— Баню через час закроют. А собачку нашу никто не пригласил с собой, — вздохнув, сказала толстушка и еще больше понравилась Яше этим мягким горестным вздохом, с каким произнесла слово «нашу» и девичьи-печальную фразу вечеринок и танцплощадок — «никто не пригласил».
— Да, — отчего-то виновато подтвердил Яша и смолк.
— Что да?.. Вот уйдем, потушат свет, и будет она всю ночь скулить под забором в темноте.
Яша не знал, что сказать толстушке, чья забота о собаке вдруг выросла, почти сравнялась с его заботой. Он попросил одежду и, суетливо повязывая шарф, сбивчиво забормотал:
— Я погляжу сейчас, ладно… хорошо…
— Что хорошо? — прервала его толстушка и, помолчав, добавила с глубоким вздохом: — Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего.
И опять отзвук какой-то личной печали послышался в этих ее словах.
Яша застегнул пальто, надвинул на лоб шапку и потоптался перед дверью. Он медлил выходить, не зная, как, с каким видом ему пройти мимо собачки, которая, он это чувствовал, ждет его, не забыла. Взявшись за дверную скобу, он выжидательно посмотрел в грустное лицо девушки, желая услышать от нее еще что-то, какую-нибудь подсказку, но та ничего уж не сказала, а только хмыкнула вдруг, улыбчиво вильнув глазами: что-де уставился, давай топай… Толкнув дверь, Яша вышел из бани.
Вьюга заметно поутихла, зато воздух стал морознее, гуще. Яша поднял каракулевый воротник пальто, повернулся к ветру спиной и, шаря глазами по белому квадрату дворика, сошел вниз по бетонным ступенькам. Рыженькой нигде не было. «Значит, нашелся все ж хозяин. Поглядеть бы на него», — облегченно-насмешливо подумал он и приостановился, прощально оглядывая то место, где совсем недавно, полчаса назад, страдала рыженькая. И вдруг увидел ее.
Припорошенная снегом, собачка была едва различима при тусклом свете единственной, озябше желтеющей на столбе лампочки. Она лежала на снегу, свернувшись колечком, уткнув голову в живот, и, содрогаясь всем телом, грела себя собственным дыханием. Она небось уже не надеялась на милость прохожих, не скулила, не тявкала, даже не поднимала голову на стук банной двери, сберегая для жизни последние силы. Яша присел возле нее на корточки, кашлянул, но рыженькая не отозвалась. Тогда он, сняв перчатку, провел ладонью по ее худенькой, вздрагивающей спине, заодно счищая с нее сыроватый снег. Рыженькая приподняла узкую, точеную головку, недоверчиво блеснули ее черные глаза. Яша посмелее погладил ее, и она приглушенно взвизгнула, робко лизнула руку, слабо вильнула хвостом. Она узнавала Яшу, а когда учуяла, узнала, вмиг вскочила, отряхнулась от снега и, дрожа и трепеща от радости, от холода засновала между его ног, взвизгивая, тявкая и скуля. Она будто спешила рассказать о чудовищной своей беде, просила понять ее, выручить, спасти…
Яша отвязал от крылечной скобы поводок, расстегнул свое тяжелое, на вате, пальто и, подцепив рыженькую под живот, сунул ее за пазуху. Оказавшись в тепле, рыженькая раза два снизу достала языком Яшин подбородок, всхлипнула, как ребенок, и затихла. Яша покрепче запахнул пальто, оставив на свободе собачью морду, взял сумку и через заснеженный дворик зашагал к воротам. Рыженькая теплым языком лизнула его в щеку.
«Ты кончай эти нежности, — отрадно подумал Яша. — Вот переночуешь у нас, а там, видно будет, куда тебя… Может, Васильку сгодишься, задружите…»
За воротами он, хоронясь от ветра, свернул в проулок и вдоль темного тесового забора поспешил к ближней остановке троллейбуса.
— Эй, погоди-ка! — послышался откуда-то тяжелый хриплый бас, но Яша не остановился.
— Гражданин! Собачку-то зачем сперли? — опять забасил некто сзади, и Яша теперь сообразил, что это ему кричат. Он оглянулся и в двух шагах увидел здоровенного, на голову выше ростом мужчину, истинно верзилу. В распахнутом черном полушубке, в черных валенках и мохнатой шапке тот был похож на выскочившего из кустов медведя.
— Замерзала она, — ответил Яша, вглядываясь в незнакомца: свет окон ближайшего дома едва доставал сюда.
— Для тебя — замерзала, а для меня — хозяина своего дожидалась, — с одышкой ругательным тоном забасил верзила.
— А зачем вы бросили ее на морозе? — тоже повысил голос Яша, пытаясь разглядеть лицо незнакомца, но не мог, вместо лица перед ним угрожающе маячило лишь темное пятно.
— Не бросил, а привязал. Разница!.. После парной дружок тут зазвал, вон дом напротив бани светится… Думал, по паре рюмашек вмажем, на полчасика думал. А хозяйка пельмешки затеяла. Ну вот и… дотемна, — помягче заговорил верзила, но тут же, словно спохватившись, опять закричал скандально: — Да что я отчитываюсь-то, цацкаюсь? Давай собаку!.. Руфа, а ну сюда, ко мне!
Верзила обеими руками потянулся к Яше, рыженькая за пазухой взвизгнула тоскливо.
— Чем вы докажете, что собака ваша? — отступив на шаг, спросил Яша.
— Я тебе докажу сейчас… по соплям! — верзила навис над Яшей, замахнулся, но не ударил. Шагах в сорока от забора, за шеренгой деревьев проплывали фигуры прохожих.
— За левым ухом бороздка у нее… овчарка ненароком кромсанула. Ранка была, — пробурчал верзила, но посчитал эти объяснения ненужными и для себя унизительными, опять затряс кулаками: — Дай собаку! Иль… гони четвертак. Купи, а не воруй!
— Таких денег с собой у меня нет, — ощупывая головку рыженькой, сказал Яша. Он не верил верзиле. Но вот пальцы наткнулись на крохотный рубчик за левым ухом собаки, и в груди Яши что-то упало, оборвалось…
— Нет? Ну, вот как заимеешь, приходи, — с угрозой посоветовал верзила и крикнул строго: — Руфа, ко мне!
Собачка однако не шевельнулась. Верзила тихо выматерился, шагнул к Яше и, обдав его водочным духом, грубо сунул руку ему за пазуху, вырвал собачку. Рыженькая взвизгнула от боли и полетела кубарем под куст. Яша отступил в сторонку, не зная, как быть.
— Ко мне! Руфа, сюда! — орал на собачку верзила и, нагнувшись, искал в снегу ременный поводок.
Руфа жалостливо поскуливала и не шла к хозяину.
— Ко мне! — хлопнув себе по колену, нетерпяще прохрипел верзила, и собачка, отчаянно тявкнув, с какой-то рабской, пугливой покорностью, нехотя ползком двинулась к нему. Но стоило верзиле поднять руку, чтобы взять ее за ошейник, как она с визгом метнулась в сторону и подбежала к Яше. Он присел и погладил ее трясущуюся спину.
— А, тварь! Проститутничать, хозяина менять?! — крикнул верзила и с разбегу хотел схватить ее, но промахнулся, однако ж догнал ее ударом ноги. От этого жестокого пинка собачка с истошным визгом взлетела в воздух и шаркнулась о забор.
— Не смейте бить собаку! — закричал Яша.
— Моя она. Хочу не бью, хочу убью, — огрызнулся верзила, отыскивая в снегу конец змеящегося поводка.
Яша стоял и удивлялся, отчего после таких побоев собачка не убегает, а, тоскливо поскуливая у забора, дожидается, когда хозяин возьмет ее за поводок. Яша зовуще почмокал губами, но рыженькая замерла на месте, не доверяясь уже никому. Спасение свое она вдруг кинулась искать подальше от людей. В тот момент, когда верзила ухватил поводок, собачка юркнула в щель забора. Однако верзила рванул ее к себе, и она вместе с трухлявыми обломками доски подлетела к нему под ноги. Он перехватил покороче поводок и вздернул на нем собаку. Рыженькая, с перетянутым горлом, молча задрыгала передними и задними лапками.
— Ты что ж, гад… — Яша кинулся к верзиле, но тот локтем отбросил его.
— Удавлю-ю! — не то на Яшу, не то на собаку зарычал он.
Яша прыгнул ему на спину, обхватил сзади. Верзила опустил на снег собаку и, присев, страшным рывком швырнул Яшу через голову в сугроб.
— Ишь защитничек нашелся, гер-рой, — прошипел он, надевая слетевшую с кудлатой головы шапку.
Руфа подбежала к барахтающемуся в снегу Яше, но в тот же миг хозяин схватил ее за ошейник. Яша уцепился верзиле за ногу и обеими руками рванул к себе. Верзила тяжело и тупо брякнулся на твердый наст, застонал и смачно выругался. «Связать бы его собачьим поводком да в милицию, — выбираясь из сугроба, подумал Яша и в голове у него пронеслись кадры из кинофильмов, где герои именно таким образом и заканчивали схватки с преступниками. Но душа Яши была иного склада. Прихрамывая, он подошел к сидящему верзиле и сказал:
— Если вам не нужна собака, то нечего ее мучить. Дайте адрес и я принесу вам завтра деньги…
Он не договорил: хищно изогнувшись, верзила ударил ему ногой в живот. Яша онемел, скорчился, по-рыбьи глотая воздух открытым ртом. Верзила не спеша поднялся, шагнул к нему, согнувшемуся, беспомощному, и спокойно ударил в лицо.
— Вот тебе адресок, — едко сказал он, подцепил собаку, сунул ее под мышку и, не оглядываясь, зашагал вдоль забора.
Опрокинутый тяжелым ударом, Яша упал навзничь и, скосив глаза, беспамятно смотрел вслед удаляющемуся верзиле. Сознание быстро вернулось к нему, острой болью прожгла мысль: «Уйдет!» Сплевывая густую кровь, Яша встал и, шатаясь, бросился вдогонку туманящейся вдали фигуре.
Обида, гнев, слепящая ненависть жгли ему грудь. Фигура верзилы росла, приближалась, но вдруг слилась с темным, неосвещенным торцом пятиэтажки, исчезла из виду. Яша добежал до угла дома и остановился, тяжело дыша и прислушиваясь. Тут мигнула светом и мягко скрипнула дверь крайнего подъезда соседней пятиэтажки, что стояла шагах в сорока напротив, и Яша кинулся туда. Несколькими прыжками пересек завьюженный двор, отворил дверь подъезда и по лестничному маршу побежал вверх. Он не успел догнать верзилу, но отчетливо увидел, как на третьем этаже тот закрыл за собой дверь под номером 28. С разбега Яша хотел было забарабанить кулаками в эту ненавистную, захлопнувшуюся почти перед его носом дверь, но сдержал себя, рассудив: верзила теперь никуда не денется и надо лишь подумать, как наказать его… В подъезде было тихо, и эта тишина не вязалась с той шумной клокочущей яростью, которую Яша слышал в себе: голова гудела, сердце рвалось из груди, кулаки сжимались до боли… Надо было действовать, а он стоял и чувствовал, как успокаивается дыхание и вместе с ним неутоленная жажда возмездия.