В разрыве облаков показался еще один немец. Стремительно уходил он в сторону моря.
В погоню!..
— «Волга», «Волга»! Я — «Земля». Немедленно возвращайтесь на аэродром.
Разгоряченный боем, Наржимский неохотно выполняет приказ.
Пробиты тучи — показались бухточки и дома Туапсе.
И тут Наржимский вздрогнул. Вот что крылось за приказом: к пирсам, где стояли боевые корабли, шла другая группа немецких бомбардировщиков! Отсекая их от бухты, навстречу неслись два «ЯКа».
Нет, пожалуй, друзья не успеют.
Главное сейчас — разбить строй, атаковать ведущего.
Гитлеровец явно не ожидал нападения с этой стороны. Неведомо откуда свалившийся русский, казалось, шел на таран. Лоб в лоб.
Ничего, у пилота рейха нервы тоже в порядке. На испуг его не возьмешь!
Самолеты стремительно сближались. Еще несколько секунд, и…
— Фанатик! — услышали наши на земле. — Фанатик! — яростно прорычал немец. В последнее мгновение он свалил самолет вниз.
Наржимский пронесся над «хейнкелем», едва успев заметить, как испуганно шарахнулись в стороны встречные самолеты.
Подбить он, кажется, никого не подбил. Но развалил строй — это тоже неплохо.
Теперь можно выбрать цель для атаки более спокойно.
Иммельман, бочка, вираж — прямо в скрещении линий прицела — кабина «хейнкеля».
Владимир видел, как сверкнули огнем жерла его пулеметов, как осколками разошелся плексиглас на немецкой машине. Она клюнула и свалилась в крутящийся штопор.
Нет, такой штопор имитировать нельзя.
А над тучами уже полыхал бой. Подоспевшие «ЯКи» гнали гитлеровцев в море.
Теперь можно и на аэродром.
Владимир оглядывается. Молодец ведомый! Когда он успел выйти из боя, неизвестно. Но уже охраняет командира.
Самолеты идут над морем. Пора менять курс.
Внизу маленькой точкой движется морской охотник. Но почему он ведет огонь? Вроде бы немецкие десанты сюда еще высаживаться не пытались.
Только снизившись, Владимир и ведомый увидели, что пушки катера задраны в зенит и моряки бьют по кромке спускающейся на море огромной серой тучи. Наржимский заметил едва различимое на ее темном фоне звено «хейнкелей».
— Как думаешь, — спросил он ведомого, — горючего хватит?
— Минут на пять у меня есть.
Они понимали друг друга с полуслова.
Две машины круто набрали высоту и пошли в атаку.
Из города наблюдали бой катера и предположили было, что это от его меткого залпа загорелся один из немецких самолетов, Но когда тот резко пошел к воде, все увидели, что в последнем штопоре его сопровождает стремительная машина с алыми звездами на плоскостях.
Они ярко выделялись на фоне отяжелевшего, иссиня-черного неба.
С моря надвигался шторм.
Они приземлились, когда уже совсем стемнело.
Видимо, кое-какие вести уже дошли с наземных постов до аэродрома, потому что командир полка шагнул из темноты и полушутя бросил Владимиру:
— Нельзя же так, лейтенант! Если каждый летчик ежедневно будет вытворять такое, у Гитлера не останется летчиков…
— А может быть, это и к лучшему, — отпарировал Наржимский. — Забот у фюрера будет меньше.
В. Платонов,адмирал, бывший командующий Краснознаменным Северным флотом«НАЛИМ» УХОДИТ В БЕССМЕРТИЕ
Десант нужно было высадить во что бы то ни стало…
У потухшего теперь маяка Пикшуев повернули в губу Западную Лицу. Один ее берег был уже весь занят оккупантами. Темные ущелья — сама зловещая таинственность. За каждым камнем скрывалась опасность. Заряженные пушки кораблей моряки развернули на запад, не дожидаясь команды. Узкости, в нарушение непреложных законов мирного времени, проходили, не сбавляя скорости. В губе Нерпичьей отвязали мотоботы, и они полным ходом устремились к берегу. Прижав к груди автоматы, десантники прыгали с высоких полубаков деревянных судов на песок, падали, вставали и, пригнувшись, бежали к кустарнику.
Со стороны реки слышались редкие отдаленные автоматные и пулеметные очереди, посвистывали пули, рвались мины. Далеко в горах ухала артиллерия.
Я приказал «Грозе» открыть огонь из главного калибра по окопам гитлеровцев.
Мотоботы наших надежд не оправдали. Один из них так зарылся носом в песок, что не мог сняться с мели, другого ветер прижал бортом к берегу, и у него не работала машина. Остальные подолгу разворачивались и очень медленно, казалось, излишне осторожно, подходили за людьми к тральщикам. Как только мы увидели, что нависает угроза затянуть высадку, пустили в дело последний резерв — катера, морские охотники. Те, будто дождавшись своего часа, стали носиться по бухте, пеня винтами воду и разводя волну. Сильные моторы позволяли им легко удерживать нос на песке пляжа и отрываться от берега. Высокая скорость хода и отличная маневренность давали возможность катерам оборачиваться между пляжем и рейдом в три раза быстрей мотоботов. Виртуозное управление кораблями и лихие действия катерников были выше всяких похвал.
Высадка уже подходила к концу, когда в небе появился финский самолет-разведчик. Командир «Грозы» капитан-лейтенант Калмыков попросил разрешения отогнать его зенитным огнем. Я неосторожно согласился. Но за флагманским кораблем открыл пальбу весь отряд. На сигнально-наблюдательном посту в губе Вичаны услышали канонаду и шум моторов, решили, что десант бомбит авиация противника, и доложили свои поспешные выводы в Полярное. Несмотря на поднятую тревогу, звено наших истребителей «И-16» прилетело в то время, когда разведчик уже скрылся.
В базу флота корабли мы возвращали одиночным порядком. Они отпускались с места действия по мере того, как заканчивали высадку войск. Собирать отряд и строить порожняк в охранный ордер, в духе требований довоенных наставлений, нам казалось менее надежным, поскольку в этом случае все должны были тащиться со скоростью тихоходов и дольше пребывать в опасной от авиации зоне. Шел отлив.
Уровень воды у берега заметно понижался, и мотобот, севший на мель, оказался на суше. Его разоружили и расстреляли из орудий, чтобы им не мог воспользоваться враг.
Начальник штаба флота боялся, что противник сможет организовать переправу войск в тыл нашему десанту, и велел выставить в Западной Лице корабельный дозор.
Немецкая авиация в те дни не пропускала ни одной нашей шлюпки, и все понимали, какой предстоит тяжелый, неравный бой выставленному здесь кораблю. Но пришлось сделать выбор. Он пал на тральщик «Налим», состоявший во флоте с 1933 года.
На крыльях мостика у него стояли два счетверенных пулемета «максим», и считалось, что «Налим» свою жизнь дешево не уступит. Отдавая роковое для него приказание остаться в дозоре, я испытывал укоры совести, будто бросал беспомощного товарища в беде. С болью в сердце смотрели уходящие в базу моряки в последний раз на его одинокий силуэт, сиротливо стоявший среди высоких берегов холодного, наполовину чужого залива.
В двух милях от мыса Пикшуев возвышается над водой необитаемый остров по имени Кувшин. Огибая его с севера, мы отчетливо слышали там одиночные ружейные выстрелы. Посланный для проверки катер скоро доставил оттуда на «Грозу» молодого солдата.
— Рядовой девяносто пятого полка четырнадцатой дивизии Зайцев Иван! — громко представился боец, приложив, по привычке, к стриженой непокрытой голове правую руку, но, спохватившись, тут же ее отдернул.
Перед нами стоял светловолосый рослый юноша с забинтованной шеей, босой и без шапки. В левой руке он держал чем-то загруженную до половины бязевую наволочку и светлыми глазами, полными счастья, смотрел на своих спасителей.
— Что у тебя с горлом, ангина? — спросил я.
— Никак нет, немец, гад, шею прошил из автомата, когда мы на него в штыки пошли, «на ура».
— А как же ты, Зайцев Иван, на Кувшине очутился?
— Еще тридцатого июня, при отступлении, отбился от своих и хотел переправиться через залив верхом на бревне. Ветром меня вынесло и прибило к острову.
— Чем же ты кормился целую неделю?
— Да консервами, — встряхнул он свой мешок.
— А пил что?
— Поначалу пробовал из моря, а потом лужицу там сыскал небольшую. Из нее черпал.
— Стрелял-то в кого?
— Сигналил я, чтоб выручили, значит.
— А винтовку куда девал?
— Матросам вашим сдал. Сказали, на мостик с железом нельзя, компасы там магнитные.
— А консервы не сдал?
Вместо ответа раненый стрелок одарил нас чарующей улыбкой.
Зайцев оказался хорошим гармонистом, электриком и пулеметчиком, и катерники, считая его даром самой судьбы, в полк не вернули. С кличкой Ивана Крузо он плавал и сражался под их гвардейским краснознаменным флагом до самого конца.
В восемь часов утра корабли десантного отряда уже входили в Кольский залив. Пунктуальные немецкие летчики поднялись в воздух точно по расписанию. Не успели мы ошвартоваться, как получили донесение, что «Налима» бомбят три шестерки «Ю-88».
Вся свора, которая готовилась гитлеровцами против десанта, навалилась на тральщик. Он искусно уклонялся от штурмовиков и бомб, стойко дрался, отразил серию атак, сбил два самолета, но от осколков пуль и снарядов получил множество пробоин в корпусе, повреждений вооружения и механизмов, потерял половину бойцов и офицеров и наконец лишился хода.
Приливным течением его прибило к берегу. Силы были слишком неравны, тем не менее бой продолжался еще долго.
Только когда притопленный тральщик повалился набок и отстреливаться уже стало невозможным, оставшиеся в живых моряки переправили на берег раненых и, спев «Интернационал», покинули свою крепость.
Глубокой ночью, когда немецкая авиация угомонилась, мы послали к «Налиму» два катера, чтобы подобрать раненых, предать земле павших, снять вооружение с разбитого корабля. От славной команды в живых остались единицы. Пострадавших героев доставили в Полярное. Среди них находились командир корабля с раздробленной кистью правой руки и тяжело раненный молодой штурман. С желтым, как воск, девичьим лицом он лежал на носилках и беспомощно стонал, зажимая руками распоротый живот.