– Если это его не впечатлит…
Паук еще не сказал своего последнего слова и ползет к дверце. Сестра пятится и молит почти в слезах:
– Пожалуйста, выйди! Я сделаю все, что ты захочешь!
Для меня это слишком, я разражаюсь хохотом. Она пытается остаться серьезной, но долго продержаться не может. Мы обе плачем от смеха на тротуаре перед уставившимся на нас пауком.
10:29
Благодаря вмешательству прохожей, которая вытолкала паука из машины книгой, мы смогли отправиться дальше. И приехали вовремя в центр талассотерапии, где Эмма заказала нам обертывание и массаж.
– Я подумала, это именно то, что нам нужно, – сказала она.
Меня ведут в кабинку, а она уходит в другую. Впервые в жизни я иду на массаж. Массажистка говорит, что я должна надеть бумажные трусики, они лежат на столе, и лечь, после чего оставляет меня одну. Я раздеваюсь, вешаю одежду на крючок, выключаю звук в телефоне и достаю упомянутые трусики из упаковки. Тут же возникает проблема: я не знаю, какой стороной надевать эту штуку. Я хочу сказать, мне скоро сорок, я носила в жизни разные трусы, с высокой посадкой и с низкой, стринги-ниточки, утягивающие, из чистого хлопка, кружевные, шортики, танга, боди, но такие – никогда. Обе стороны одной ширины, и, судя по всему, производителям урезали бюджет. Это двойные стринги, они могут подойти человеку с двойным задом, но это, к сожалению, не мой случай. Я уверена, что, если пукнуть, они засвистят, как стручок акации. Интересно, какую часть анатомии это должно скрывать. Может быть, я не расслышала и она сказала не «трусики», а «головная повязка»?
В дверь стучат. Пора подготовиться.
Я кое-как натягиваю головную повязку на лобок, и массажистка возвращается.
– Вы предпочитаете расслабляющее обертывание или стимулирующее?
– А в чем разница?
– Расслабляющее обертывание расслабляет, а стимулирующее стимулит.
Я выбираю то, что «стимулит», задумавшись, я ли не знаю этого слова, или у нее проблемы с французским языком.
В ту же секунду, как она начинает, я жалею, что не выбрала расслабляющее.
Аудитория огромная, но нас так много, что некоторые студенты сидят на полу. Сегодня второй день занятий, и я уже завела подружку. Ее зовут Мария, она живет в студии выше этажом. Она поговорила обо мне со своим менеджером, и завтра я иду на собеседование в «Макдоналдс». Мне не терпится рассказать это Миме. Я знаю, что она помогает мне от чистого сердца, но знаю и то, что квартплату ей с ее маленькой пенсии не потянуть.
Я стараюсь все записывать, но преподаватель истории литературы говорит слишком быстро. Он нас предупредил в начале лекции: надо записывать только главное, но главным мне кажется все.
«Не заморачивайся записывать, у меня уже есть конспекты», – шепчет сосед.
Он, должно быть, прочел вопрос у меня в глазах, потому что добавляет: «Это мой второй первый курс». Потом: «Меня зовут Алекс, а тебя?»
Вчера в обед я ела на скамейке сандвич из тостового хлеба с ветчиной, сегодня широко живем: я обедаю в кафетерии. С Марией. Она рассказывает мне свою жизнь, как уехала из Испании учиться, я слушаю вполуха, озираясь. Я не могу опомниться. Я здесь. Годы об этом мечтала и теперь проживаю наяву.
На мой телефон пришло сообщение. Я не смотрю, от кого – и так знаю. Мама отправляет нам их по десять в день каждой, с тех пор как мы уехали. Она просила прощения, грозилась приехать и увезти нас силой, покончить с собой, она плакала, кричала, но ни я, ни сестра так ей и не перезвонили. Это тяжело. Мне часто хочется ее простить, поверить, когда она клянется, что все поняла, когда уверяет, что изменилась. Если кого-то любишь, легче поверить ему, чем собственным глазам. Рано или поздно я с ней поговорю, но мне нужно время.
Алекс курит у выхода из кафетерия. Он, наверное, старается быть незаметным, но я видела, как он замедлил шаг, когда засек меня.
– Откуда ты? – спрашивает он.
– Из Англета.
– Класс! Обожаю Страну Басков.
– Класс.
– Супер. Хочешь сигарету?
– Я не курю.
– Окей. Ладно, пока!
– Пока!
Он уходит, Мария посмеивается:
– Это был содержательный разговор!
Я тоже смеюсь, но не свожу глаз с аккуратной круглой задницы Алекса.
Когда я вернулась, Агата была уже дома, валялась на раскладном диване, на котором мы спим вдвоем, ела чипсы из пакета и смотрела «Друзей».
– Ну как второй день? – спрашивает она.
– Супер! А у тебя?
– Высший класс! Я нашла работу. Буду убираться в компьютерной фирме четыре раза в неделю по вечерам.
Занятия в ее Региональном институте профессий социальной сферы начались в прошлом месяце, и ей, кажется, нравится. Она уже обросла компанией друзей, я давно не видела ее такой жизнерадостной. Лето, проведенное у Мимы, далось ей нелегко, наверное, сказался уход от мамы. Она проводила много времени в своей комнате, слушала музыку и рисовала. Жоаким и Люка напрасно приходили звать ее на серфинг, как они это делают каждый день летом, она предпочитала сидеть взаперти. Начинающийся новый период в ее жизни полон обещаний, и мне хочется верить в них вместе с ней. Я ложусь рядом, вытаскиваю из ее пачки пригоршню чипсов и смотрю, как Рейчел сообщает Россу, что беременна.
Эмма все чаще ночует у Алекса. Она всегда предлагает остаться со мной, но я даю ей понять, что мне это не нужно. Хотя, честно говоря, я никогда не жила одна, и мне это не нравится.
Я прихожу в собачий приют к открытию. Моя практика в реабилитационно-образовательном центре закончилась вчера, я провела шесть недель в обществе детей с расстройствами аутистического спектра, и это укрепило меня в том, что я думала: я создана, чтобы заниматься другими. Занятия начинаются в понедельник, и я воспользуюсь тремя выходными, чтобы помочь освоиться моему новому другу.
От лая разрывается сердце. Я хожу между клетками, борясь с желанием открыть их и освободить всех собак.
Когда умер папа, я убедила себя, что мама была права, вернув Снупи в приют. Но это долго не давало мне покоя, я представляла себе, как он там, совсем один, недоумевает, почему больше не видит нас, я молилась, чтобы кто-нибудь послал ему новых хозяев.
Я остановилась возле великолепного лабрадора, он лижет мне руку сквозь решетку. На табличке указано, что его зовут Султан и ему три года. Его сосед по клетке подходит ближе. Я и не думала, что столько уродства может сконцентрироваться в одном существе. Все не так в этом животном, как будто составные части собрали наобум. Это игрушка Мистер Картофельная голова в собачьем воплощении. Судя по табличке, его зовут Джоуи, и ему восемь лет. Он держится поодаль и, кажется, меня не замечает.
Когда приходит Эмма, еще не видя ее, слышу ее крик:
– Что это?
– Я бы сказала, что это собака, но не хочу быть слишком самонадеянной.
Пес лежит на ковре в гостиной кверху лапами.
– Но какого черта он здесь делает?
– Я его взяла.
– Как? Агата, ты спятила или что? Кто будет им заниматься? Нас нет целый день, он будет сидеть один?
– Ему все равно будет лучше, чем в приюте. Ему восемь лет, и он похож на дикобраза, никто его не возьмет. Ты знаешь, что он пробыл там три года?
Она смотрит на него. Он виляет хвостом.
– Видишь, он еще и метрономом может работать. Я не могла его не взять.
Она, вздыхая, опускается на корточки, пес встает и прижимается своим шерстяным боком к ее черным брюкам.
– Как бы то ни было, выбора у меня нет. Как его зовут?
– Мистер Картошка. Мистер Картошка Делорм.
11:40
– Ну как тебе массаж? – спрашиваю я Агату.
– Не могу тебе сказать, что меня массировали, скорее распахивали.
– Твоя массажистка не была нежной?
– Сама нежность. Ни дать ни взять мама в вечер попойки.
Предполагалось, что будет смешно, но шутка повисла в воздухе.
– На самом деле мне это пошло на пользу, – исправляет положение Агата. – Спасибо за сюрприз.
Она чмокает меня в щеку и достает из сумки пластиковый пакетик.
– Я прихватила одноразовые стринги. На память.
12:02
Всю обратную дорогу я шумно ерзаю – на случай, если вдруг появится еще один паук. Этому научил меня дедуля в детстве, когда мы с ним собирали в лесу грибы: «Надо шуметь, когда идешь, это отпугивает змей».
– У тебя шило в одном месте? – спрашивает Агата.
Я улыбаюсь, услышав старое выражение наших родителей.
Сестра, протянув руку, прибавляет звук. Голос Селин Дион наполняет салон.
– Ты помнишь? – спрашивает она.
– Еще бы мне не помнить.
Когда я затащила сестру в кино на «Титаник», она пошла со мной нехотя. Я уже много раз видела фильм и слез наплакала с Северную Атлантику. Я только о нем и говорила, меня потрясла эта трагедия и история любви Розы и Джека. Я хотела одного: когда-нибудь полюбить так же сильно. В запале я рассказала Агате конец, после чего ей уже не хотелось смотреть фильм. Но, выходя из зала, она спросила, когда мы пойдем еще раз. Ее зацепило. Мы пошли на следующей неделе, и еще на следующей, и еще на следующей. Каждый раз выходили с красными глазами и мокрым носом. Кассирша кинотеатра в конце концов сжалилась над нами и пускала бесплатно.
Через несколько месяцев вышел диск с саундтреком, и я его купила. Мы слушали его неделями напролет. Так и вижу, как мы сидим на моей кровати с англо-французским словарем, пытаясь понять, о чем поет Селин Дион, и получая весьма приблизительный результат.