а, – так было бы легче. Но вместо этого шершавый асфальт впивался в его обнаженную спину, а призраки вспарывали его кожу на груди, в ход пошла уже третья банка. Над пупком они остановились, чтобы развернуть лезвие и начать горизонтальную, параллельную бедрам линию, такую же, какую они сделали у его ключиц.
Клэй ожидал, что в какой-то миг потеряет чувствительность, что боли станет слишком много и нервные окончания перестанут передавать ее в мозг. Но нет, каждый новый разрез снова и снова заставлял его биться в агонии. Каждый вонючий выдох, обжегший руки, заставлял прокатиться по коже волну мурашек. Каждый участок разорванной плоти кричал, когда в рану попадал воздух. Только руки и ноги – вот что отказало Клэю. В горле у него першило, крики у него получались сильно приглушенные, бесполезные звуки, которые только терзали горло еще сильнее.
Он хотел, чтобы все закончилось. Ждать наверняка осталось недолго.
Разрез над ключицей завершен, последняя банка с грохотом упала на асфальт. Клэй успел вдохнуть, и тут в разрез ворвались руки, сдирая с него кожу и мышцы, как крышку с корзины для пикника.
Руки на его запястьях и лодыжках затряслись. Пять желудков издали голодное урчание. Его мучители словно бы обдумывали судьбу его вскрытой грудной клетки как сложную задачу, постукивали по ней ногтями и слизывали кровь с пальцев. Когда все десять рук ворвались в его грудь между ребер, Клэй попытался закричать, несмотря на ободранное, пересохшее горло. Затем попарно рванули в противоположных направлениях, выламывая каждое ребро в сочленениях у грудины и позвоночника, как будто все они присоединялись ржавыми петлями. Ни кожа, ни кости больше не защищали его внутренности, они обнажились полностью.
И начался пир.
Женщина и собака присоединились к подросткам, колени заерзали по дергающемуся, извивающемуся телу Клэя, когда они подвинулись, освобождая место и для нее. Руки у них у всех уже были в его крови, они вырывали из тела скользкие внутренности, глотали его кишки, как спагетти. Его торс стал шведским столом для них, их колени давили на руки, прижимали ноги, глаза застилало серое ничто, сквозь которое доносилось их расхлябанное чавканье, и последней, безумной мыслью Клэя перед тем, как пес прыгнул ему на грудь и сжал зубами его сердце, стала мысль о трюках в фильмах о зомби – шоколадный сироп вместо крови и очищенные фрукты вместо органов.
13 марта 2019
С одной стороны, Дилан считала себя сильной – она могла сделать десять подтягиваний, одно за другим. Черт возьми, всего несколько дней назад она проложила шесть совершенно новых маршрутов подряд и даже не почувствовала этого. С другой стороны, выяснилось, что тащить неуклюжее двухсотфунтовое тело через лес с влажной неровной землей выматывает ее очень быстро. У нее не было ни цели, ни направления, единственной задачей было «подальше от Клэя». Они просто шли.
Фонарик на ее ноже погас, но глаза привыкли к темноте, и она по крайней мере видела силуэты деревья и прогалины между ними. При каждом шаге Дилан задерживала дыхание, напрягаясь, ожидая наткнуться на очередную груду тел или лужу крови, или какой-нибудь новый ужас. Вместо этого она запуталась лодыжками в зарослях шиповника, маленькие колючки усеяли ее, и она лицом вошла в паутину. Едва не потеряв равновесие, она усадила Люка на землю, и в этот момент до них сквозь деревья донесся пронзительный крик.
– Как ты думаешь, что это? – спросил Люк. – Клэй?
– Не знаю, – ответила Дилан, ее легкие разрывались, страстно жаждая воздуха. Каждый вдох царапал горло. – И знать не хочу.
Она вытянула руки, растягивая сухожилия, желая, чтобы на небе была луна – тогда можно было определить, сколько они уже идут по лесу, несколько минут или несколько часов. Пот, который лил с нее все это время, впитался в куртку, и теперь замерз, и ткань ощущалась на ее пошедшей мурашками коже как ледяная простыня. Кровь, прилипшая к телу, осыпалась рыжими хлопьями. Она вздрогнула всем телом.
– А это что? – спросил Люк, указывая направление здоровой рукой.
За деревьями что-то светилось, стволы их были видны резко и ясно, никаких тебе больше теней и полутеней во мраке.
– Не знаю, – сказала Дилан. Комок подкатил у нее к горлу. – Может, наконец прибыла кавалерия. Или, может быть, мы опять развернулись, и это просто пожар идет на нас.
– Как ты думаешь, нам стоит пойти посмотреть, что там такое?
– Скорее всего, нет, – ответила она. – Но какой у нас выбор? Вернуться к тому, про кого мы точно знаем – это убийца, либо двигаться туда, где убийцы всего лишь могут быть. Но там ведь мы можем найти и спасение.
Дилан еще немного отдохнула, помогла Люку подняться и снова положила его руку себе на плечи. Оранжевая дымка становилась все ярче, пульсируя светом сквозь деревья, и ее тепло растопило лед на коже Дилан и превратило его в пот.
– О нет, – сказал Люк.
– Что?
– Мы вернулись к лагерю? Мы идем прямо в пожар?
Опять вопросы, на которые она не могла ответить. Она чертовски устала. Она вздохнула и двинулась вперед, таща за собой Люка.
На краю прогалины они остановились. Дилан высвободила руку своего парня и прислонила его к дереву, как манекен. Оранжевый свет действительно оказался светом костра, но это было не то пламя, от которого они убегали – этот огонь горел в яме, обложенной большими камнями. Костер горел рядом со строением, бревенчатым домиком старинного вида. Конек крыши упирался в скалу, словно огромный камень рухнул на домик прямо с неба или вырос из земли, разрезав его пополам.
Это была та самая скала, на которую Дилан поднималась всего два дня назад. Она узнала ее впадины и трещины. Отпечатки мела с ее пальцев и черные царапины от резиновой подошвы ботинок, размазанные по граниту.
Ни домик, ни скала, по ощущениям не находились здесь на самом деле, являясь скорее оптической иллюзией. Дилан задумалась, увидит ли заднюю часть домика, если сделает шаг влево или вправо, увидит ли его целиком, не разрубленным пополам, подстроится ли видение под ее угол обзора. Земля блестела, словно покрытая льдом. Это тоже, должно быть, было частью странного видения.
Что же они нашли, гибель или спасение? Дилан прислушалась к глухому биению сердца, но ответа не получила.
Пламя костра несколько нарочито освещало место, словно это была сцена, словно они находились на постановке школьного татра, а не в экспедиции, приведшей их прямиком в ад. Если бы темнота не ограничивала их обзор, с другой стороны от домика они увидели бы небольшие холмики земли, утыканные деревянными крестами – детские могилки.
Они ждали. Дилан затаила дыхание, в ушах звенело от царящей здесь тишины. Она присела на корточки, Люк сполз вдоль ствола на землю. Она положила руку ему на грудь, давая знак ждать, как будто он со своей изувеченной ногой, весь перебинтованный, мог выпрыгнуть из-за деревьев, как будто последние несколько часов они не занимались исключительно тем, что пытались проделать путь длиной в четверть мили через лес.
Дверь домика распахнулась, началось действие – без звуковых эффектов и диалогов, как в немом кино. Первой появилась женщина, она выбежала, неся в руках запеленатый сверток. В проеме двери позади появился крепкий мужчина. Не успела она сделать и нескольких шагов, как он наступил огромным сапогом на длинный подол ее юбки, женщина задергалась, пытаясь вытащить его из-под сапога или оторвать, но плотная ткань и не думала поддаваться. В отчаянной борьбе за свою жизнь, надеясь, что хоть так удастся разорвать чертов подол, она упала лицом вперед. Сверток вылетел из ее рук.
Из пеленок вывалился младенец.
Глаза открыты. Маленький рот открыт. Кукла как она есть.
Дилан зажала рот свободной рукой, чтобы не закричать. Кровь отхлынула от ее лица.
Женщина хваталась за землю, дергала ногами, сгребала подол в складку и пыталась вырвать его из-под сапога. Но толстая ткань так и не треснула под тяжелой подошвой мужчины. Женщина беспорядочно стала хватать себя за талию, пытаясь стащить юбку, разорвать тугой шов. Но тот не поддался.
Когда ей удалось нащупать прореху в шве, мужчина угрожающе шагнул вперед, не сходя с ее юбки. Она пнула его ногами, но они запутались в складках, в тканевом саркофаге между гигантскими конечностямими противника. Мужчина легко и ловко наклонился, ухватившись своими большими ладонями за ее лодыжки.
Палец женщины застрял в шве. Свободной рукой она заколотила по земле в попытке ухватиться за корень или нарост на почве достаточного размера, чтобы тащить ее стало сложнее – или чтобы использовать его как оружие. Мужчина перевернул ее, она уткнулась лицом в удушающую грязь, а он потянул ее к себе за лодыжки.
Женщина, сопротивляясь изо всех сил, на миг подняла голову и встретилась взглядом с Дилан. Глаза ее лезли из орбит, словно бы в безмолвной мольбе о помощи, рот – забит грязью. Дилан прикусила язык, чтобы не завопить. Кровь залилась в промежутки между зубами.
По дуге мужчина потащил женщину к домику и костру. Свободная рука ее уходила в грязь по самые костяшки пальцев, оставляя за собой пять одинаковых следов. Эти борозды размыли контуры и вспороли границу выгоревшего на почве круга – того самого, из-за которого Дилан и Люку пришлось покинуть лагерь. Руки, лицо и волосы женщины – все измазалось в пепле.
Ноги сидящей на корточках Дилан начало покалывать. Она рискнула сменить позу, чтобы восстановить кровообращение, хотя какая-нибудь ветка могла при этом оглушительно треснуть под ногой и привлечь внимание мужчины. До костра было не так уж близко, но пот лил с Дилан ручьем, а обнаженные участки кожи припекало так сильно, как будто она находилась прямо рядом с пламенем.
Как будто она находилась прямо в нем, сгорая заживо.
Женщина испускала пронзительные вопли, мужчина в ответ фыркал глубоким басом. Они не обменялись ни единым словом. Не было ни мольбы, ни попыток договориться. Движения его выглядели механическими, а вовсе не исполненными злобы, с таким видом он мог бы заниматься привычными домашними делами – рубить дрова, тащить в дом добытого на охоте оленя. Усталое безразличие читалось в его походке, словно он собирался наконец выполнить какую-то неприятную домашнюю работу, которую откладывал слишком долго.