— Жить хочешь? — спросил хан. — Я отпущу тебя... если ты убьёшь меня в поединке. Дайте ему саблю! — распорядился Улу-Мухаммед. — Все слышали мои слова? Если во время боя я упаду замертво, значит, я недостоин быть ханом Золотой Орды. Вы себе отыщете нового хана, а Мустафа пускай возвращается в свои горы.
Всякий уговор имеет свои правила, не задушил хан князя тайно и не оставил его связанным в степи на съедение голодным волкам. А если и суждено черкесскому князю быть убитым, то донесёт молва до его родных гор, что погиб он с саблей в руках, сражаясь с самим ханом Золотой Орды.
Мустафа был опытным воином. Он не давал сбить себя с седла, хитро уворачивался от ударов, и когда хан неосторожно открыл грудь, князь рассёк Мухаммеду кафтан. Но уже следующим взмахом Улу-Мухаммед обезглавил черкесского князя.
Мухаммед Великий решил оставаться великодушным до конца. Можно было бросить тело князя в степи без погребения, отдать на растерзание грифам; или, кинув изрубленные куски в грязный мешок, свезти к сородичам. Но Улу-Мухаммед распорядился по-иному:
— Князя похоронить с почестями. Он честно и храбро бился. Мне будет его не хватать теперь. Слишком долго я враждовал с ним, чтобы просто так забыть. Жаль, хороший погиб воин!
И этот шрам на груди хана остался в память о давнем недруге...
— Говори.
— Скоро Гыяз-Эддин будет здесь. Ты же знаешь, в обиде на тебя остался эмир Юрий. Он дал Гыяз-Эддину своих ратников.
— Вот оно как! Что ж, мы встретим его, а потом я доберусь и до эмира Юрия!
Хан сбросил с себя покрывало. Неслышно вошёл евнух и протянул Улу-Мухаммеду кафтан.
— Их слишком много, чтобы воевать с ними. Но мы не сможем и уйти, у нас слишком большой скарб. Здесь наши жёны и наложницы. Мы не оставим их в степи!
Улу-Мухаммед уже надел кафтан. Евнух помог застегнуть ремни, прицепил саблю.
— Значит, умрём вместе с нашими жёнами. Пусть трубач зовёт к сбору. У нас ещё достаточно времени для утренней молитвы.
Медленно наступал рассвет. Сначала восток окрасился светло-розовой полосой, она поднималась всё выше над кронами деревьев, постепенно оттесняя мрак, и вдруг брызнули лучи солнца, осветив каждую травинку, каждый листик. И когда солнце встало высоко над лесом, Улу-Мухаммед увидел ровные ряды конников эмира Гыяза.
Они окружили шатры Улу-Мухаммеда тесным полукругом. Хан различал лицо каждого воина. На концах копий трепыхались от ветра конские хвосты. Безмолвие казалось жутким: ни ржания коней, ни брани, только застывшие, напряжённые лица. Для многих татар Мухаммед по-прежнему был ханом Золотой Орды, прямым потомком великого Тохтамыша, за которым стоит сильный род. Не смогут сородичи простить и забыть убийство хана. А сам Улу-Мухаммед беспощадно карает всякое неповиновение, может, сейчас самое время, повинившись, перейти на сторону хана? Другое дело — урусы, им всё равно, с кем воевать: с ханом Улу-Мухаммедом или с эмиром Гыязом. И те и другие для них враги. Они не собираются вникать в сложности родственных отношений. И сейчас плотнее прилаживали кольчуги, застёгивали шлемы и дожидались приказа воеводы с копьём наперевес ворваться в лагерь Улу-Мухаммеда к богатой поживе. И это неторопливое приготовление урусов к предстоящей схватке удерживало одних от поспешного решения, другим придавало уверенность.
Было ясно: сечи не избежать. Скорее всего, она будет кровавой, а безвыходность положения Улу-Мухаммеда только прибавит его воинам храбрости, и ещё неизвестно, кто выйдет победителем.
Улу-Мухаммед увидел и эмира, который стоял в окружении вельмож на соседней сопке и оставался недосягаемым для стрел. Гыяз подал знак, и стража вынесла из шатра огромный трон. Видно, решил остаться здесь надолго. Солнце палило, и двое стражей эмира спрятали повелителя под тень широких опахал. Улу-Мухаммед внимательно следил за руками эмира. Вот сейчас Гыяз сделает знак, и вся армада бросится на его лагерь. Хан почувствовал, как напряглось тело, а рука крепче сжала эфес сабли. И, подчиняясь какому-то внутреннему повелению, он ударил коня шпорами и выехал вперёд своего войска.
— Эмир, тебе нужно было убить нас спящими, резал бы нас тогда, как баранов! Впрочем, ты и сейчас можешь это сделать. Вот я стою перед тобой. Сумеешь ли ты выйти против меня?.. Если не желаешь сам, выстави одного из своих батыров! Если твой батыр убьёт меня, можешь забирать всё моё воинство и всё моё ханство! — Хан Улу-Мухаммед понимал: сейчас, быть может, единственная возможность выжить — обратиться к самому эмиру, поэтому с волнением ожидал ответных слов.
— Хорошо, — наконец согласился Гыяз. Будущий повелитель Золотой Орды должен быть не только сильным, но и великодушным. Ничто так долго не сохраняется в памяти поколений, как доброе имя. — Ты убедил меня. С тобой будет драться мой батыр. Но что ты попросишь взамен, если победишь его? О твоей доблести по всей степи гуляют легенды.
— Поверь мне, эмир, на то они и легенды и не всегда соответствуют истине. Но если мне удастся убить твоего батыра, тогда я прошу тебя отпустить моих людей без боя! Сам я уже давно ничего не боюсь, но с нами жёны, наложницы, дети. Мы встретились не в лучшее время. И ещё... в этом случае я признаю за тобой Сарайчик и все земли Итили, за мной пусть же останется Бахчисарай.
Гыяз-Эддин размышлял недолго. Даже сейчас, когда Улу-Мухаммед почти находился в его руках, он не мог сказать с уверенностью, что хитрый хан, подобно ящерице, умеющей зарываться в песок, не ускользнёт от него. И сам Улу-Мухаммед не так беспомощен, как может показаться. Каждый из его воинов будет сражаться до тех пор, пока не упадёт бездыханным. И ещё неизвестно, к кому в это утро Аллах окажется благосклоннее.
— Хорошо, — сказал Гыяз-Эддин, — я принимаю твои условия.
Кто знает, может, Всевышний окажется милостив к его страданиям и дарует ему победу.
— Ахмат! — подозвал эмир к себе высокого сильного юношу. — В твоих руках моя судьба... и твоя собственная. Если сейчас ты убьёшь Улу-Мухаммеда, я женю тебя на одной из своих дочерей и объявлю наследником, если нет... и Улу-Мухаммед убьёт тебя, лежать твоему телу в степи... непогребённым. Ты понял меня, Ахмат?
Юноша улыбнулся — большего подарка ему никто не сулил. Он прижался щекой к сапогу повелителя и поблагодарил:
— Спасибо за честь, великий эмир!
— Я пока ещё не великий, но с твоей помощью я надеюсь стать им.
Ахмат приходился дальним родственником эмиру, находился в его доме больше из милости, чем по зову крови. Позже, обратив внимание на его силу и ловкость, эмир поставил Ахмата во главе своей личной охраны. Юноша действительно был очень силён и вынослив, и трудно сыскать среди воинов Гыяза другого такого же.
Ахмат терпеливо дожидался, когда же Аллах услышит его многочисленные молитвы и подарит наконец удачу. Кажется, этот час наступил. Гыяз-Эддин не имел сыновей. Кто из повелителей, будь он даже самым великим, не знает, как непрочна его власть на земле, если у него нет наследника. Дочери не опора — не жить им в родном гнезде, и сейчас Гыяз невольно раскрыл перед Ахматом своё сокровенное желание — видеть Ахмата не приёмным, а родным сыном.
— Береги себя!
Юноша ловко вскочил в седло, жеребец поднял голову высоко вверх, фыркнул, словно слышал разговор с эмиром и уже нёс возможного наследника Золотой Орды в центр поля навстречу Улу-Мухаммеду.
Ударили барабаны. Зазвучали трубы.
Ахмат с Мухаммедом сходились медленно, осторожно, присматривались друг к другу. Ахмат был силён, и крепкое тело совсем не чувствовало тяжести снаряжения. Юноша легко поворачивался в седле и играючи управлял послушным жеребцом. Мухаммед усмехнулся. Крупен! Что ж, легче будет нападать. И когда наконец они решили начать поединок, с криком, с гиканьем, с копьями наперевес погнали коней навстречу друг другу.
Улу-Мухаммед уже близко видел чёрные глаза юноши, широкие брови, сходящиеся к узкой переносице, ровные зубы, обнажённые в крике, и, приподняв копьё, бросил его прямо в открытый рот. Ахмат успел подставить щит, но удар был так силён, что с хрустом расщепил дерево, и заточенный наконечник застрял в груди Ахмата. Юноша обхватил копьё руками, пытался вырвать его, но руки не слушались, а конь, почувствовав, что хозяин больше им не управляет, остановился, и Ахмат, повернувшись к эмиру, успел прошептать:
— Прости... повелитель... — И огромное тело джигита сползло на землю.
Лицо эмира оставалось бесстрастным: не дрогнули губы, не появилась грусть в глазах, и только слова, произнесённые тихо, выдали тоску повелителя:
— Видно, наследовать мой трон племянникам. Пусть Улу-Мухаммед уезжает, и чтобы никто не смел вставать на его пути до самого Бахчисарая.
Молчал и Улу-Мухаммед. Уезжал великим властителем Золотой Орды, возвращался только правителем Бахчисарая. А ведь тесно ему будет на Крымской земле. Привык Улу-Мухаммед к бескрайности своих степей, но ведь таков был уговор перед поединком. И свои далеко идущие планы никому не хотел выдавать хан.
Улу-Мухаммед оглянулся назад только тогда, когда затихли барабаны, не раздавался больше зов труб. Степь навсегда развела двух правителей.
Тегиня, как всегда, находился рядом. Мурза умел оказываться с повелителем, когда ему было хорошо, и всегда держался рядом, когда хану приходилось нелегко. Так ведёт себя преданная собака, которая чувствует беду, — вот оттого и трётся у ног хозяина, ищет ласки. Но вместо дружеского похлопывания частенько получает удар нагайки: отбежит обиженный пёс, залижет рану и простит хозяина. Видно, уж такова судьба каждой верной собаки — брать на себя хозяйскую боль.
— Пошёл прочь! — прикрикнул на Тегиню Улу-Мухаммед.
Мурза только пожал плечами, но от хана не отошёл.
— Хан, ты зря сердишься на меня. Я всегда был самым преданным из твоих людей. Я знаю, что ты не в себе и поэтому зол на всех. И твои обидные слова не дошли до моего сердца.
— Прости меня, брат, я сам не знаю, что говорю. Да, я потерял половину своей Орды, но я мог потерять всё! Мне нужно было отдать ему половину земель, чтобы собраться с силами и вернуть себе остальное.