– Может, приготовить телятину на ужин? – предлагает Эмма.
– Я вегетарианка.
– С каких пор?
– Года два или три.
– А. Но курицу ты все-таки ешь?
– Нет, но ты можешь взять для себя.
– Да нет, бог с ней. Будем есть рыбу.
– Ее я тоже не ем.
– Да чем же ты питаешься? Зерном?
– Исключительно зерном, да. Надо мне быть осторожней, кстати, я заметила странную вещь. Смотри.
Я подхожу к ней и задираю рукав футболки.
– Я ничего не вижу, – говорит она.
– Вот же, смотри лучше. Не видишь?
– Нет.
– У меня пробиваются перья. А на днях я снесла яйцо.
Закатив глаза, она возвращается к списку, стараясь не рассмеяться, но, несмотря на все ее усилия, я вижу, как она сдерживается.
Нет.
15:10
В супермаркете почти пусто. Только несколько стариков пришли воспользоваться прохладой, источаемой полками-холодильниками. Все остальные на пляже. Я представляю себе полотенца впритык друг к другу, песок, летящий в глаза из-под ног детей, тревожные крики родителей, смех со всех сторон, изнуряющую жару. Не нахожу больше никакой прелести в волнах, в которые ныряла в детстве, в горячем песке, который топтала в отрочестве. Раньше я считала дни, отделявшие меня от очередной встречи с океаном, и каждый раз он казался мне прекраснее, чем был, когда мы расстались, но теперь я могу представить остаток своих дней без него. Я не начала его ненавидеть, все еще хуже. Он перестал быть чем-то обязательным для меня.
– Схожу за туалетной бумагой, – сообщает Агата, удаляясь.
Я вычеркиваю бумагу из списка. Я поделила его на секции: сначала крупы и макароны, потом овощи и под конец замороженные продукты.
Сестра возвращается, нагруженная товарами, и ни один не похож на туалетную бумагу.
– Я нашла бриоши с кусочками шоколада! Ты помнишь Мимины?
– Агата, мы составили список…
– Ты составила список, – возражает она. – И ты настояла, чтобы мы распланировали меню на неделю.
Я не отвечаю. Мы вместе всего несколько часов, а придется пробыть семь дней. Поводов для ссоры будет предостаточно.
Она открывает пакет и отламывает кусок бриоши.
– Хочешь?
Она ждет, что я откажусь. А я беру кусок и запихиваю в рот. Чтобы она не подумала – еще и она, – что я психоригидная.
Это любимое оружие Алекса, к которому он прибегает, когда я упрекаю его в отсутствии инициативы.
«Ты стоишь у меня над душой, когда я загружаю посудомойку, ты всегда в претензии, когда я готовлю еду, тебе не нравится, куда бы я ни предложил пойти. Все, что я делаю, не катит, так что я уже просто боюсь что-либо делать».
Возразить нечего. И если честно, доля правды в этом есть.
Мне долго нравилось то, как он живет, как со спокойной силой наблюдает мир, его способность плыть по течению, довольствуясь тем, что жизнь может дать. Он был безмятежностью, которой у меня не было, и я могла жить с ней, только если она не ощущалась. Я ухватилась за него, чтобы он оторвал меня от детства. Я спрятала свои тревоги в его крепком теле, укрылась в его больших руках, которых хватало, чтобы обнять меня целиком.
Но время искажает достоинства, превращая их в недостатки.
Агата закрывает пакет с бриошами и адресует мне дерзкую улыбку.
– Пойду возьму чипсов, думаю, ты не внесла их в свой список.
Я смотрю ей вслед, пока она идет к нужной секции; уж конечно, я не стала ее предупреждать, что у нее под носом шоколадные усы.
Мы встречали Рождество у Мимы и дедули. С нами были дядя Жан-Ив и кузены Лоран и Жером. Мы, дети, ночевали вчетвером в спальне внизу, было весело, Агата из-за насморка всхрапывала, точь-в-точь как папина газонокосилка. Когда мы встали, даже пипи не сделали, сразу отправились к елке – посмотреть, приходил ли Санта.
В школе Марго говорила мне, что его нет, а я говорила – есть, но учительница сказала, Марго права. Я проплакала всю перемену. Вечером папа сказал, что мне наплели глупостей, но я уже не знала, кто говорит правду, и опять заплакала. Папа велел мне сидеть в своей комнате, и тогда он докажет, что Санта есть, только я должна обещать не открывать дверь. Я поклялась и высморкалась в рукав.
Прошло немного времени, и папа заговорил со мной через дверь. Он был с Сантой, но мне нельзя было его видеть, а только слышать. Мне стало щекотно в животе. Низкий голос сказал: «Ого-го, Эмма, я Санта, я пришел сказать тебе, что я есть и скоро принесу подарки тебе и твоей сестренке. Ты хорошо себя вела в этом году?» Я ответила: «Да», хотя один раз стащила жареную картошку из Агатиной тарелки. Санта, наверное, все видит, но уж очень она была вкусная.
Он пробыл недолго, но ничего, зато теперь я знаю, что он есть. Я обещала не рассказывать про него в школе, но все-таки сказала Сесиль и еще немножко Марго, Оливье, Кумбе, Наташе и Венсану, потому что он в меня влюблен.
Подарки были под елкой, но дедуля и родители еще спали. Проснулась только Мима, и пришлось ждать, пока встанут все. Она приготовила нам горячее молоко и бриоши с кусочками шоколада.
Я получила плюшевого малыша-прыгуша Попплс и, главное, электронную игру «Волшебный диктант». Я играла весь день, даже пришлось менять батарейки! Вот и доказательство, что Санта есть, ведь я именно об этом просила в письме, которое мама ему послала. Марго просто врушка.
Агата получила куклу Тинни, которая делает пипи (фу!), и светлячка. Это плюшевая игрушка, но у нее в голове загорается свет, если нажать на живот. Наверное, нам больше не придется спать со светом в коридоре, потому что я больше не могу. Я знаю, что иначе она закатывает истерики, но мне это мешает спать, хоть я и не раздуваю из этого историю. Моя сестра иногда бывает милая, но все-таки было легче, пока она не появилась. Это я тоже написала в письме Санте, но он, видно, не понял, что я хотела сказать.
Не хочу баиньки.
16:01
Автоматические двери раздвигаются, впуская жару. Тележка полна, покупки в пластиковых пакетах рассортированы по категориям. Подозреваю, что она их раскладывает по алфавиту.
– Теперь, когда мы сделали твое любимое дело, перейдем к моему?
– Какому?
– Пойдем на пляж!
Эмма закатывает глаза. Она знает, что я не отстану: у меня невероятный талант добиваться своего измором. Так меня взяли на работу, так я получила свою квартиру. Из-за этого сбежал Матье. Придурок. В кои-то веки я планировала долгосрочные отношения, а парень смылся до конца испытательного срока.
– Тебя не затруднит мне помочь?
Эмма ловко загрузила багажник машины, словно заполнила экран тетриса. Я беру тележку и везу на место, задаваясь вопросом, хорошая ли это в конечном счете идея – провести неделю вместе.
Не могу сказать, что я разлюбила сестру. Именно она, вне всякого сомнения, занимает больше всего места в моем сердце, с тех пор как Мима нас подвела. Но я убеждена, и глубоко это прочувствовала, что можно любить человека и вместе с тем на дух его не переносить. То же самое у меня с репчатым луком.
Иногда я думаю: не будь мы связаны кровными узами, я бы ее терпеть не могла. А все, что у нас теперь общее, – это наши воспоминания.
– Ладно, – говорит она, включая зажигание. – Но поедем на пляж «Чертог любви».
Я бы предпочла «Пляж кавалеров», менее популярный у туристов, ну да ладно. Мы обе идем на уступки и обе довольны. Эмма ведет машину, вглядываясь в горизонт. Ее хмурое лицо озаряет широкая улыбка, когда она понимает, что я на нее смотрю. Я тоже улыбаюсь. Надеюсь, что мы, повзрослевшие, с такими разными жизнями, по-прежнему настоящие сестры – сестры Делорм.
16:20
В доме Мимы нас ждет делегация. Наш дорогой дядя Жан-Ив, он же паркомат, и его жена Женевьева сидят за столом.
Они смотрят, как мы входим, нагруженные, но и бровью не ведут.
В нашей семье с этикетом не шутят, а он предполагает, что младший должен первым приветствовать старшего. Такую науку глотают не жуя и прилежно применяют всю жизнь, не подвергая сомнению.
– Здравствуй, дядя, – говорю я и наклоняюсь, чтобы его поцеловать.
– Привет, девочки. Эмма, сколько лет, сколько зим.
Сестра тоже чмокает его, бормоча:
– Я не смогла приехать на похороны, я не планировала… Боялась, что… Мне очень жаль…
Ее извинения бессмысленны, никто не планирует таких вещей. Женевьева спасает ее, сама того не желая:
– Мы получили сообщение о сработавшей сигнализации. Мы не знали, что вы собирались заехать.
– Нам захотелось побывать здесь в последний раз, – отвечает Эмма. – Пока дом не продан.
– У вас были ключи? – спрашивает Жан-Ив.
– Нет, мы спустились в печную трубу, – отвечаю я. – Вы не заметили наших оленей с санями у ворот?
Сестра опускает голову, сдерживая смех.
– Могли бы предупредить, – фыркает паркомат. – Мы испугались, что это ограбление.
– Мы думали, можем приезжать в дом Мимы, когда захотим, – возражаю я.
– Это больше не дом Мимы.
Последняя фраза Жан-Ива как сухой щелчок, даже он сам, кажется, удивлен. Впрочем, у него всегда удивленный вид с его бровями домиком. Надо полагать, они сделались такими, когда он узнал на уроке анатомии, что в других черепах содержатся мозги. Для него, бедняги, это, наверное, был шок.
– Вы, конечно, можете остаться, – сбавляет обороты Женевьева. – Только смотрите, не попортите дом, покупатель может вычесть расходы на ремонт. Грузчики будут выносить мебель на следующей неделе, до тех пор все должно оставаться на своих местах.