Красавица дивная, кто ты?
Смугла́, словно звездная ночь,
Лазурь твоих взглядов и взлеты
Ресниц — выносить я невмочь.
Твой бюст, словно лилия, молод,
И гибок твой стан, как змея.
То в жар меня бросит, то в холод,
Гляжу, будто вкопанный я.
Кто б ни́ была ты, за тобою
Пройду всю столицу насквозь —
Ведешь ты меня за собою,
Чаруя, и не́ быть нам врозь.
И друг против друга мы стали,
Меня твой румянец настиг,
И ноздри твои трепетали,—
Так свежую кровь чует тигр.
«Смеются луг и речка, и полон смеха лес…»
Смеются луг и речка, и полон смеха лес,
Ведь ты в моих объятьях хохочешь, нежный бес,
Открыть мне позволяешь свою девичью грудь,
На лоне лебедином мне не даешь уснуть,
А русалка крадется в кустах…
Мне смех твой позволяет распутать все шелка,
Как ты прекрасна, боже! — дрожит моя рука,
Над снежно-белой грудью уста мои в огне,
И волосы, как бархат, ласкают плечи мне,
А русалка застыла в кустах…
На лоне пух лебяжий целую я сквозь смех,
Горишь огнем пурпурным, хоть белая, как снег,
И вот мы, обнимаясь, в купель реки вошли,
Волна играет с нами, и смех звенит вдали…
И русалка смеется в кустах…
«Тихо, тихо, милая, оставим…»
Тихо, тихо, милая, оставим
Круг, в котором нам с тобою душно,
Бросишь дом свой, дни любви считая,
И за мной отправишься послушно,
И унынье не смутит мой ум…
Тихо, тихо в дальний лес и в горы
Вместе мы пойдем тропой одною,
Устремимся в звездные просторы,
Разольемся по земле росою,
Понесемся во вселенский шум!
Тихо, тихо доплывем до края,
В сонном хрустале уснем навечно,
И наступит рай для нас, родная,
Где ни скорби, ни тоски сердечной,
Ни желаний, ни мечты, ни дум…
«Вился голос скрипки, тонкий, виртуозный…»
Вился голос скрипки, тонкий, виртуозный,
Руку жал я милой, вечер был морозный,
Кони ржали, грызли удила.
Вышла неодетой, чтоб со мной проститься,
Говорю ей нежно: «Можешь простудиться,
Ты бы в дом, сердечко мое, шла!»
Зловещ и глух возник шум тополей…
«Ой, не вернусь, милый, не́ к кому вернуться,
Хочу простудиться, лечь и не проснуться!..»
А глазами говорила мне:
«Рассказали люди, что другую любишь!»
Бросил я надменно: «Лишь себя погубишь,
Слухам доверяя по весне!»
Зловещ и глух стоял шум тополей…
И рванули кони — вспоминай почаще!
Замелькали поле, и холмы, и чащи,
И пронзила мое сердце дрожь.
Милая вернулась в дом, судьбе не рада,
Плакал голос скрипки: где же ты, отрада?
Сердце, как же ты еще живешь?..
Зловещ и глух летел шум тополей…
«Поругались две подруги…»
Поругались две подруги,
Слушать ссору мне невмочь,
Так бела — любовь дневная,
Так черна — подруга-ночь.
Ангел — днем, а ночью — демон
Мирятся во мне одном:
Ангела люблю я ночью,
Демона люблю я днем.
Днем на грудях демоничных
Пью я сладкий виноград,
Звездной ночью, размышляя,
С ангелом иду я в сад.
Но вчера увидел демон,
Как я с ним пошел гулять,—
И меж ними с новой силой
Ссора вспыхнула опять.
Не ругайтесь, две богини,
Лучше помните о том,
Что в душе, как на планете,
Наступает ночь за днем.
ВЕСНА
Живу, смеюсь печалям вслед,
И вера в то со мною,
Что песни, как вишневый цвет,
Вам раздарю весною.
Как разноцветна ты, весна,
Везде, куда ни гляну!
И звонким эхом даль полна,
Донец звон струй шлет к Сяну!
Как запах луга свеж и прян,
Как стелется без края
Пшеница, словно океан,
От Сейма до Дуная!
И мир от солнечных щедрот
Изменчив повсеместно!
Цветы повсюду вьются вброд,
Кочуют пчелы тесно.
Вон сом серебряный Днепром
Проплыл, сверкая, мимо,
Блеснул, — и тут же канул в нем,
А вынырнет у Крыма!
От гор Карпат до Святогор
Бежит волна ретиво,
Огни Донецка тешат взор —
Всем фабрикам светило!
Мой дух взмывает, как орел,
Над Киевом, влюбленный
В Отчизну, что народ обрел,
И в край возъединенный!
«Ту, что забыта мною…»
Ту, что забыта мною,—
Казалось, что забыта,—
Жемчужину мечты
Я встретил и ликую,
Ликую и тоскую,
О, Дзюня, это ты!
Была ты так коварна,
Коварна, элитарна,
Поверить ли глазам?
Кто хочет, пусть поверит,
Пусть верит, пусть измерит
Ту перемену сам!
Ведь ты глядишь не гордо,
Не гордо, а охотно
Мне ручку подаешь,
Смеешься так любезно,
Любезно и прелестно
Приязнью в плен берешь.
Да, ты меня узнала,
Узнала, но не знала,
Как я катился в ад,
Теперь, когда поднялся,
Поднялся, не поддался,—
Мне посылаешь взгляд?!
А было — ни привета,
Ни слова, ни ответа,
Ты ж гордою слыла,
Теперь — заулыбалась,
Разговорить пыталась
И ручку подала.
Что ж, я твоей игрою
Обманут был, не скрою,
Беда была лиха,
Себя сдержу насильно,
Насильно и бессильно
Смеюсь я: ха-ха-ха!..
Но, засмеясь, заплачу
И плачем не оплачу
Мечту ушедших дней,
Единую доныне;
И вспомню при кончине
О Дзюне, лишь о ней!
Богдан-Игорь Антонич© Перевод Н. Котенко
ПЕСНЯ О ВЕЧНОЙ ЮНОСТИ
В сани на рассвете запрячь четверку чалых —
и вскачь, и вскачь!
На ременной привязи резвые кони заржали,—
только эхо вернулось
от скал, от скал.
Стегануть буйный ветер плеткой меткой —
и вдаль, и вдаль!
Закалим глаза далью безмерной,
а сердце сменим
на сталь, на сталь.
По сходам серебристым — копыта золотые,
как гром, как гром.
Ветер неуемный жадную грудь насытит,—
под крышей синего неба
наш дом, наш дом.
Снегов тишину мертвую вспороть восклицаньем ратным,
и — нет забот!
Навстречу солнцу раскроем объятья —
радушно, радостно…
В галоп, в галоп!
В сани на рассвете запрячь четверку чалых —
и вскачь, и вскачь!
Напрямик одолеем преграды к счастью,
и финиш —
бесспорно —
наш!
Распускают кони седые гривы,
пар из уст, как дым.
С буйным ветром пышногривым!
Слава вечно юным,
вечно молодым!..
ПРЕЛЮДИЯ
Такое в жизни выпадет мгновенье,
что не решишь, откуда, почему
оно грядет в ночную кутерьму
и в полдень, осиянный вдохновенно.
А видишь даль такую — сам не веришь!..
Отдышишься, кромсаешь в клочья тьму
и слышишь счастье давнее, — ему
забыл ты цену в суете и скверне.
Холмы и топи пресекли дороги,
взволнована морских поверхность грив —
таков соревнованья путь пологий.
И пусть чело кнут неудач изрыл,—
ступенькою к победе недалекой
становится для сильных каждый срыв.
СТАРОЕ ВИНО
В холодной тьме подземного чертога
по стенам тишина — что зерна града.
И пьяный, мятный запах винограда,
и строй бутылок в паутине моха.
Как в землю рало, в те ряды без вздоха
вбивает время плесень — где пощада?
Бутылки взбухнут в подземелье склада
и вдруг взорвутся, как стручки гороха.
Вино в песок уйдет, пунцовость роз
всочится в зелень мохового прута.
И мы, бывает, восхотим всерьез
своей реальности разрушить стены,
хотя бы даже, сбросив эти пута,
влились бы в нам неведомые вены.
ОМЁТЫ
И шепот над равниною разнесся: