Вертолет улетел, а через полчаса катер доставил с головного корабля почту. Газеты были сразу за два дни. Николай просмотрел сначала вчерашнюю. Репортаж, который он все-таки успел передать по радио, поставили на первую полосу, значительно сократив и заверстав в него фотографию, взятую из архива фотокорреспондента. Фотография была сделана на этом корабле, но, наверное, очень давно: один из матросов, заснятый на ней крупным планом, уже успел уволиться в запас. «Ну вот, опять ляп, — с досадой подумал Николай. — Ведь могли же поставить другую, на которой нет этих крупных планов». Сам он отснял уже две пленки, но не смог их переправить на берег. И сейчас он пошел к старшему помощнику командира, чтобы узнать, не будет ли возможности отправить их сегодня.
— В девять ноль-ноль за командующим придет катер. Передайте старшине катера, он и отнесет в редакцию. А я думал, вы тоже уйдете.
— Нет, я уж с вами, как говорится, до победного конца.
Собственно, никто его не задерживал, он мог бы действительно уйти с командующим. Но очерк о секретаре все равно придется делать и надо побыть с ним хотя бы те три дня, на которые оттягивается возвращение кораблей в базу.
Он еще пил чай, когда в кают-компанию зашел вестовой и, попросив у старпома разрешения обратиться к корреспонденту, сказал:
— Товарищ старший лейтенант, командующий флотом просит вас после завтрака подняться к нему.
Когда Николай поднялся в каюту командующего и доложил о прибытии, тот сразу спросил:
— Сегодняшнюю газету читали?
— Никак нет, — признался Николай. — Вчерашнюю просмотрел, а сегодняшнюю не успел.
— Тогда, может быть, вы знаете, кто готовил вот этот материал? — Адмирал ткнул пальцем в лежавшую перед ним на столе газету.
Николай подошел, прочитал заголовок «Кто же прав?» и уже хотел было сказать, что не знает, но тут его взгляд упал на подписи. Он никак не ожидал увидеть статьи Коротаева и Савина в одном номере, да еще под одним заголовком, и поэтому растерялся.
— Вообще-то обе эти статьи готовил я, — сказал он и со страхом подумал: «Неужели опять что-нибудь не так?»
— А если не вообще, а конкретно? — усмехнулся адмирал.
— Конкретно — тоже я.
— Очень правильно сделали, что поставили их рядом. Этот, как его? — Адмирал заглянул в газету. — Этот Коротаев при таком соседстве оказался в положении той самой унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла. Он что, и в самом деле дурак?
— Нет, я бы не сказал этого. Работает много, добросовестно, но, как бы вам сказать, отстал, что ли. Полк у них, как вы знаете, лучший, и, наверное, в этом есть какая-то доля и его работы. Но даже он мог бы делать значительно больше, отрешись он от формализма. А ведь порой на этот формализм мы сами их толкаем.
— Кто это «мы»?
— Ну, хотя бы газета. И, если откровенно, вы тоже.
— Я? Интересно, каким образом?
— Что спрашивать с Коротаева, если вы точно такие же статьи подписываете своим именем.
— Постой, когда это было? — Командующий от неожиданности даже перешел на «ты», что для него было не грубостью, которой он вообще не отличался, а знаком особого расположения.
И Николай уже совсем смело продолжал:
— А вы почитайте хотя бы последнюю вашу статью, что в «Красной звезде» напечатана.
— Чем она тебе не нравится?
— Скучная и… пустая статья. Нет в ней ни мысли, ни чувства. Вот вчера я слушал вас на разборе. Сколько интересных раздумий и наблюдений было высказано, не одну отличную статью можно написать. Но ведь вы об этом никогда не пишете!
— А, как думаешь, почему?
— Да потому, что вы ни одной статьи не написали сами. Вы их только подписываете. А пишет их за вас инструктор политуправления или наш брат газетчик. А отсюда и наш, а не ваш кругозор. Стараемся, чтобы поглаже сделать, с ваших же прошлогодних статей сдираем целыми кусками. Потому что это — «верняк». Может, вам иногда и не нравится, поморщитесь, но подпишете. А потом… — Николай умолк, решив, что и так уже наговорил много лишнего.
— Что потом? — допытывался командующий.
— А не обидитесь?
— Давай, раз уж замахнулся, так бей.
— А потом вот эти ребята, которых вы считаете толковыми, читают и думают: «Неужели у нас командующий такой глупый?» А тут еще политработники начинают с ними «прорабатывать» эту статью. Сидит матрос, слушает и не поймет, что в этих прописных истинах нового, полезного.
— Неужели так думают?
— Думают, товарищ адмирал. Да что говорить, я сам был не очень высокого мнения о вас, пока за эти дни не узнал вас поближе. Думал, вы просто дослужились до этой высокой должности, и все. Теперь-то вижу, что занимаете ее по праву.
— Ну ладно, не льсти. Сначала высек, а теперь льстишь. Не люблю я этого.
— Говорю то, что думаю.
— А ты, надо заметить, смелый парень. Как же ты отважился говорить мне такое?
— Когда-то и кто-то должен же сказать? И потом: это ведь в ваших же интересах.
— А ведь ты прав. И в таком положении не один я оказался. Как же это получилось?
— Очень просто. Сложилось исторически. Когда после революции к власти пришли рабочие и крестьяне, многие руководящие деятели были неграмотными или малограмотными. А их слова ждали. Вот и поневоле пришлось за них писать. А вы вот две академии закончили.
— Н-да, вот тебе и история, — адмирал забарабанил пальцами по столу. — Как же быть-то? Ведь пристают, просят написать, а писать-то мне некогда.
— Как вы думаете, у Ленина забот было меньше, чем у вас? А ведь сам писал! Пятьдесят томов!
— Так то Ленин! А из меня, сам посуди, какой писатель? Да и времени все-таки нет.
— Я понимаю. Мы ведь не против того, чтобы помогать вам. Забот у вас действительно по горло. Вы над первой фразой будете час мучиться, а я ее за пять минут напишу, потому что специалист. Не ахти какой, но набил руку. Написать мы за вас, на худой конец, напишем, но важно, чтобы в статье были ваши, а не мои мысли. Можете вы выкроить час времени, чтобы побеседовать с тем, кто за вас статью пишет? Час, даже два, можете. Но ведь вы, как правило, даже не знаете, кто за вас писал статью.
В дверь постучали, и вахтенный офицер доложил:
— Товарищ командующий флотом, ваш катер подан к трапу.
Адмирал взглянул на часы.
— Да, пора. Вы идете со мной?
— Никак нет, я еще не выполнил задания.
— Ну, оставайтесь, поплавайте еще. А я пойду на берег, там, наверное, дел накопилась уйма. Хлеб у меня, я тебе доложу, очень черствый. А за науку спасибо. От души. — Командующий положил руку на плечо Николаю и признался: — Знаешь, это очень трудно, когда ты один тут всему голова, самый старший. Побаиваются тебя, никто правду не скажет. То, что ты говорил, думают, наверное, стоящие ближе ко мне, чем ты. И по положению, и по возрасту, и по званию. А ведь молчат, стервецы!
Командующий начал собираться.
— Разрешите быть свободным, товарищ адмирал? — спросил Николай.
— Иди, иди.
— А насчет статьи-то будем считать, что договорились, товарищ адмирал?
— Какой статьи?
— Для нашей газеты.
— Ты, я вижу, ко всему прочему, еще и хитрец. Ладно, вернешься с моря, заходи, потолкуем и о статье.
Проводив командующего и передав старшине катера пленки, Николай зашел в свою каюту и развернул свежую газету. Прочитав врезку, задумался. Она была написана очень толково и не только предваряла обе статьи, но и, приглашая читателей продолжить разговор, четко определяла его тему и границы, ставила вопрос принципиальнее и шире, чем это было сделано в статье Савина. «А вот я не догадался объединить эти статьи», — подумал Николай. Он испытывал искреннюю благодарность к тому, кто так умно довел дело до логического конца. «Кто бы это мог сделать? Неужели Кравчук? В таком случае, честь ему и хвала».
10
Утренняя почта принесла еще шестнадцать откликов на статьи Савина и Коротаева. Два из них Хватов подготовил в очередную подборку, остальные оставил для обзора писем и для итоговой статьи. Пока Гуляев был в море, вести дискуссию редактор поручил Хватову. Кравчук был этим явно недоволен, потому что теперь ему приходилось не только подписывать, но и самому готовить материалы к печати. Может быть, он уже и отвык это делать, а может, и не умел никогда, но из четырех сданных им статей три вернули на доработку. Сначала Кравчук обиделся на ответственного секретаря, решив, что тот слишком предвзято подошел к материалам. Но после того как все три статьи прочитал Семенов и тоже забраковал их, Кравчук сел за доработку. Показывать их Бурову было опасно, редактор не любил неряшливости в работе.
Когда Хватов положил на стол еще два отклика, Кравчук недовольно поморщился, но все-таки, отложив статью, прочитал их и подписал.
— Заварили кашу, теперь расхлебываем. Сколько писем мы уже получили?
— Девяносто четыре, — ответил Хватов. — А раньше и за месяц столько не получали.
— И что в этом хорошего?
— Как что? Читатели заинтересовались, — значит, мы нащупали проблему, которая волнует многих.
— Еще надо разобраться, что за проблема.
— Вот мы и разбираемся.
— Эх, Хватов, молод еще ты, вот и ерепенишься. Тебя жизнь пока только по головке гладила, а бока не мяла. Слышал пословицу: «Не говори „гоп“, пока не перепрыгнешь»? Так вот, есть другая: «Перепрыгнув, не говори „гоп“. Посмотри сначала, куда прыгнул». Не нами с тобой такие проблемы решаются. Вот разберутся там, наверху, дадут нам как следует по шапке, тогда поймешь. Впрочем, дадут мне, как начальнику, а ты в стороне окажешься.
— Всю жизнь вы чего-нибудь боитесь.
— Ну ладно, не вам меня критиковать. Займитесь лучше делом. Вот подготовьте этот материал. — Кравчук взял одну из забракованных статей и подал Хватову.
Выправив статью, Хватов отнес ее Кравчуку и спросил:
— Правда, что Коротаев жалобу написал?
— И вам уже известно? — усмехнулся Кравчук и, важно откинувшись на спинку стула, сказал — Да, написал. Политуправление будет разбираться и, надо полагать, поставит все на свои места.