— Господин Ванюкин, а что, действительно на месте часовни закончил свой земной путь последний русский император Николай II и его семья?
— Да, да, Смит! — живо подхватил Ванюкин и с пафосом заявил: — Здесь, в Екатеринбурге творилась всемирная история!
— Аполлон Григорьевич, а мне представляется, здесь творилось нечто иное — цареубийство, — не удержался и язвительно заметил Грин.
Ванюкин смешался, его покрасневшее на морозе лицо приобрело пунцовый цвет. Партийное прошлое все еще прочно сидело в нем и время от времени прорывалось наружу. Опытный аппаратчик, он тут же извернулся и, перескакивая с одного на другое, заговорил с надрывом.
— Да, господа, кровавый большевистский режим совершил здесь одно из самых страшных своих злодеяний. В истории России — это черное пятно. Палач Юровский и его банда в ночь с 16 на 17 июля 1918 года, в подвале дома купца Ипатьева расстреляли царя и его семью! Садисты! Они не пощадили даже малолетнего царевича Алексея. Эти изуверы сделали все, чтобы замести следы ужасного преступления. Сегодня администрация области и десятки энтузиастов ищут останки царской семьи.
— И каков результат? — допытывался Браун.
— Партийно-гебистская машина сделала все, чтобы вытравить из памяти народа то страшное преступление. Они стерли с лица земли даже дом Ипатьева. Но мы ищем и найдем останки несчастных жертв.
— Аполлон Григорьевич, насколько мне известно, он простоял до конца 70-х годов?
— Смит, мне импонирует ваше знание нашей истории и осведомленность, — отвесил комплемент Ванюкин.
— Я польщен, Аполлон Григорьевич. У меня вопрос: после октябрьского переворота дом Ипатьева простоял почти 60 лет. Почему же его снесли в 1977 году?
— О, это было решение областного комитета партии. К тому времени железный занавес пал, Екатеринбург стал открытым для посещения иностранцами и партийные боссы опасались, что к дому начнется паломничество.
— Аполлон Григорьевич, позвольте еще один вопрос.
— Да, пожалуйста, Смит.
— Насколько мне известно, дом Ипатьева разрушили, когда Свердловской областью руководил нынешний президент России Борис Ельцин, или я ошибаюсь? — с наивным видом вопрошал Браун, а на его физиономии гуляла злорадная ухмылка.
Насмешливые взгляды американцев сошлись на Ванюкине. Тот бледнел, краснел, как рыба, выброшенная на лед, распахнутым ртом хватал воздух, и, наконец, выдавил из себя.
— Э-э это ошибка. Э-это заблуждение.
— Уважаемый Аполлон Григорьевич, вы плохо знаете жизненный путь вашего выдающегося президента. Дом Ипатьева снесли на третьем году правления Борисом Николаевичем Свердловской областью! — с сарказмом сказал Грин и этим окончательно добил Ванюкина.
Тот съежился, как спущенный мяч и как-будто стал меньше ростом. Браун спрашивал что-то о бывшем Харитоновском особняке, но Ванюкину было не до его тайн. В душе он клял себя за то, что потащил чертовых американцев на экскурсию и готов был вогнать в землю своего помощника, ставшего свидетелем его фиаско. У подлеца в глазах вспыхнули злорадные огоньки. Он уже видел себя в кабинете гэбэшника и с потрохами сдавал Ванюкина, продавшегося американцам за паршивую ручку и уронившего в грязь «икону» новой российской демократии — президента Бориса Ельцина.
Ванюкин ожег испепеляющим взглядом помощника и тешил себя мыслью: «Ну, ты, сволочь, у меня еще попляшешь! В кабинете полковника Ильина я буду раньше тебя! А он знает меня со времен комсомола и поверит не тебе, а мне. У меня найдется, что рассказать ему. Эта сволочь, советник консула по культуре Браун, никакой не советник, а настоящий шпион!»
Сделав хорошую мину при плохой игре и сославшись на совещание у главы администрации области — Эдуарда Росселя, Ванюкин свернул экскурсию. Американцы не настаивали на ее продолжении, договорившись о встрече в театре на премьере балета «Щелкунчик», подвезли Ванюкина с помощником к областной администрации и возвратились в генконсульство.
Подошло время обеда. Саттер с Дунканом поели с хорошим аппетитом, а потом прошлись по всем этапам операции по связи с «Артистом» в отеле «Большой Урал». Она исключала сбои, и русская контрразведка должна была остаться с носом. Саттер не стал себя накручивать неожиданными сюрпризами от нее и, положившись на опыт и знание местной специфики Дунканом, отправился в отель.
Отказавшись от машины, он решил пройтись пешком, спустился к Верх-Исетскому пруду, неспешным шагом двинулся по набережной и с живым интересом посматривал по сторонам. За фасадом новой, набирающей силу жизни из стекла и бетона, сотовых телефонов и компьютеров, все еще проглядывало революционное и военное прошлое города. За все время прогулки Саттер не заметил за собой слежки, спектакль, разыгранный Грином и Брауном с Ванюкиным, дал результаты. Русская контрразведка увязалась за Смитом, и он успешно водил ее за нос, бросая там и тут ложные следы.
В отель Саттер вошел, когда на часах было 18:15, до явки с «Артистом» оставалось достаточно времени. Заказав ужин в номер, он включил сканер и проверил комнаты. Прибор показал отсутствие радиозакладок и прочих технических штучек коварной русской контрразведки. Не полагаясь на технику, Саттер незадолго до прихода агента запустил в работу генератор помех. К этому времени вечерняя жизнь отеля набрала обороты. В коридоре все чаще звучали пьяные мужские голоса и вульгарный женский смех. Внизу, в ресторане гремела музыка, нарождающаяся русская буржуазия, слившись в объятиях с криминальными «королями города», пускала на ветер сделанные из воздуха шальные деньги.
Стрелки часов показали 20:30. По «Артисту» можно было сверять часы. Дверь номера резко открылась, и в прихожую стремительно проскользнул агент. Саттер поднялся из кресла и с нескрываемым интересом разглядывал «Артиста». На него смотрело породистое лицо без признаков излишеств. Крупная голова крепко держалась на каплеобразном туловище, его подпирали короткие борцовские ноги. Бывший администратор театра, с началом перестройки покинувший скудеющую ниву Мельпомены, не потерялся в бурном океане дикого российского капитализма. Сменив десятки должностей и фирм, он всплыл на мутной волне финансовых афер в ранге заместителя коммерческого директора в «империи Раздольнова».
Поздоровавшись, Саттер пригласил «Артиста» к столу. Тот не отказался ни от ужина, ни от рюмки коньяка. Общий язык они нашли быстро. У агента давно не осталось никаких политических убеждений и никаких моральных принципов. Он успешно торговал различными «крышами». Сменив «крышу Раздольнова» на крышу ЦРУ, «Артист» легко, с каким-то сладострастием сдавал своего патрона, называл его слабости и пороки, раскрывал законные и незаконные сделки. Но то, что больше всего интересовало Саттера — прямые выходы Раздольнова на объект «Бездна-Ад», агент затруднился назвать, но дал ниточку, которая могла привести к разгадке этой тайны.
Ею оказалась партнерская компания холдинга «Урал-Грейт» — ООО «ЛиК». Она располагалась на территории закрытого военного городка «Свободный», где дислоцировалась ракетная дивизия стратегического назначения, вооруженная подвижным грунтовым ракетным комплексом «Тополь». Через ООО «ЛиК» и ее генерального директора Леонида Барсукова, по неизвестным «Артисту» каналам, Раздольнов намеревался получать по бросовым ценам титан и потом контрабандой переправлять в Эстонию, Венгрию и Италию.
Эта информация агента добавила настроения Саттеру. Помимо выхода на объект «Бездна-Ад», дополнительным бонусом в операции могли стать данные о ракетной дивизии. Завершая встречу, Саттер поручил «Артисту» подготовить в электронном виде все имеющиеся материалы на Раздольнова и сделки с ООО «ЛиК». Следующую явку Саттер назначил на день премьеры балета «Щелкунчик». Разошлись они удовлетворенные результатами встречи. Саттеру было, что доложить резиденту Моррису, а «Артист» обзавелся личным счетом в итальянском банке.
14 января представительная американская делегация во главе с консулом Грином, в сопровождении Ванюкина вошла в фойе театра и сразу же попала в тесные объятия администрации. После угощения в кабинете директора он устроил гостям небольшую экскурсию в исторический уголок. Центральное место в нем занимала экспозиция, посвященная звезде первой величины прошлых лет Ивану Козловскому. Слушая историю жизни великого лирического тенора, Саттер и Дункан не забывали о главном — русской контрразведке, и постреливали глазами по сторонам.
На первый взгляд их окружала типичная провинциальная публика. Но наметанный взгляд разведчика Саттера выделил среди нее молодую пару — качка и тщедушную девицу в очках. Их цепкие, скользящие взгляды могли принадлежать наружке. Подозрительной ему показалась и другая парочка — по виду студенты, она вилась вокруг Брауна. Других представителей контрразведки Саттер не обнаружил и переключил внимание на «Артиста». Тот застрял у буфетной стойки, жевал бутерброд с черной икрой и о чем-то оживленно разговаривал с человеком, судя по внешности, из среды богемы. Заметив Саттера, агент поправил галстук — это означало: я готов к явке, информация при мне.
Теперь в дело предстояло вступить Брауну и Дункану — отвлечь на себя внимание контрразведки. И они начали действовать. Браун сделал неловкое движение, бокал качнулся в руке, и коньяк пролился на костюм соседа по столику — добродушного пузана. Дункан тут же сместился в сторону и закрыл их от качка и тщедушной девицы в очках. Они засуетились, ложный удар попал в цель. Браун принес извинения ничего не подозревающей жертве и принялся энергично отирать платком пятно на пиджаке. Для наружки его действия могли означать только одно — американский разведчик произвел моментальный обмен информацией с агентом. Подтверждением тому стало то, что на добродушного пузана нацелилась вторая пара — «студенты».
Первый акт «спектакля», разыгранный американской разведкой, остался за ней. Русская контрразведка, судя по действиям наружки, пошла по ложному следу. Это придало уверенности Саттеру, и он заторопился.
Прозвучал первый звонок, и зрители потянулись в зал. Директор театра проводил американскую делегацию и Ванюкина в центральную ложу. Из нее партер был виден как на ладони, где-то там, среди публики должен был находиться «Артист». Саттер поискал его взглядом и обнаружил в первых рядах. Старые театральные связи агента сработали, и он оказался на почетном месте. Держался «Артист» по-прежнему расковано, продолжал что-то энергично обсуждать с собеседником, которого Саттер заметил еще в буфете.