила: «Гляну на него —
А он такой румяный, как калина.
Иль это так Господь ему дает?
Ведь послезавтра будет ровно месяц,
Как в доме нашем нет ни корки хлеба».
Заплакала, склонилась над младенцем.
«Дол вечерний скрылся в дымке робкой…»
Дол вечерний скрылся в дымке робкой.
Иней занавешивал сады.
От источника тенистой тропкой
Ты спускалась с кружкою воды.
Потянулся я к тебе, подружке.
Видел взгляд твой сумрачно-немой.
Сломанным лучом светился в кружке
Невидимкой месяц молодой.
«Голубыми глазами…»
Голубыми глазами
В небеса устремилось дитя.
Голубыми путями
Жизнь отходит, над миром летя.
Нет того необъятного сада,
Что клонился-шумел до меня,
И порубаны вербы, — досада,
Сестры берега давнего дня.
Нет того необъятного сада,
И в развалинах дом мой родной,
И заря не играет багряно
Над отцветшею старой стрехой.
И в заречных просторах забыто,
Как звалась родная семья,
Знать, и камень разбит одинокий
Там, где матерь рыдала моя.
Голубыми глазами
В небеса устремилось дитя.
Голубыми путями
Жизнь отходит, над миром летя.
СОЛНЦЕ
Идут верхи дерев
За отсветом к восходу.
Шумят верхи дерев
На лето, на погоду.
Гляжу, как юный лев
На стежку перед хатой
Ложится, раздобрев,
Так сановито-сыто,
И лапою мохнатой
Он упирается о плиты.
Цветут верхи кустов
И смотрят за ограду,
Идут ряды кустов
Уверенно по саду.
Я двери распахнул
И вижу — от порога
Из темени дорога
На светлую примету
Выходит, дело к лету,
И веет запахами стога.
УГОЛЬЩИК
Он в угле весь, распродан уголь весь,
Поужинал, купив вина и хлеба,
И прикорнул он на возке дощатом,
Конь терпеливый посмотрел безмолвно
И ну бурьян пощипывать пожухлый.
Поедет в полночь. Далека дорога.
Низина, темень, камыши, туманы,
И ребра белые горбов песчаных,
И в отдаленье конопляный дух,
И ночь, и одиночество безбрежны.
К рассвету переедет через греблю,
Потом он въедет в узкий переулок,
Застоянную всколыхнув теплынь —
И конь заржет, и загремит задвижка,
Послышится с порога: «Это ты?»
«Когда ты была со мною, лада моя…»
Когда ты была со мною, лада моя,
Был тогда истинный лад,
Как солнечный сад,
А теперь раскололся мир, лада моя.
Встала меж нами разрыв-трава,
Разрыв-трава высоко растет,
Разорвала ночи и дни.
Сперва они были что крылья ласточки:
Верх черный, низ белый, а крыло одно.
Теперь они что расколотый камень —
Колят и ранят, лада моя.
Трудно нести мне времени бремя,
Тоска разрывает мысли мои,
Как буря, швыряется снегом.
Одна снежинка падет на лед,
И ветер гонит ее в далекость,
Другая ложится на берегу
В кованый след копытный,
Разбивается третья о сук.
Трудно нести мне времени бремя.
Я знаю: все умирает.
Цветок в поле.
Дерево в лесу.
Ребенок в городе.
Все умирает, лада моя.
Не в одни двери вводит нас вечер,
Не в одном окне мы приветствуем утро,
И забыл сотворить я сказку.
Пристально я смотрю,
А вижу только видимое,
Только возможное, ой, лада моя.
«Мы уж близко подходили к дому…»
Мы уж близко подходили к дому,
Как промолвил ты, на редкость тихо:
«Рядом с нами кладбище, скажи-ка,—
Не зайдем?» Окутан полудремой,
Согласился я. Прошли в ворота.
Древние деревья с неохотой
Поклонились. Рута полевая
Пахла, над землею проплывая.
Мы свернули, сели недалеко.
Ты курил, молчал, вздыхая трудно.
Было тихо, сонно, беспробудно,
Лишь кузнечик остро где-то цокал.
Ты сказал: «А правда, здесь так славно?
Я с вокзала по дороге к дому,
Чтобы дух перевести, исправно
Захожу сюда… Не быть ли грому?»
Навалилась туч тяжелых груда,
Гром упал в их темные разрывы.
Встал я… Так недалеко отсюда
Ты лежишь теперь под тенью ивы.
«Я помню дождь, и ветра зов…»
Я помню дождь, и ветра зов,
И растревоженность кустов,
И серебристый дальний гром,
И сизый дым на луговом
Просторе под косым дождем.
Орешник в молодом леске
Я осторожно разомкнул,
В тень свежую его шагнул
И на притоптанном песке
Приметил норы диких пчел,
И трепет крыл, и пятна смол.
В воспоминании моем
Тот день — оторванный листок.
В пространстве лета голубом
Склонился детства колосок,
Росою сонной окроплен,
И потонул в дали времен,
Как серебристый дальний гром.
«Как тихо тут; земля и солнце!..»
Как тихо тут; земля и солнце!
Уже орешник неприметно
Светильники свои развесил,
И зеленеет мурава.
Как мирно тут: тебе на локоть
Лягушка плоская вскочила.
В воде озерной лягушата
Лесною заняты игрой.
Прислушайся; там, за горою,
Там, за вершинами дерев,
Лазурь роняет капли света
В разливы пристальной весны.
Побудем тут. Здесь все дороги,
Что землю, занятой любовью,
Приводят к нам, ее питомцам.
Побудем тут наедине.
«Сизый голубь вечерний…»
Сизый голубь вечерний,
Ой же ты, сизый голубь мой!
Слети в гнездо свое,
В гнездо свое темное,
Слети же ты издалека
Из моего ясеневого края.
Сизый голубь вечерний!
Звезды ли не опечалены,
Тихие воды не вспенены?
Цветет ли солнце, тюльпан-солнце,
Раздвигая дуги-ветки
На полянах и на опушках?
Сизый голубь вечерний!
Брызни на меня сон-травой:
Вблизи тюльпан-солнца робость,
Злобу-тоску избыть,
Вблизи тюльпан-солнца, сиз-вечер,
На земле моей шум-ясеневой.
ОГОНЬ
Уложил на стены крыла опаленные
И, как на листке мотылек,
Замер. Пишу в тишине, а он
Наставил ушко свое, слушает,
Как друг, как сподвижник, он любит мой труд.
Со мною дышит, думает со мною
И — только разволнуюсь — содрогается.
Давно минула полночь. Тьма кромешная
Скребет дверной косяк когтями жадными.
Изнемогаю. Друг не знает устали.
Я приближаюсь. Добрый и доверчивый,
Он смерти не подвластен. Я дышу еще.
Земля качнулась. Мгла внезапно грянула.
Упала, словно каменная глыбина.
Погиб он или быстро крылья выпростал
Из-под навалов — и исчез в безвестности?
«Такая красивая хата…»
Такая красивая хата.
Две яблони рядом с нею.
На правой — цвет-первоцвет,
На левой плоды краснеют.
Над хатою — стрелкою дым,
От хаты к стрелке — дорожка.
Утро залито голубым,
Солнце льется в окошко.
Внезапно ребячий крик:
«Ой жук огромный, какие крылья»
Дым — в печь, стежка — в кусты,
Яблони под стрехою скрылись.
Распласталась быстрая тень,
Загудело, как гром из бездны.