– Ты не можешь удержаться ни на одной работе.
– И меняешь мужчин как перчатки. Думаешь, твой отец гордился бы тобой?
– Идут разговоры, знаешь ли. Ты позор семьи. Ты думаешь о нас хоть немного?
– Так больше нельзя, с тобой всегда было сложно, но теперь все хуже и хуже.
– Ты должна прекратить все рассказывать Миме. Иначе ты ее просто убьешь!
– Тебе надо вернуться жить к себе.
Они целуют меня и уходят, наверное, с чувством выполненного долга. Я представляю, как они радуются, что встряхнули меня и, конечно, для моего же блага.
Я проспала целые сутки.
Мима звонила три раза, но я не отвечаю.
Я не вижу никакого выхода. Уже несколько месяцев я в таком состоянии и не представляю, что мне когда-нибудь может стать лучше.
Единственный человек, с кем мне хочется поговорить, – это Эмма.
Мы беседуем довольно долго. Больше говорит она. У меня и на это нет сил.
– Я приеду завтра, – заявляет она. – Тебе нужна помощь. Я отвезу тебя в больницу. Ты останешься там, пока тебе не полегчает.
– Нет.
Когда она является назавтра, я по-прежнему возражаю против больницы, однако позволяю ей сложить в сумку мои вещи, набросить мне на плечи пальто, зашнуровать ботинки и отвезти меня в отделение скорой психиатрической помощи.
Эмма, наверное, этого никогда не узнает, но она спасла мне жизнь.
Мы поднялись чуть свет. Позавтракали в номере. Это семейный номер, мы оставили большую кровать Миме, а я делю раскладной диван с Агатой.
Мы с Мимой приготовили сюрприз, чтобы отпраздновать выписку Агаты из больницы. «Ей надо набрать вес», – постановила Мима. В Италию, куда же еще? Что может быть лучше страны наших корней, чтобы вновь обрести почву под ногами?
Мима ездила туда дважды ребенком и один раз с дедулей, мы – никогда. Когда мы были маленькими, бабушка говорила, что если однажды она выиграет в лото, то непременно покажет нам страну предков. Я так и вижу, как мы лежим на ее кровати и просим историю, лишь бы подольше не спать, и она рассказывает нам про Ромула и Рема, про холм Палатин, про вкусы мороженого и запах глицинии. Больше всего мы любили историю, от которой мурашки бежали по спине, про Бокка делла Верита – Уста истины. Она говорила, что в детстве сунула руку в рот этой скульптуры, которая, по легенде, кусает тех, кто говорит неправду. А Мима как раз солгала незадолго до того, покрывая шалость младшего брата. Колени у нее дрожали, сердце колотилось в ожидании приговора. И мы с сестрой каждый раз испытывали то же самое, хоть и знали, что все кончилось хорошо.
Вчера, после приезда в Рим, это было первое, что мы захотели увидеть. Протянув руку, мы подходили к статуе, и я уверена, что нам всем троим было по десять лет.
Еще только семь часов, а мы уже выходим из отеля. Чтобы разбудить Агату, понадобилось время. От лечения антидепрессантами и противотревожными препаратами она все время спит. Сестра вновь обрела вкус к жизни, но утратила былой задор. Она, готовая восторгаться любым камешком, никак не реагировала, когда мы летели над облаками. Со мной она поделилась, что чувствует себя как в пузыре, непроницаемом для эмоций. Под защитой от своих настроений. Если такую цену надо платить за то, чтобы она не страдала, – пусть, но мне грустно видеть ее такой непохожей на саму себя.
Мы подходим к фонтану Треви. Мима счастлива, она хотела прийти сюда, пока фонтан не взяли штурмом туристы. Всего несколько человек фотографируются. Позирует чета новобрачных.
Мима достает из кошелька три монетки и дает нам по одной.
– Надо бросить в фонтан и загадать желание, – говорит она.
– Ты знаешь, что здесь собирают миллион евро каждый год? – спрашивает Агата. – Не знаю, куда они идут, но план хорош!
– Слишком рано для цинизма, – отвечает Мима.
Она просит прохожую сфотографировать нас и дает ей свой фотоаппарат.
– У тебя будет хотя бы одна четкая фотография, – говорю я, когда она встает между нами.
Агата не смеется, а ведь это одна из наших любимых шуток. Мима бесконечно долго готовится сделать снимок, и они всегда получаются не в фокусе, что нас очень забавляет.
– Вы готовы? – спрашивает Мима, встав спиной к фонтану, как того требует традиция.
Она так счастлива быть здесь, с нами. И даже не пришлось выигрывать в лото.
– Раз, два, три!
Мы бросаем свои монетки через плечо. Я уверена, что Мима и я загадали одно и то же желание.
21:03
– Можно мне приехать навестить вас в следующий отпуск?
Эмма кивает:
– С удовольствием примем тебя. Вот увидишь, квартира у нас небольшая, но в хорошем месте.
– Для хорошего места она слишком далеко от океана.
– Дети будут рады тебя видеть.
– Надеюсь!
В наш последний вечер мы расстелили плед в тени липы и устроили пикник. Ни она, ни я не сказали этого вслух, но нам не хотелось общества.
В воздухе витает атмосфера конца каникул. Веселая беззаботность с налетом ностальгии.
– Я тоже тебя люблю.
Эмма улыбается:
– Тебе понадобилось четыре часа, чтобы ответить, хороший срок.
– Я скучала по тебе, старшенькая. Ты не представляешь, до какой степени.
Она наливает нам по бокалу вина.
– Я не была уверена, что ты согласишься, – добавляет она.
– Шутишь? Я только этого и ждала. И все прошло лучше, чем я надеялась. Эй! Почему бы не устраивать себе неделю каникул каждый год?
Вместо ответа Эмма протягивает мне кусочек феты на ломтике хлеба. Мне больше не хочется есть (я съела столько помидоров черри, что мои кишки, наверное, вырабатывают кетчуп), но я откусываю.
– Ты счастлива? – спрашивает она. – Я хочу сказать, глобально. По жизни.
Вопрос неожиданный, я давно им не задавалась. Это, несомненно, лучшее доказательство того, что я действительно счастлива.
Бо́льшую часть жизни я чувствовала себя непохожей на других, тонула в своих эмоциях, зависела от собственных настроений, думала и почти признавала, что никогда не достигну спокойствия. Я не стремилась к счастью уже потому, что никогда толком не понимала, о чем идет речь, и потому, что оно больше походило на химеру, чем на цель. Никто меня не понимал, в первую очередь я сама. Я была виновницей неприятностей, на меня нельзя было положиться, меня боялись приглашать, я раздувала из мухи слона, создавала проблемы, была занудой, утомляла, удручала, мне звонили все реже и реже и в конце концов задвигали в дальний угол прошлого. Большинству моих друзей надоели мои срывы. Я могу их понять. Поддерживаешь кого-то, помогаешь подняться, вздыхаешь с облегчением, а потом снова спад, опять и опять, те же слова, те же жалобы, кажется, тебя не слышат и все усилия бесполезны. Психические расстройства имеют побочки.
В депрессивные фазы меня не было ни для кого, даже для себя самой. Депрессия – это нечто. О ней говорят шепотом, закатывая глаза, как будто это стыдно, как будто это кино. От больного ждут, чтобы он встряхнулся, проявил волю. Можно подумать, ему самому нравится погрязать в отчаянии и он не надеется увидеть однажды свет, который сделает терпимыми потемки. Думаю, это пугает. Люди знают, что никто от этого не застрахован. Видеть, как кто-то тонет, и не иметь возможности помочь – это страшно. Я ни на кого не держу обиду, тем более на сестру.
В гипоманиакальные фазы, в периоды экзальтации, я фонтанировала идеями, почти не спала, могла потратить зарплату в один день, пробовала что-то новое, влюблялась, занималась любовью снова и снова, я была красива, умна, непобедима. Все любили меня, звали в компании. Мне было хорошо. Но всегда недолго, максимум несколько недель. Этого состояния эйфории мне порой не хватает.
Лечение превращает мой океан в озерцо, мою грозу – в летнее утро. Побочки тяжелые. Поначалу из-за них я даже бросала лекарства. Как только они начинали действовать и мне становилось лучше, я делала вывод, что ничем не больна и лечиться мне не нужно. Разумеется, меня подстерегал рецидив, притаившийся за синдромом отмены. Понадобилось, чтобы Мима нашла меня в скверном состоянии и я увидела в ее глазах всю боль, которую ей причиняю, только тогда я поняла, что надо лечиться.
Сестра с бокалом в руке ждет моего ответа.
– Со мной все хорошо. Со мной все очень хорошо.
Она улыбается.
– За этой фразой я и приехала.
– А ты? – спрашиваю я, закуривая сигарету.
– Я счастлива, да.
Эмма задумывается.
– Я без ума от моих детей, у меня потрясающий муж, я увлечена своей профессией, я выросла с любовью Мимы… и у меня самая необыкновенная сестра на планете.
– Как минимум!
– Как минимум, да. Никогда не променяла бы ее ни на кого другого, даже если появилась бы такая возможность. Серьезно, я много думала об этом в последнее время и могу тебе сказать, что у меня прекрасная жизнь. Та, о которой я мечтала.
– Прекрасная жизнь. А ведь это отличная цель. Поставлю ее первым пунктом в моем списке.
– До или после дефиле Жан-Поля Готье?
Я чуть не подавилась бутербродом. Сестра смеется своей дурацкой шутке и обнимает меня одной рукой за плечи.
– Я желаю, чтобы все твои мечты сбылись, моя Гагата.
23:59
Мы исчерпали все темы, разматывая нить воспоминаний, вспомнили, как красили друг другу волосы и я оказалась с зелеными бликами, как передержали крем для депиляции, как Мима застукала нас курящими за липой, рассортировали Мимины рецепты в порядке предпочтений, спародировали дядю Жан-Ива и тетю Женевьеву… Я уже не могу найти удобную позу, наши тела требуют сна, Эмме надо быть в форме перед дорогой, но мы так и сидим, перебирая неинтересные темы, просто тянем время.