почвы достаточно питательных веществ, выдавить из нее все соки.
Когда в начале августа пришла жара, они осторожно очистили початки от зеленой шелухи. Белизна зерен уже начала наливаться красным, но они еще не были готовы. Кровавый мясник мог заявиться по душу початков лишь после того, как каждое зерно нальется цветом, когда весь початок станет темно-красным.
Так что, когда они срезали их пару недель спустя, никто из них не заметил, что вся кукуруза была темновата, а каждое зернышко – слишком мягким.
Урожай собирали урывками три дня, улучая каждую свободную минутку, на восходе солнца или когда их жены готовили ужин. Когда старший брат открутил один из последних початков, тот лопнул у него в руках. Под шелухой все оказалось в соке глубокого красного цвета, густом, как смола. От початка разило гнилью, и фермер выбросил его в лес, не может весь урожай быть идеальным или годным.
Они перемололи зерно вручную, подогрели его с солодом и дрожжами, пропускали через медный змеевик перегонного куба, спрятанного в той долине в лесу, пока с конца трубки не закапало прозрачное. Слюну золотисто-розового змея разлили по зеленым бутылкам. Потом закупорили их и пустили на продажу, возвращаясь к голой стерне в лесу, чтобы спрятать деньги и на радостях тоже пропустить бутылочку-другую из своих запасов. Когда братья откупоривали пробки, резкий запах бил им в нос, и они поднимали тосты за хорошо выполненную работу и прикладывались к горлышкам. Огненный шар обжигал язык и скатывался по пищеводу в желудок, заставляя кислоту там шкворчать.
Они делали глоток за глотком. Обжигающее тепло растекалось по мышцам, поднималось к глазам. Серая дымка начала застилать мир, особенно по краю обзора, но братья списывали это на сонливость. Чем чаще они прикладывались к этому самогону – доливая его в утренний кофе, делая пару глотков перед тем, как нырнуть под накрахмаленные простыни и заснуть, тем больше им хотелось.
Но их запасы подходили к концу.
Вскоре они уже допивали последнюю бутылку.
В тот миг в глазах у них окончательно потемнело, они будто пылали в глазницах, а во рту каждого пересохло. За последним глотком они потянулись к бутылке одновременно. Горло у младшего просто горело от жажды; он взмахнул ножом и принялся тыкать им в плоть брата, раз за разом преодолевая сопротивление кожи и костей, пока не завоевал свой приз.
Он сделал глубокий глоток со дна, всосал последние капли и выцарапал себе глаза собственными грязными ногтями.
13 марта 2019
Долина покачивалась перед Клэем, как будто бревно, на котором он сидел, плыло в огромном океане. По краям все было подернуто серой дымкой.
– Нога болит, – простонал Люк. – Аспирин еще остался?
Бинты на его ноге, казалось, вот-вот лопнут, как сделанный из резинок шарик. Манжета на штанине врезалась в набухшую, раздутую плоть так туго, что Дилан не смогла просунуть даже палец между тканью и кожей, чтобы закатать ее. Она вытащила нож.
– Люк, – сказала она, – мне нужно разрезать твою штанину. Твоя нога слишком опухла. Мне нужно, чтобы ты посидел спокойно, пока я это делаю, чтобы случайно тебя не задеть. Готов?
– Да, – сказал он. Кровь отлила от его лица, сделав мертвецки бледным.
Дилан выдвинула лезвие и взялась разрезать штанину. Не успела она ее коснуться, ткань разошлась, едва не взорвавшись, как спелый камыш. Дилан отдирала ткань дюйм за дюймом, обнажая изувеченную ногу – Клэй и в особенности его желудок отлично прожили бы и без этого зрелища. На мгновение Клэю показалось, что лезвие покрылось желтоватым гноем, как будто Дилан вспорола и кожу. Лодыжка и икра Люка были фиолетовыми, растянутая на раздувшейся ноге кожа блестела и воняла. Дилан продолжала резать, Клэй боролся с рвотными позывами. Дилан поднималась все выше по фиолетовой ноге, пока всего лишь в паре дюймов под коленной чашечкой кожа не посветлела, вены выступали на ней, как начириканные маркером, крохотные шоссе, выходящие из леса гнили.
– Боже мой, – сказала она.
Клэй подавился и зажал рот ладонью.
Недожеванный кусочек вялого, всего в слюне клевера плюхнулся на опухшую кожу из открытого рта Люка. Повязка на его руке промокла от крови и заблестела. Его палец дергался между слоями марли в бешеном темпе, словно отбивая морзянку. Челюсти его шевельнулись, борясь с остатками зеленой каши во рту.
– Люк? – Дилан помахала пальцами перед его лицом, взгляд Люка сфокусировался на ней. – Ты видишь что-то?
– А?
– Ну как теперь твоя нога?
– Лучше. Ей стало прохладно.
– Ты брал запасные штаны?
– Думаю, да.
Она отправилась рыться в палатке, оставив Клэя наедине с Люком – его взгляд бездумно скользил по ближайшим деревьям. Клэй вытащил из-за пояса бутылку и сделал глубокий глоток. Трезвым он бы этого не выдержал. Алкоголь обжег язык, скользнул в желудок, тепло начало распространяться по телу. Даже руки перестали болеть, то, что он делал ими вчера, растворилось в тумане.
Он сделал еще один глоток и спрятал бутылку. Полоса тумана по краю его поля зрения расширилась.
Дилан вышла из палатки, хлюпая по грязи.
– Клэй! – окликнула она. – Иди сюда!
– В чем дело? – спросил он, и побрел к палатке, спотыкаясь на ходу – ноги стали словно ватные.
– Это ты сделал?
– Что «это»?
– Это, – сказала она, указывая пальцем.
Она стояла рядом с ободранным трупом белки. Во вскрытом животе было видно месиво вонючих кишок, скользкие, блестящие алым и матово-белые обломки костей торчали по краям разрыва, словно кто-то принялся вскрывать образец на уроке в старшей школе, но бросил дело на полпути. Разрезы были точными и ровными. Мех был покрыт россыпью чего-то белого. Клэй наклонился посмотреть. Это оказались маленькие кристаллы льда. «Размороженная», – прозвучало у него в голове.
– Что за хрень, – сказал он, прикрывая рот. Алкоголь заставил забурлить остатки второй раз заваренного кофе. – Нет, вашу мать, я этого не делал. Я был с вами, ребята, все это время.
– Но кто-то же это сделал, – сказала она. – И это не зверь. Трупик слишком чистый. И как он умудрился покрыться льдом? Эта белка как будто замерзла насмерть.
Это было первое животное, которое они увидели здесь, если не считать собаки-плоть грызаки и тех тварей, которых Люк видел среди деревьев, – и оно было едва не выпотрошено.
– Понятия не имею, – пробормотал Клэй. – Как это случилось, по-твоему?
– Не знаю, – сказала она, вглядываясь в деревья. – Этой ночью было не настолько холодно. Мы должны выбраться отсюда. Что, если в лесу еще кто-то есть?
– Мы не можем выбраться отсюда, – сказал Клэй.
Мир вокруг покачивался, контуры расплывались. Он уставился на застежку молнии на верхней части куртки Дилан, надеясь, что это вернет его к реальности и не даст его желудку вспомнить о беличьих кишках на земле.
– В смысле? – спросила она. – Потому что навигатор сломался?
– Навигатор пропал. Я просто имею в виду, что мы не можем отсюда выбраться. Два раза мы пытались это сделать и оба раза вернулись сюда.
– Ну Сильвия же выбралась, верно? Она пошла за помощью и обратно не вернулась.
Клэй не ответил. Он уставился на свои ботинки, избегая встречаться с ней взглядом.
– Ты же это вчера сказал, так? – настаивала Дилан. – Сильвия убежала от тебя, пошла за помощью?
– Ну не знаю, но да, она убежала. За помощью.
Дилан сощурилась, сунула руку в карман.
Белка лежала между ними, и они смотрели на нее, словно зверек мог вот-вот ожить и ускакать.
– Что, съедим ее? – спросил Клэй.
– Даже не знаю, – ответила Дилан. – Так-то да, это мясо. Думаешь, она гниет уже?
Они получили ответ, подняв белку и попытавшись отнести ее к костру. Клэй обмотал кисть пакетом для мусора и взял трупик, ощущая прохладную мягкость кишок и плоти через тонкий пластик. И поднял целиком – плоский комок застывших органов и сухожилий, как будто белка пролежала в морозильной камере всю зиму, а затем оказалась тут и принялась оттаивать. Какой-то круглый, темно-красный орган вывалился из белки и плюхнулся на землю.
Дилан поперхнулась, но совладала с приступом рвоты, а Клэй нет, выронил злополучную белку и метнулся к лесу, где его и вырвало, пенистой пестрой струей клевера и лесной зелени.
Рвотные массы оставили горькое послевкусие во рту Клэя, на зубах и языке. Он наклонился и сплюнул.
– Да я лучше с голоду сдохну, чем съем эту тварь, – прохрипел он.
– Ты в порядке? – спросила Дилан у него за спиной.
– Да, я в порядке, – ответил он, чувствуя, как в его животе поднимается следующая волна. – Со мной все будет в порядке. Ты можешь вернуться и заняться Люком.
Дилан устремилась к костру, а он вытащил из-за пояса бутылку. Прополоскал рот обжигающей кукурузной бормотухой, и резкий вкус напитка смыл привкус рвоты. Клэй сплюнул его и сделал еще один глоток, и тот прокатился по пищеводу до пустого желудка.
На краю лагеря обнаружились еще трупики зверей. Клэй, не в силах больше выносить, как Люк осекается на полуслове и начинает таращиться в воздух перед собой, ушел от костровища.
Здесь валялись темно-коричневые крысы размером со ступню Клэя с порезами на шеях длиной в дюйм, липкими от старой крови. Нет, замерзшей крови. Оттаивающей крови. Птицы без голов, перья застряли в обрубках шей. Крылья одной из них были расправлены, как будто ее голова просто испарилась в полете, а тело рухнуло на землю. Заглянув под полог леса, Клэй обнаружил два когтя, вцепившиеся в ветку – но они не были прикреплены ни к какому телу.
Чем больше он пил, тем меньше его тошнило при виде этого всего. Тошнота сменялась болезненным любопытством. По этому лесу бегает какой-то сумасшедший охотник, на ходу разбрасывая трупики из переносной морозильной камеры? Дилан была права, порезы казались слишком аккуратными, чтобы их нанес зверь. Да и с чего бы зверю бросать свой обед? Здесь живет группа диких кошек, они оставляют друг другу угощение? А как тогда им удалось заморозить трупики? В этом не было никакого смысла. Он хмыкнул, самогон зашипел у него в горле, и он закашлялся.