Небо теперь стало оранжевым. Свет солнца разъедал темноту, на какой-то миг она увидела свое отражение на экране телефона и чуть не подпрыгнула при мысли, что ему как-то удалось снова включиться. Не успев толком разглядеть фиолетово-серые мешки под глазами, засохшие на подбородке брызги крови Люка и полосу крови на щеке, Дилан зашвырнула телефон как можно дальше в лес. Завопила от облегчения, и тут же расплакалась снова.
Слабое тепло наступающего дня все же добралось до костей Дилан. В какой-то миг завязанную узлом от напряжения грудь отпустило, мышцы расслабились. Сердце стало биться в два раза медленнее. Везде, куда ни глянь, пространство между деревьями заполнилось светом, ушла ночь, всяким подлым, подкрадывающимся тварям больше негде было прятаться. Но Дилан по-прежнему была заперта в ловушке здесь, в этой проклятой долине, и теперь она была здесь совершенно одна. Благодаря лишь собственным усилиям.
В этот миг покоя перед Дилан всплыл образ Сильвии, тот, что Дилан увидела прошлой ночью, но тогда ей было некогда обдумывать детали – нижняя сторона тела Сильвии, которой тело касалось земли, исчезла. Плоть взяла и растворилась. А затем изображение сдвинулось. Кусок плоти из живота Сильвии плюхнулся на землю и утонул в ней, как в зыбучих песках.
Лодыжка Дилан дернулась, крохотные иголки боли вонзились в опухшую мышцу, образ Сильвии в голове сменился на видение Люка, как он неуклюже, как зомби, желающий заполучить ее мозги, ковыляет к ней, глаза у него мертвые. Она снова ощутила, как короткий клинок вонзается в его мягкую плоть, пока не задевает сухожилие или кость, с которыми ржавому, тупому лезвию не справиться. И снова она увидела, как в глазах Люка мелькает узнавание, как он возвращается – тот Люк, которого она знала и с которым прожила два года. Как в замедленном повторе увидела – вот падает на землю его тело, и окоченевает там. Ну, или, возможно, оно бы там окоченело, если бы за своим десертом не явились призраки.
Ее вырвало, и она сплюнула горькой, разъедающей пищевод кислотой. Желудок был пуст, все, что они вчера насобирали в лесу и съели, уже так или иначе покинуло его.
Руки Дилан были в крови, своей и Люка. В крови бесчисленных незнакомцев. На то, что творилось со штанами ниже талии, во что они превратились после купания в кровавом пруду, она решила не смотреть. Дилан подставила руки свету, и впервые за много часов их можно было хорошо рассмотреть. Они были покрыты кровью полностью, словно она окунула руку в ведро с краской, светлым остался только отпечаток от рукояти ножа. Красное осыпалось с костяшек пальцев и с раненого большого пальца – он взорвался болью, когда она потревожила рану.
Каждая клеточка ее тела жаждала сна, конечности ныли, голова была как чугунная. До боли хотелось избавиться от навязчивых мыслей. Трава под ней выглядела мягкой, и она всерьез задумалась – может, лечь здесь, закрыть глаза и отдаться на милость судьбы. Но горький запах рвоты щекотал ноздри, эхом откликался металлический привкус во рту. Живот урчал. Хотелось бы попить хоть чуть-чуть, куснуть батончик с мюсли, хоть немного удовлетворить потребности своего тела. Куда подевался ручей? А их лагерь? Деревья, одни деревья, куда ни глянь, с набухшими почками на ветвях. И сквозь голые ветви она заметила скалу.
Она резко выдохнула и поднялась на ноги. Гранитный цилиндр вырывался из-под земли, как гейзер, ореол деревьев окружал его. Сейчас он вроде бы находился на таком же расстоянии, как в тот миг, когда она впервые увидела его по пути в долину. Дилан прикинула, не стоит ли ей развернуться и двинуться прочь, надеясь таким образом выбраться на шоссе – нужно просто будет все время следить, чтобы скала оставалась прямо за спиной. Но в этом направлении раскинулся лес без конца и края, розовое небо просвечивало сквозь голые ветви деревьев.
– Я могу находиться с другой стороны скалы, – сказала она. А там на долгие километры тянулся лес. К черту.
Она предпочла знакомый ужас – неизвестному, и двинулась к скале. Неизвестным она сейчас была сыта по горло. Так или иначе, на скале она почувствует себя как дома. Она знала, что делать со скалой, знала ту себя, которая будет подниматься наверх. Здесь она обладала полным контролем над ситуацией.
Она шла к скале, адреналин схлынул, и с каждым шагом боль все сильнее отдавалась в лодыжке. Вот бы найти ту толстую ветку, которую Люк использовал в качестве костыля! В груди больно кольнуло, когда она мысленно произнесла его имя.
Тишина давила на уши; не хрустели даже листья под ботинками. Маленькие веточки раскалывались, но не ломались. На ходу Дилан вдавливала растительную массу во влажную землю, как заплесневелую слякоть, словно шла по губке.
– Как странно, – произнесла она, разрушив тишину. Испуганно хихикнула, поняв кое-что. – Дождей нет с того самого дня, как мы пришли сюда. Почему земля вся раскисшая?
Тем не менее она не смотрела себе под ноги, не желая выяснять, это просто раскисшая земля или очередное озерцо крови. Если бы она набралась духу перевести взгляд ниже темно-красных пятен, которыми ее штаны были покрыты по самые бедра, то обнаружила бы сухую лесную подстилку. Влага шла снизу. Земля наелась почти до отвала, и все равно захлебывалась слюной.
Вместо этого она смотрела прямо вперед, не сводила глаз со скалы, как будто та могла исчезнуть, стоит ей моргнуть – и объявиться у нее за спиной.
Она сосредоточилась на боли – каждый, самый мелкий укол в лодыжке, кровь, что так и капала из большого пальца, подергивание в уголке глаза, яростный зуд в ране на лице – все это значило одно: она все еще здесь. И боль отгоняла видения мертвецов, которые лезли ей в голову. Каждый раз, когда перед ее мысленным взором появлялась белая грудная клетка Сильвии или глаз Люка, который мусолили как жвачку, она сильно топала распухшей лодыжкой, и один вид боли перекрывал другой.
Несколько часов спустя солнце все так же карабкалось в зенит, а Дилан добралась до стены. Статика гудела у нее в ушах, призыв на высокой частоте – Дилан полагала, что он звучит исключительно для нее. Она подалась к скале, зная, что та ее пожрет. Все остальные мысли вылетят из головы. Останутся только тело и скала.
Но она опустила не раненую руку, сжала кулак, впилась ногтями в ладонь до кровавых полумесяцев под ними – она знала, что стоит ей прикоснуться к скале, и отойти она уже не сможет. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы сдать назад, чтобы остаться в трех футах от скалы. Дилан двинулась вдоль нее. За поворотом обнаружился их лагерь, три пирамиды из синтетики в ряд – их палатки – снова стали видимыми и все еще стояли. Вещи были разбросаны по всему лагерю, словно тенты взорвались. Как будто кто-то искал что-то – или кого-то. Домишко исчез, фундамент из окаменевшего дерева, который они обнаружили несколько дней назад, безобидно поблескивал на солнце.
На Дилан это уже не произвело никакого впечатления, глаза не распахнулись от ужаса. Она просто разыскала в этой куче вещей свежий комплект одежды, не испачканный кровью, не пропитанный грязью или потом. Что-нибудь чистое и нетронутое. Она сдирала с себя каждый слой одежды, как бинт, ткань практически прилипла к коже. Она разделась прямо на открытой местности, слишком боясь того, что может появиться здесь за то время, что она проведет под защитой тесной палатки. Но слой засохшего, липкого пота и крови на руках свежая одежда снять не могла. С этим ничего нельзя было поделать.
«Что теперь?» – подумала она.
Долина лежала в глубокой тишине. Ни единого движения. Не мелькали среди деревьев желтые глаза и оскаленные зубы, сумасшедшие мужья не гнались за своими женами, не подкарауливали ожившие подростки, желая вспороть кожу ржавыми лезвиями пивных банок. Черный пепел костра рассыпался по траве, пламя, которое освещало всю долину, умудрилось погаснуть.
Но когда Дилан закрывала глаза и изо всех сил напрягала слух, в отдалении вроде как раздавался шорох шин по асфальту.
Или это все звучало только у нее в голове?
Она, в потрепанной толстовке, сидела у костра на одном из уцелевших походных стульев. Это была одна из толстовок Люка, с изображением коварно улыбающегося мультяшного мужичка со светлыми волосами, ниспадающими на плечи – символ «У Мигеля», пиццерии в ущелье Ред-Ривер, где они познакомились. В тот день она впервые прошла 5.13. И его нарисованная улыбка сломила Дилан. Обильные слезы, которые она не могла позволить себе проливать, хлынули у нее из глаз. Задрожали лежащие на коленях руки. Она ведь скорее всего больше никогда не увидит это место, место, где она оставила так много обрывков загрубевшей кожи и пролила столько крови и пота. Место, где она нашла себя.
Ее тело не могло больше исторгнуть из себя ни единой капли воды, и от горя у нее заболело все, завопила каждая кость.
Солнце наконец перепрыгнуло барьер, выставленный перед ним макушками леса, поднялось в небо, и воздух прогрелся. Тепло расслабляло мышцы, унимало тупую боль внутри нее, разжигаемую остатками адреналина и ноющей болью в натруженных, опухших суставах. Солнечный зайчик отразился от чего-то стеклянного. Ударил ей прямо в глаз, как лазерный луч, не позволяя отмахнуться от себя.
– Хорошо, – сказала она. – Я сделаю то, что ты хочешь. Я пойду и посмотрю на эту штуку. А что мне остается?
Помаргивающие блики привели ее к телефону. Экран не был разбит, и Дилан решила, что это, наверное, мобильник Сильвии или Клэя. Коснулась экрана, глянула в его верхний угол. Ни единой палочки сигнала. И к тому же защищен паролем. Чисто на всякий случай она попробовала экстренный вызов, но звонок не соединился. И тогда Дилан здоровой рукой швырнула телефон о скалу.
Именно этого долина и добивалась от нее. Заставила подойти достаточно близко к стене, чтобы заманить в ловушку, выпустить свои невидимые щупальца и ухватить ими девушку. Дилан протянула руку и коснулась камня, проскочившая искра статического электричества облизала ее палец. Разряд прошел сквозь нее, выбив из головы навязчивую мысль: «Не лезь на эту скалу».