– Гу! Гу-гу!!! Гы-ы-ы-ы… – урчала подоспевшая рыжая. Струйки воды сбегали по прядям ее волос.
Ендреку бросились в глаза длинные, обвислые, облепленные мокрой шерстью груди, свисающие едва ли не до колен…
«Mamma pendula», – машинально отметил проснувшийся в глубине сознания прилежный ученик и пытливый иследователь.
А потом все слилось в сплошном кошмаре.
С треском отлетел, лопаясь по шву, рукав добротной тарататки. Ладно! Не до жиру, быть бы живу! Спасемся – новую добудем!
Ендрек сопротивлялся с отчаяньем загнанной в угол крысы.
Проку было примерно столько же.
Рубаху разорвали по-живому, ночная прохлада липкими пальцами пробежалась по разгоряченному борьбой телу, а потом на ее месте парень ощутил втыкающиеся под ребра пальцы водяниц.
– Спаси, Господи!!! – истошно завизжал студиозус.
А в ответ услыхал все то же довольное «гугуканье».
Сильные пальцы с твердыми, счастье еще, что не острыми, когтями щекотали, тискали, щипали его.
Несчастный отбивался как мог. Кулаками, пятками, дрыгал головой, кричал что было мочи.
Бесполезно.
Сколько водяниц набросилось на него одновременно, Ендрек не знал. Да и знать не хотел. Иногда казалось, что по его телу блуждает десяток рук, а иногда – полсотни.
Вскоре сил сопротивляться уже не оставалось.
Ендрек, вконец обмякнув, вяло отбрыкивался, почти не поднимая рук. Только в судорожных спазмах дергались ребра и живот.
Еще в начале пытки, когда способность связно мыслить не оставила его, студиозус пытался притвориться мертвым. Думал – потеряют интерес и отстанут. Как бы не так! Противные твари словно имели определенную цель – замучить человека насмерть.
Если так, то их замысел вполне мог увенчаться успехом…
Посторонних звуков, отличных от хихиканья и хриплых «гу-гу», Ендрек сперва не расслышал. А потом одна из водяниц заверещала, как пришибленная сапогом собачонка, высоко подпрыгнула и рухнула, придавив человека немалым весом.
Студиозус задохнулся, оттолкнул проклятую руками и почувствовал на ладони влагу.
Вслед за этим до его слуха донесся крик:
– Бей-убивай! Во имя Господа!!!
Заржал конь.
Щелкнул арбалет. Следом еще. И еще.
Водяницы молча, двумя – все-таки трое их было, не больше, – стремительными тенями рванулись к темнеющему неподалеку краю леса. Третья лежала, придавив Ендрека поперек туловища, неподвижная и безжизненная…
– Бей-убивай!!
Наискось через поляну пронеслись силуэты нескольких всадников. Темные тени. Только холодно поблескивали, отражая лунные лучи, занесенные над головами сабли.
– Благодарю тебя, Господи! – одними губами – сорванное горло отказывалось служить – воззвал Ендрек, воздев очи к звездному небу.
Внезапно к запаху псины от мертвой водяницы примешался пряный аромат конского пота.
Студиозус выпучил глаза.
Нависший над ним всадник отличался тонкими чертами лица, носил элегантно подкрученные темные усики, шапку с павлиньим пером и оторочкой из меха седого бобра.
Но удивительнее всего было шитье из серебряного шнура на груди щегольского жупана. Такие вензеля любили накручивать только шляхтичи из Грозинецкого княжества.
«Грозинчане? Откуда здесь?» – успел подумать Ендрек, проваливаясь в черный колодец забытья.
Глава четвертая,из которой читатель узнает, что порубежники своих в беде не бросают, а также о том, что некие магические эксперименции могут представлять значительно большую опасность, чем на первый взгляд кажется
Солнечные зайчики пестрили палую листву, словно шкуру диковинного южного зверя пардуса – герба Великих Прилужан, метались по ней, как стая обезумевших во время лесного пожара белок.
Войцек Шпара неспешно озирался по сторонам, готовый в любой миг выхватить саблю и во главе отряда отбиваться от неведомого врага. Рядом с ним пан Юржик и Хватан держали на изготовку снаряженные арбалеты. А ну как высунется кто из подлеска?
Чуть позади и сбоку ехали Даник-Заяц, Самося и Шилодзюб. Серьезные, сосредоточенные. К ним пристроился насмерть перепуганный Миролад.
Дальше шла четверка, возглавляемая паном Стадзиком Клямкой. Шляхтич подергивал себя за ус и сердито зыркал на беспечно откинувшегося в седле Глазика. Замыкала колонну, двигаясь в охранении, четверка пана Гредзика Цвика. Он, в отличие от других, не сильно-то волновался – да и не в его привычках было вообще волноваться по каждому пустяку – и негромко болтал о чем-то с Пиндюром и Издором.
Самося вел в поводу коня Грая. Сам порубежник, хоть и шел пешком, далеко опередил всех, выискивая на земле и на кустарнике следы беглеца.
– Ушел гад, дрын мне в коленку, – задумчиво проговорил Хватан. – Как был из жигомонтовцев, так и остался.
– Не нуди, – лениво отозвался пан Юржик Бутля. Сдвинул шапку на затылок и рукавом протер вспотевшие залысины. – Ендрек – парень не поганый. Заблудший.
– Во-во, ото ж он и надумал вконец заблудиться. Вусмерть…
– Злой ты, – укоризненно покачал головой шляхтич, – недобрый.
– Само собой. Мы ж все злые малолужичане. Куда ни плюнь, в разбойника попадешь. А тут, в Великих Прилужанах, все белые и пушистые. Кому ж над нами панствовать, как не им?
– Вот завел, – вздохнул Юржик. – Меня воспитывать не надо. Я сам с усами. – Он расправил пальцем рыжеватые, топорщащиеся щеточкой усы. – А мальчишке с рождения песню пели, как их кровососы-северяне обирают. Будто мы виноваты, что железные рудники у нас, серебряные копи у нас, горюч-камень – и тот у нас, нагибайся и собирай. А у них мед, пшеница да лен. Да конопля еще…
– Вот и нехай сплели бы себе из конопельки то, что полагается, – скривился Хватан. – Так нет, им нас жизни учить надо, дрын мне в коленку!
– Я ж и говорю, злой ты. Никакого сострадания. – Пану Бутле, похоже, доставляло немало удовольствия наблюдать краснеющего и сопящего носом молодого порубежника. Вот и доводил его язвительными замечаниями.
– А ну тихо вы, о-о-оба! – неожиданно вскинул руку с плетью пан Войцек. – Гл-гляньте, Грай чего-то машет.
Верно.
Грай, вырисовываясь темным абрисом на фоне светлой прогалины, махал сдернутой с головы шапкой.
– Зовет или… – прищурился Хватан.
– Ага, – посмотрел на него, словно на горячечного, Юржик. – Была бы беда какая, он так махал бы?
– Тихо, сказал! – оборвал их препирательства сотник, обернулся назад. – Гредзик, Стадзик! Прикрывайте!
Один и второй шляхтич кивнули. Мол, поняли, сделаем.
Войцек легко подтолкнул вороного шенкелями и поравнялся с Граем.
– Что?
Следопыт указал на поляну. Здесь строй лесных великанов отступал от излучины неширокого речного потока – в верховьях Елуч не отличался мощью. Над берегом стояли три старые ивы. Две рядышком, а одна – чуть поодаль. Она наклонилась над темной водой, далеко протянув крепкие сучья.
Посреди поляны трава полегла, словно по ней каталось стадо играющих зубров.
– Я погляжу? – поднял голову Грай.
– Давай.
Порубежник, осторожно ступая, прошел по кругу – по-над лесом к реке, а потом – от самой опушки к середине поляны. На ходу он нагибался, внимательно разглядывал примятую траву и землю.
– Что там? – Проявлять нетерпение было вообще-то не в обычае пана Шпары, но в этот раз привычки начинали ему изменять.
– Следы. Здоровенные.
– Люди?
– Нет. Похоже, не люди. Вернее, и людские есть… – Грай почесал затылок, сдвигая шапку на брови. – Щщас погляжу…
Он присел на корточки, потрогал землю в одном, затем в другом месте. Растер комочек грязи между пальцами, понюхал их.
– Кровь! – И поспешил успокоить товарищей. – Не человечья.
Грай снова почесал затылок. Выпрямился.
– Сдается мне, пан сотник, водяницы тута побывали.
– Дрын мне в коленку! Водяницы!!! – восхитился Хватан. – Хоть бы глазком…
– Сиди уже… – осадил его пан Юржик. – Один уже посмотрел.
– Да? Они его что, того? – Вообще-то молодого порубежника напугать было нелегко, но тут его голос осип от волнения.
– Да не каркай ты! – Пан Юржик повел коня ближе к Войцеку.
– Молчите оба, трепачи, – буркнул без особого, впрочем, запала Шпара и обратился к следопыту: – Почем знаешь, что водяницы?
– Дык, следы. Босые. На человечьи схожи да в длину почти три пяди. Да в ширину без пальца пядь.
– Самому надо п-поглядеть. – Меченый бросил повод на руки Хватану, спрыгнул.
– Гляди, пан сотник. – Грай показал пальцем на едва приметный отпечаток. – Живых-то я их не видал никогда… Кто с живой водяницей встретится, до рассвета не доживет. Защекочет.
– Да? А почем знаешь, что не лешачиха, а водяница?
– Дык, вода – вот она. Они друг друга не терпят – грызутся. Водяные с лесовыми. Лесовые с полевыми… Дикие твари. От скота ушли, к человеку не пришли. Наказал их Господь, вот и маются…
– Д-добро. Верю. Что еще видно? Кровь откуда?
– Дык, люди еще были. С дюжину, не меньше. На конях.
– Да? А студиозус-то где?
Грай пожал плечами:
– Наверняка только Господь знает, поди… Я так думаю – шел наш Ендрек да на чудищ нарвался. У водяниц расправа короткая. Защекотать путника одинокого, и вся недолга. Я в малолетстве много сказок слыхивал. А там не говорилось, что кто-то опосля их щекотки выжил. С водяным или лешим проще. От них откупиться можно – краюху хлеба или старые порты отдашь, он и отступится. А с бабьим семенем… – Он махнул рукой. – И похоже, быть бы медикусу мертвее мертвого, дык, подмога подоспела. Одну убили… Две… Да, две в реку ушли. Их не достали. Ну, разве что из самострелов подранили. А Ендрека, стало быть, забрали с собой.
– Что за люди?
Грай вздохнул:
– Дык, разрази меня гром, коли я чего-то понимаю. Три дня езды неспешной до Выгова, а подковы вроде как грозинчан.
– Что?!
– Дык, за что купил, за то продаю. Я своим глазам верить привык. И следы грозинецкой подковы от любой иной отличу.
Войцек посуровел. Задумался, нахмурив брови так, что между ними пролегла глубокая складка. Дернул себя, по старой привычке, за ус.