Находясь три месяца на молу у мыса Утриш, «Фабрициус» был, по существу, форпостом наблюдения за морем и воздухом. Ежедневно пролетавшие через мыс немецкие разведчики, бомбардировщики и торпедоносцы встречались огнем пушек и пулеметов. Стрельба извещала о появлении вражеской авиации. Старый, смертельно раненный «Фабрициус» не прекращал сражаться.
Его и здесь бомбили, но он гордо стоял на боевом посту. Никто, включая капитана М. И. Григора, не покинул своего судна и не перешел на берег.
20 мая Михаила Ивановича Григора отозвали в распоряжение пароходства. Он получил новое назначение, а в командование судном вступил капитан дальнего плавания В. Г. Попов.
Поскольку ухудшилась обстановка в районе Анапы, спасательные работы были прекращены. Все, что представляло ценность из имущества и оборудования судна, переправили в Новороссийск.
Покидая «Фабрициус», экипаж установил на вершине мыса Утриш обелиск. Залпами из винтовок попрощались с похороненными на острове пятью боевыми товарищами.
Большинство судов Черноморско-Азовского пароходства погибли, как погиб и «Фабрициус». Они вписали яркую страницу в летопись Великой Отечественной войны.
Г. Щедрин,вице-адмирал, Герой Советского Союза«КРАСНОГВАРДЕЕЦ» СРАЖАЕТСЯДокументальная повесть
За исходом великой битвы под Москвой, завязавшейся в октябре 1941 года, затаив дыхание следил весь мир. Советские люди, где бы они ни находились и чем бы ни занимались, постоянно думали о столице и считали себя ее защитниками.
Такие же чувства испытывали военные моряки и, в частности, подводники-североморцы. Будь к тому малейшая возможность, каждый из них с радостью стал бы рядом с бойцами, грудью прикрывавшими Москву. Но они отлично понимали, что воевать нужно там, где приказано. Удары по врагу в любом месте фронта или тыла ослабляли нажим его армий на центральном направлении.
Так думали моряки и так действовали корабли и части в Заполярье. Активно и наиболее результативно в то время на дальних вражеских коммуникациях дрался экипаж подводной лодки «Д-3» — «Красногвардеец». Ее боевой счет стал самым большим по числу потопленных кораблей противника и по их тоннажу. Лодка первой в соединении была награждена орденом Красного Знамени, а в апреле 1942 года вместе с семью самыми заслуженными советскими кораблями первой в Военно-Морском Флоте преобразована в гвардейскую.
В короткое время «Д-3» были потоплены сторожевик и восемь транспортов противника общим водоизмещением 48 370 тонн. Кроме того, два корабля она повредила.
В очерке рассказывается о двух боевых походах лодки, совпавших по времени с разгаром битвы, сорвавшей гитлеровскую операцию «Тайфун» по захвату Москвы.
СТОЛИЦУ ЗАЩИЩАЕМ В ЛЕДОВИТОМ ОКЕАНЕ
«Ветер, ветер — на всем белом свете». Эти слова из поэмы А. Блока «Двенадцать» как нельзя лучше характеризовали погоду над Баренцевом морем в конце сентября 1941 года. Штормовой ветер, разогнавшись до огромной скорости, разводил пологую и длинную океанскую волну. На такой волне неважно чувствует себя и крупный корабль. А о подводной лодке в надводном положении и говорить не приходится. Вспененные гребни на холмах волн рассыпались белыми гривами бешено скачущих коней Посейдона. Древним грекам, видевшим подобные картины в своей Элладе, не потребовалось слишком много фантазии для создания мифа о колеснице царя морей Посейдона, вихрем мчащегося по поверхности разбушевавшегося моря.
Именно в такой штормовой день 22 сентября из Кольского залива вышла в боевой поход подводная лодка «Д-3», «Красногвардеец». Море обрушилось на нее сразу же за Кильдинской Салмой. Никому не известно, как обстояло дело с амортизацией и защитой от ударов колесницы Посейдона при его служебных поездках — в северные районы своего царства он людей, видимо, не брал. Что же касается подводной лодки, то ей все положенное в этих случаях отпускалось полной мерой: било и кренило с борта на борт до 25—30°. Волны легко переваливались через палубу, вкатывались на мостик и с сердитым шипением лизали настил.
«Д-3» — старейший подводный корабль флота, один из его первенцев, прибывших на Север еще в 1933 году. Подводники любовно называли свою лодку «наша старушка» и гордились службой на ней. Любовь и гордость за «стальной дом» передавалась от старичков к новичкам. В памятке молодым матросам, написанной ушедшими в запас ветеранами, были и такие слова:
«Когда пробьет час боевой тревоги, наша «Д-3» пойдет в атаку на врага. У партии учимся мы бороться и побеждать… И мы обязательно победим…»
Час этот пробил. Командир подводной лодки капитан-лейтенант Филипп Васильевич Константинов и военком старший политрук Гусаров собрали личный состав в первый отсек для того, чтобы довести задачу на поход. Все с огромным вниманием слушали слова командира:
— Гитлеровцы морем подвозят боеприпасы и людские пополнения горным егерям генерал-полковника Дитла на мурманский участок фронта. Других путей у них нет. Единственная шоссейная дорога, идущая вдоль побережья, имеет малую пропускную способность и всю зиму завалена снегом. Обратным рейсом из Петсамо, Киркенеса и других портов транспорты вывозят в Германию никелевую и железную руду — ценнейшее сырье для военной промышленности. Нам поставлена задача нарушать морские коммуникации немецко-фашистских войск у берегов Северной Норвегии. Командование доверило нам большое дело, и доверие это мы обязаны оправдать. Все ли ясно, товарищи?
Мичман Нещерет, ветеран лодки, плававший на ней на Балтике, встал и сказал за всех:
— Ясно, товарищ командир. Я так понимаю: искать и топить фашистов, а самим борт под чужие торпеды не подставлять.
— В точку попали, боцман. Так и нужно действовать.
Командир ушел на мостик, а комиссар задержал людей еще на десять минут и провел короткую политинформацию о положении на фронтах. На тех, кто впервые видел комиссара Ефима Гусарова, он производил впечатление хмурого, угрюмого, нелюдимого и чем-то недовольного человека. Но внешность была обманчивой. На самом деле у него была добрейшая душа и бесконечная любовь к людям. За три года его службы на лодке подводники отлично изучили характер своего комиссара, любили и уважали его.
Утешительного в том, что говорил военком, было мало. Правда, враг нес колоссальные потери, но все еще наступал и находился на дальних подступах к Москве. Гусаров знает — это-то больше всего и волнует сейчас его слушателей. Об обстановке ему известно не многим больше, чем любому из них, но он говорит с глубокой убежденностью:
— Трудно бойцам под Москвою. Наверное, так трудно, что мы и представить себе не можем. Но столицу они все равно не сдадут и гитлеровцам ее никогда не видать. Вы спросите, откуда я это знаю? Очень просто. Я ставлю себя и любого из вас на место защитников Москвы. Разве бы мы от нее отступили или испугались смерти?.. У фашистов пока техники больше нашего. Со всей Европы собрали… Но и у нас будет техника, обязательно будет и уже есть. А их хваленую авиацию и танки перемелем так же, как того «Фоку», которого наш артрасчет в сопку вогнал.
Комиссар напоминал о случае, который свеж был у всех в памяти. В прошлом месяце «старушка» открыла свой боевой счет. Немцы тогда предприняли один из многих массированных налетов на Мурманск. Четырехмоторный бомбардировщик «фокке-вульф-курьер» пролетал недалеко от стоянки лодки. Комендоры открыли по нему огонь. Разрывы ложились рядом с самолетом. Самолет с черными крестами на крыльях и фюзеляже загорелся и стал падать. От него отделились две фигурки парашютистов. Но и они далеко не ушли, их изловили и взяли в плен моряки на берегу. А «фокке-вульф» разбился о скалы, не успев сбросить на город смертоносный груз.
— Помнить о том, как немцы с неба сшибли, помним, товарищ старший политрук. Только вот нам туда бы, под Москву. Зубами бы грыз врага! Ведь горько же слушать, что они уже на подступах! Особенно тяжело нам. Вот мне, например, старшинам Васе Морозову, Лене Проничеву, Саше Авдокушину. Мы же коренные москвичи, — не удержался, чтобы не высказать накипевшее на душе Николай Тарасов.
— Это вы, главстаршина, неправильно рассудили. Во-первых, москвичей на лодке не четверо, а больше. Назову еще хотя бы Александра Силаева. Алексей Котов — из Московской области, а Виноградов Фаддей? Я и деревню помню, где он родился, — Никулино, тоже под Москвой. Во-вторых, и это не все. Мы все себя москвичами считаем, весь экипаж. И с радостью сражались бы у стен столицы. Только место наше не там, а здесь, где нам приказано. Приказ — Родины наказ, этого не забывайте. Каждый потопленный нами корабль ослабляет гитлеровцев, оттягивает их силы с главного направления. Больше потопим — меньше у них силы останется. Вот что понять нужно. Москву нам доверено защищать в Ледовитом океане. Отсюда вытекает наша задача и первейший долг: так обеспечить работу техники и оружия, чтобы ни один вражеский корабль, который мы встретим, не увернулся от наших торпед. Но об этом уже говорил мичман Нещерет. А мне бы хотелось сообщить вам приятную весть. С нами в поход идут самый опытный, самый удачливый подводник — командир дивизиона капитан третьего ранга Колышкин и начальник политотдела бригады полковой комиссар Байков. Так что нам, товарищи, плохо воевать никак нельзя…
ТЕВТОНСКАЯ СПЕСЬ
Шторм не утихал ни на второй, ни на третий день, но к нему успели привыкнуть. «Д-3» давно славилась сплоченностью, сплаванностью и мастерством своего экипажа. Теперь они пригодились как нельзя лучше. Возраст корабля сказывался, «старушкой» его называли не зря, и бурю ему переносить было трудно, не то что смолоду.
Из строя выходили то один, то другой механизм или устройство. Особенно большие неприятности доставило мотористам то, что клинкеты дизелей пропускали воду. Возились с исправлением долго, сил не жалели, течь уменьшили, хотя совсем прекратить ее не смогли. Но парторг главстаршина Анашенков и секретарь комсомольской организации Сергей Оболенцев могли быть довольны. Весь личный состав работал самоотверженно, а коммунисты и комсомольцы показывали пример в уходе за заведованиями и в обслуживании механизмов. Активно работали агитаторы и редколлегия, успевшая выпустить несколько «Боевых листков».
Лодка в любую минуту готова была нанести противнику неотразимый удар. Но море оставалось пустынным… Только на четвертые сутки у входа в Тана-фьорд лодка встретила транспорт противника. Погода у берега оказалась самой подходящей: не очень высокая волна, переменная видимость, временами налетают снежные заряды. Лодка находилась в выгодном положении — ее перископ заметить с корабля в такой толчее было мудрено.
Командир взял пеленги на вершины только что очистившихся от туч гор Танахорн и Стангнестинн. Направившись к штурманскому столу, чтобы проложить их на карте, он попросил инженер-механика Челюбеева:
— Поглядывайте в перископ, Борис Алексеевич, может, на счастье что и высмотрите.
В глазок перископа был виден широкий фьорд, зажатый с обеих сторон полуостровами. Ясно выделялся конус горы Танахорна. Берега обрывистые, покрытые снегом, а там, где снег не удержался, проглядывали скалы, желтые и красные. Небо хмурое, а у береговой черты — белая кайма прибоя. Вдруг все это залило светом неяркое осеннее солнце, прорвавшееся сквозь пелену облаков и туч, и тогда на воде появилась едва различимая двигающаяся точка. Сомнений у механика больше не было, и он крикнул:
— Вижу корабль!
Константинов прильнул к окуляру, долго разглядывал цель; да, это шел катер или мотобот. Немного погодя появился второй катерок. Иван Александрович Колышкин, пришедший в центральный пост, ободрил разочарованного командира:
— Неспроста они, Филипп Васильевич, бегают. Жди чего-нибудь посолиднее. Это у них такая тактика — впереди крупного мелочь высылать.
Комдив будто в воду глядел. На фоне берега показался небольшой транспорт. Константинов определил его водоизмещение — 2000 тонн. Фашистская посудина несла ясно различимый кормовой флаг. Шла она самоуверенно, без всякого охранения. Трудно сказать, чего здесь было больше: тупости, нахальства или просчета.
Неужели немцы всерьез полагают, что пробежавшие по району катера способны обратить в бегство советских подводников? Нет, немцы, наверное, думают, что никаких субмарин у побережья Норвегии вообще быть не может — ведь райх-министр пропаганды доктор Геббельс давно объявил советский флот полностью потопленным. А если что и осталось, рассуждали они, то русским теперь не до арктических плаваний. Войска фюрера уже в бинокль Москву видят, большевики скоро капитулируют, и войне конец.
— Ну-ка, командир, покажи ему Москву! — сказал Иван Александрович, уступая Константинову место у перископа.
Атака шла без всяких помех, как в полигоне. Только после всегда волнующей команды «пли!» из аппаратов вышли не учебные, а снаряженные по-боевому торпеды. Первые боевые торпеды за всю практику «старушки». Сегодня корабль впервые сделал то, для чего его построили: выстрелил по врагу.
Личный состав затаив дыхание ждал адского грохота. Но взрыв был негромким и напомнил звук лопнувшего неподалеку металлического сосуда. Вскоре транспорта не только в перископ, но и в самый мощный телескоп на поверхности моря нельзя было обнаружить.
Почин был сделан, первая победа одержана. В лодке долго не утихало радостное возбуждение.
Как только отошли от берега, сразу же начали перезарядку торпедных аппаратов. Во время качки проводить ее было исключительно трудно. Но торпедистам помогали комсомольцы других боевых частей: Береговой, Перепелкин, Лебедев, Малов. Последним прибежал рулевой-сигнальщик Николай Чернокнижный:
— Подвинься, ребята! Дайте смелому за торпеду подержаться. У нас в селе Чумаки на Днепропетровщине говорят — гуртом и батько добре бить, а нас тут столько собралось, что с торпедой мы в два счета…
С перезарядкой торпед справились быстро. Хуже было другое. Клинкеты продолжали пропускать воду, и за час плавания на перископной глубине ее набиралось в трюме до тонны. Лодка от этого тяжелела и проваливалась, а при откачке помпой за борт соляр из трюма попадал на поверхность и мог демаскировать подводников. Впору хоть в базу возвращаться. Но Челюбеев, старшина Туголуков, Чернышев, Котов, Рощин, Силаев и Терехов больше двух суток проработали в трюме. Прекратить течь им не удалось, зато воду они отвели не в трюм, а в уравнительную цистерну, откуда ее можно было откачивать, не опасаясь соляровых пятен. Вода стала чистой…
На следующий день «Красногвардеец» крейсировал у побережья против Кой-фьорда, и на вахте лейтенанта Донецкого встретил танкер, шедший в сторону фронта. Он как-то неожиданно выскочил из-за островка Скаланген и шел так же самоуверенно и беспечно, как его вчерашний собрат. Не удивительно, что ему вскоре пришлось разделить судьбу коллеги.
На этот раз командир атаковал кормовыми торпедными аппаратами, и парторг старшина торпедной команды Анашенков со своими подчиненными сумел блеснуть отличной выучкой. Торпеда сделала свое дело. Сначала под воду ушла корма вражеского танкера, а полубак задрался высоко вверх; в течение пяти минут после взрыва торпеды судно стремительно погрузилось.
СБИТЫЙ ФОРС
Два дня на море ни дымка, ни паруса, ни силуэта. Искали добросовестно: днем заглядывали в фьорды и бухты, ночами заряжали аккумуляторы, не отходя от берега. Но противник не попадался. И только на третьи сутки фашистское командование развязало мешок со своими кораблями, как потом шутили — подводными.
Днем, когда большинство команды видело сладкие послеобеденные сны, старший лейтенант Соколов доложил из боевой рубки:
— Вижу два транспорта! Идут встречными курсами!
Действительно, транспорты шли навстречу друг другу, один на восток, в сторону фронта, второй возвращался оттуда курсом вест. Оба загружены по грузовую марку. Над ними барражировали гидросамолеты.
Константинов решил атаковать судно, шедшее на восток. Ему хорошо был виден самолет, зигзагами летящий впереди по курсу транспорта. Летел он на небольшой высоте, явно высматривая подводные лодки.
— Приготовить носовой трехторпедный залп!
Командир отлично себе представлял, как лейтенант Донецкий и старшина 2-й статьи Александр Забарихин со своими подчиненными действуют в первом отсеке. На этих людей он полностью полагался. Донецкий в походе особенно четко работает. Каждую торпеду сам лично тщательно и придирчиво проверяет. Такой же пунктуальности и педантичности требует от старшины команды и командира отделения. Кроме того, лейтенант отлично несет ходовую вахту… Под стать Донецкому и Забарихин. Четкости и требовательности он учится у своего командира. Этот от инструкции сам ни на шаг не отступит и торпедистам отступить не даст. На торпедах его рукой выведено по тавотной смазке: «За Родину!», «За Москву!»
— Носовые пли!
Прошла минута, другая… тишина. Взрыва никто не слышал. Странно, неужели промах? Вроде не должно быть. Элементы движения определили правильно, дистанция небольшая, меньше десяти кабельтовых…
— Всплывай! Поднять перископ!..
Вода, небо и на фоне ступенчатого мыса Омганг — пароход, развернувшийся кормой к лодке и удирающий в сторону берега. Это тот, который шел на запад. Атакованного на поверхности уже не было. Над местом его потопления кружил снизившийся к самой воде самолет. Потом улетел и он…
— Почему-то не бомбит, — удивился Соколов.
— А что, тебе очень хочется?
— Совсем не хочется, просто странно.
— Ничего, еще научатся, и мы свое получим…
По рекомендации Колышкина пошли к берегу осматривать бухты и фьорды. Прошел час. В отсеках еще не улеглось волнение после третьей за поход победы, как прозвучал новый сигнал боевой тревоги. Между селением Омганг и бухточкой Руссевик двигались два транспорта в охранении трех сторожевиков.
— А что, кажется, немцам форсу поубавили, на конвои переходят! Атакуй, командир! Всыпь им по первое число! — посоветовал Колышкин.
«Д-3» удачно пересекла курс впереди конвоя. Отошла в сторону берега и начала поворот на боевой курс. Все предвещало скорую победу. Но… случилось непредвиденное. Лодка во время циркуляции выскочила на мель.
Штурмана лейтенанта Березина винить было нельзя. Он очень внимательно следил за местом и хорошо вел прокладку. Да и сам Константинов, бывший флагманский штурман бригады, строго руководствовался картой. Но там, где на карте значилась 26-метровая глубина, оказалось мелководье. Это и спасло транспорты, во всяком случае один из них, от потопления. К счастью, сторожевики не обнаружили лодку, когда она находилась в беспомощном положении с торчащей над водой рубкой.
Неудача, конечно, расстроила подводников. Но на следующий день им пришлось огорчиться еще сильнее. Они встретили большой пассажирский лайнер в охранении единственного сторожевого корабля. «Старушка» немедленно ринулась в атаку. И когда до залпа оставалась одна-две минуты сторожевик повернул на лодку с явным намерением таранить ее. Пришлось срочно нырять на глубину. Шум винтов прогрохотал над рубкой. Он был таким сильным, что заставил всех в отсеках инстинктивно присесть. Пока всплыли под перископ, благоприятное время для выстрела было пропущено. Атака сорвалась…
— Почему же он не сбросил глубинные бомбы? Ведь точно был над нами!
— Причин может быть много. Например, не видел нас, а повернул в нашу сторону случайно. Или бомбить еще не научился и своих бомб боится больше, чем чужой лодки. Если быть самокритичным, то и мы охраняемые конвои как следует атаковать еще не научились, — с огорчением сказал Колышкин.
— Да, Иван Александрович, к сожалению, так…
Море опустело почти на две недели. Вероятной причиной этого были несколько проведенных подряд атак подлодки и три потопленных транспорта, которые заставили противника временно прекратить грузоперевозки. Может быть, бушевали штормы и корабли гитлеровцев отстаивались в портах и базах. А вот «старушке» отстаиваться и прятаться было некуда. Она неустанно днем и ночью искала противника.
Многотонные громады волн постоянно обрушивались на «Красногвардейца». Они делали свое разрушительное дело. Неожиданно на лодке из строя вышел командирский перископ. На нем оборвался трос и сломался кронштейн. Поломка очень серьезная и неприятная. При плавании под водой лодка стала слепой. Встал вопрос о возвращении в базу. Восстановительный ремонт при подобных авариях производится в мастерских — запасной трос в поход не берется и в море он не делается. Но подводники не торопились идти в базу. Москвич Леонид Проничев с горячностью заявил:
— Красноармейцы на московском направлении без приказа ни шагу назад не делают и окопов не оставляют, если даже в строю ни одной пушки не остается! А мы вместе с ними Москву защищаем и уходить тоже не имеем права.
Колышкин приказал попробовать приспособить вместо оборванного швартовый трос, хотя знал, что диаметры у них разные. Добровольцев принять участие в ремонте набралось больше чем достаточно. Организационную работу возглавил Гусаров, техническую — Челюбеев. Новые ролики выточил старший матрос Сергей Чернышев. До службы он был токарем, и это очень ему пригодилось. Нашлось дело и другим умельцам: Туголукову, Бибикову, Рощину, Лебедеву, Яковенко, Проничеву. Чего только не сделают золотые матросские руки! Пришлось отремонтировать кронштейн, полностью разобрать и собрать лебедку. Шторм мешал работе, но труд увенчался успехом. К утру перископ был в строю, и лодка могла продолжать выполнение боевой задачи.
Поиск продолжался. 11 октября погода улучшилась, буря стихла. «Д-3» погрузилась и заняла позицию против Конгс-фьорда. Снежные заряды следовали один за другим, уменьшая и без того небольшую видимость. Когда небо очищалось от снежной пелены, были видны залив Берлевог, мысы Нольнесет и Сейбунесет, суровые норвежские скалы.
Вахтенный офицер Донецкий осматривал горизонт в перископ. Ему посчастливилось обнаружить большой транспорт в сопровождении миноносца. Может, шли и другие корабли, но рассматривать было некогда:
— Боевая тревога! Торпедная атака!
Койки в отсеках моментально опустели. Транспорт был большой, на 5—6 тысяч тонн. По нему выпустили трехторпедный залп с дистанции 8 кабельтовых, и через полторы минуты два глухих взрыва подтвердили, что торпеды не прошли мимо цели.
Снежный заряд скрыл противника, но в его гибели никто не сомневался, потому что после взрыва шум винтов транспорта прекратился. А когда видимость улучшилась, море уже было пустынным. Рейс транспорта закончился на дне Баренцева моря. «Четвертый «крестник»! Неплохо!» — коротко одобрил комдив.
— А где же миноносец?..
Незадачливый охранник, потеряв подопечного, во всю мощь двигателей улепетывал от места гибели транспорта. Шум его винтов вскоре затих за мысом…
В ПОЛОЖЕНИИ ПОЙМАННОЙ РЫБЫ
Вечером полковой комиссар Байков обошел отсеки. Он поздравил подводников с очередной победой. А потом рассказал о недавно принятой по радио новости: четыре стрелковые дивизии — 100, 127, 153 и 161-я, — наиболее отличившиеся в битве под Москвой, приказом народного комиссара обороны СССР преобразованы в 1, 2, 3 и 4-ю гвардейские дивизии, им вручаются особые гвардейские красные знамена. В сражении за столицу родилась советская гвардия.
— Мы тоже за Москву деремся, товарищ начальник политотдела. Может, и нас гвардейцами сделают, — полушутя-полусерьезно сказал старший лейтенант Соколов.
— Этого, старпом, я не знаю. Гвардейских кораблей пока нет. Но только никто гвардейцами вас не сделает, кроме вас же самих. Вот это говорю вам совершенно точно…
Кончилась третья неделя пребывания лодки в море. Подводники устали, но никто не жаловался, все были готовы оставаться в море столько, сколько потребуется.
Спустя двое суток после последней атаки лодка прошла теми же районами побережья и вошла в Тана-фьорд. Углубившись на несколько миль внутрь него и ничего там не увидев, повернули обратно. Заглянули в бухточку Квитнес, но и в ней кораблей не оказалось. Тогда решили выходить в море, тем более что плотность электролита подходила к критической и нужно было подумать о зарядке аккумуляторов.
«Д-3» была уже на выходе из фьорда, когда она вдруг без всякой видимой причины стала замедлять ход и почти совсем остановилась. Электромоторы держали заданное число оборотов, а лодка прекратила движение. Внимательно всмотревшись в перископ за кормой, увидели высокую вешку с желтым флагом, а около нее поплавки и стеклянные шары, тянущиеся на многие сотни метров. Сомнений не было — за лодкой буксировалась огромная сеть, которая и уменьшила ее скорость почти до нуля. Какая это сеть — рыбачья или противолодочная? По всей вероятности, рыбачья, но подводникам от этого было не легче: сеть вполне могла играть роль сигнальной, особенно если она находится под наблюдением сигнальных постов или патрульных катеров. А кроме того, сеть могла намотаться на винты и окончательно лишить лодку хода.
В первую мировую войну обе воюющие стороны довольно широко применяли крепкие стальные противолодочные и легкие сигнальные сети. Причем и те и другие минировались. Так было на Дуврском и Отранском противолодочном барражах союзников, то же самое устраивали турки в Дарданеллах.
С такой прелестью, как позиционная и противолодочная сигнальная сеть, можно встретиться и теперь в узкостях, фьордах, на подходах к портам и базам противника. Нужно, не теряя времени, вырываться из западни. Но как? Попробовали увеличить скорость, сделали несколько поворотов. Ничего не вышло. Не всплывать же средь бела дня в фьорде на глазах противника!..
— Всплывать нельзя, зато погружаться нам никто не запрещает, командир, — посоветовал Иван Александрович.
Но и на большой глубине пришлось провозиться битый час и почти до предела разрядить батареи, прежде чем удалось оборвать сеть и вырваться из ее плена.
К вечеру вышли в открытое море и с наступлением темноты всплыли в надводное положение. При осмотре надстройки обнаружили зацепившийся за ограждение рубки трос от сети. Его обрубили и сбросили за борт, а небольшой кусок взяли в качестве сувенира на память о том, как изображали треску или селедку в рыбачьем неводе.
Штормы и приключения с сетями не прошли для лодки безнаказанно. Вскоре выяснилось, что из строя вышла гидроакустика. Нарушилась герметичность вибраторов, и туда попала вода. Эту неисправность без докового ремонта не устранишь, тут никакое мастерство экипажа выручить не могло.
Если без перископа лодка едва не «ослепла», то теперь, без акустической аппаратуры, она «оглохла». В таком положении обнаружить противника, а при нужде и уклониться от его преследования гораздо труднее, чем с исправными приборами. Но, несмотря на сложную обстановку, в которой оказалась лодка, ее экипаж продолжал выполнять боевую задачу и только 13 октября получил приказание и покинул район.
Старший лейтенант Березин проложил курс в Полярное. Экономя время, шли в надводном положении, а чтобы не оказаться жертвами чужих торпед, в светлое время суток выписывали противолодочный зигзаг. Настроение у экипажа было праздничным. Таких крупных побед за один поход, каких добилась «старушка», подводные лодки на Севере еще не одерживали.
КОМСОМОЛЬЦЫ ПИШУТ КОМСОМОЛЬЦАМ
17 октября при входе в Екатерининскую гавань наша подлодка дала салют четырьмя артиллерийскими залпами — по числу потопленных кораблей противника. На пирсе подводников ждала теплая встреча друзей, а в столовой — торжественный товарищеский ужин. Ивана Александровича Колышкина поздравили не только с успехом и благополучным возвращением, но и с присвоением ему очередного воинского звания — капитана 2-го ранга.
Командующий флотом, ознакомившись с материалами похода, дал ему высокую оценку и рекомендовал подробно разобрать на совещании командиров и комиссаров.
Народный комиссар Военно-Морского Флота, по докладу командующего флотом, дал телеграмму по флотам, ставя выполнение боевой задачи экипажем подводной лодки «Д-3» в пример всему личному составу Военно-Морских Сил.
Заботы на экипаж посыпались как из рога изобилия: подготовка к постановке лодки в док, составление ремонтных ведомостей, смена командиров корабля. Константинов уходил в штаб флота, а на его место пришел капитан-лейтенант Бибеев. И все же, о чем бы ни заходил разговор в кубрике, он в конце концов сводился к тому, что происходило у Москвы. Поэтому такими естественными показались слова кого-то из подводников:
— А что, ребята, давайте черканем письмо от имени нашей комсомольской организации комсомольцам-фронтовикам под Москву!
— А он дело говорит, секретарь, — обратились к Оболенцеву сразу несколько комсомольцев.
Сергей поговорил с военкомом, тот в политотделе. Инициативу комсомольцев одобрили. Письмо было написано, текст его единогласно принят, и 18 октября послание отправлено в столицу. В нем комсомольцы писали:
«Дорогие братья комсомольцы, обороняющие подступы к Москве!
Мы только что возвратились из боевого похода, в котором наша подводная лодка потопила четыре фашистских транспорта с пехотой и боеприпасом.
Находясь в море, мы внимательно следили за Вашей героической борьбой. А вернувшись в базу, решили написать Вам письмо. Среди нас есть москвичи и ленинградцы. Есть также уроженцы Украины и Белоруссии. В наших сердцах кипит лютая ненависть к врагам и священная любовь к матери-Родине и ее столице Москве.
Идя в бой, в атаку, мы писали на приготовленных нашими руками торпедах: «За Родину!», «За партию!», «За Москву!», «Смерть фашистам!», и торпеды настигали цель.
Мы с вами, боевые товарищи! На Крайнем Севере нашей любимой Отчизны мы защищаем Ваш фланг — фланг великого фронта советского народа против фашистских захватчиков. Здесь, на Севере, враги не прошли и не пройдут. Даем вам в этом крепкое слово подводников. Мы верим и знаем — не пройдут они и у вас, где кипит сейчас жестокая схватка. Проиграв там сражение, фашисты проиграют всю войну. Смерть их ждет везде — на севере, на юге и под Москвой.
Родина доверила Вам защищать столицу. Это великая честь. Так будьте достойны ее. Вспомните, как на VIII съезде ВЛКСМ молодежь давала клятву: «Наши знания, наши мускулы и наша жизнь принадлежат власти рабочих и крестьян. Мы не щадили их в огненные годы гражданской войны, мы без вздоха сожаления отдадим их в дни новых испытаний и побед. Ждем приказа наших командиров».
Пришел час выполнить нашу клятву.
Товарищи комсомольцы! Защитники Москвы! Держитесь мужественно и стойко, пока не будет до конца разгромлена фашистская нечисть. Смерть врагам! Да здравствует наша свободная столица Москва!»
Под этим письмом подписались не только комсомольцы, но и весь экипаж лодки, потому что все думали и чувствовали одинаково.
Через пять дней, 23 октября, в Мурманске состоялся антифашистский митинг молодежи города и области. От имени защитников Советского Заполярья на нем выступил Герой Советского Союза летчик Борис Сафонов, а от подводников — акустик прославленной «Малютки» Анатолий Шумихин. В резолюции митинга говорилось:
«Мы никогда не станем рабами! Не отдадим немцам столицы нашей Родины — Москвы. Изгоним проклятого врага с нашей земли и освободим народы Европы от немецкого рабства!»
На митинге были представители «Красногвардейца».
Письмо москвичам обязывало усилить свои удары по врагу, поэтому «старушку» тщательно готовили. Материальная часть была сильно изношенной и требовала большого внимания.
ПОХОД НАЧАЛСЯ С ПОЛОМОК
22 ноября капитан-лейтенанту Бибееву в штабе вручили боевой приказ, и «Красногвардеец» в тот же день вышел в море. Снова на лодке шел капитан 2-го ранга Колышкин. Это радовало команду, Ивана Александровича любили.
Настроение было боевым, желание найти и уничтожить врага — огромное. И вдруг поход, еще, по существу, не начавшись, едва не прервался. С центрального поста пришла тревожная весть: вышел из строя гирокомпас — оборвался проволочный подвес гироскопа. Вещь эта тонкая, и своими силами его не исправишь.
А тут, как назло, заштормило, похолодало, снежные заряды сменяются туманами, а туманы — зарядами. Неужели повернем в базу?
Обстановка трудная. Без гироскопического компаса много не наплаваешь. Правда, на лодке есть еще магнитный. Но прибор этот ненадежный, и служит он лишь аварийным средством судовождения, например для возвращения в базу в такой ситуации, как сейчас. Большой диапазон разрядных токов при маневрировании под водой, зарядка аккумуляторов, бомбежка, выпуск торпед — все это постоянно меняет электромагнитное поле вокруг корабля и сильно влияет на магнитную стрелку, вызывая большую погрешность в показаниях компаса. Нужной точности плавания не обеспечить. Как будто все ясно — нужно возвращаться и несколько суток ремонтироваться.
Но есть и другая сторона вопроса — настроение личного состава. Возвратиться — значит снизить его. Этого тоже командир не может не учитывать.
— Штурман, хорошо ли уничтожена девиация? Сможем плавать по магнитному компасу весь поход? — спросил Бибеев.
Старший лейтенант Березин на минуту задумался, понимая, какую ответственность он принимает на себя.
— Надежно уничтожена, товарищ капитан-лейтенант. Плавание обеспечу.
— Я тоже думаю, что сумеем. Во всяком случае, попробуем.
С разрешения командира дивизиона, комфлота и комбрига была отправлена шифрограмма о выходе из строя гирокомпаса и решении продолжать поход.
Вскоре пришел ответ командующего. Он требовал соблюдения осторожности, запретил заходить в узкие фьорды и бухты, а если будет сомнение в работе магнитного компаса, немедленно возвратиться в базу.
Личный состав был доволен. Матросы перешептывались:
— А наш новый командир силен мужик, не из робкого десятка. По магнитному пошел…
Но неприятности не кончились. Утром выяснилось, что сломался валик, соединяющий носовые горизонтальные рули со шпилем, и они вышли из строя. Бушевал шторм, и состарившаяся материальная часть на «старушке» не выдерживала.
— Мы отремонтируем, товарищ командир, — заверил инженер-механик Бибеева.
Немедленно была создана ремонтная бригада, возглавляемая Челюбеевым. В нее вошли старшина 1-й статьи Проничев, старшины 2-й статьи Морозов, Оболенцев, краснофлотцы Москвин, Терехов, Чернышев. Работа закипела. Пришлось снимать старые, вытачивать новые валики, ставить их на место. Дела хватало. В мирное время в мастерских потребовалось бы трое суток. А вот как записано об этом в дневнике командира электромеханической боевой части:
«Шторм. Я восхищен мужеством и бесстрашием наших ребят — Проничева, Чернышева, Морозова… Восстанавливаем носовые горизонтальные рули. Работать им пришлось частично в надстройке. Ледяная вода то и дело обливала их с ног до головы. Все посинели от холода, но дела не бросили. Двое суток без сна, мокрые, полуживые, буквально засыпают на ходу. Но все же работу успешно закончили. Как много у человека мужества, если он знает, за что борется!»
Подводники очень устали, но были довольны. Носовые рули действовали нормально.
БОЕВОЙ СЧЕТ РАСТЕТ
«Далеко-далеко от родных берегов, среди бушующего океана бороздит волны в поисках врага подводный кораблик. Маленький, крошечный в сравнении с величием океана. Но он грозен для врагов нашей Родины! Громадные волны перехлестывают через рубку, бросают подлодку, однако «старушка» прекрасно держится на волне. Она прошла суровые испытания на Севере, плавала при любой погоде.
Команда «Красногвардейца» — сплоченный, дружный коллектив, прекрасные моряки и специалисты. Здесь собрались люди со всех концов Советского Союза — из Ленинграда, Москвы, Харькова, Днепропетровска, с Урала и Сибири. Но всех нас объединяет одно — беспредельная любовь к Родине и готовность пойти на любые жертвы ради освобождения Отчизны от немецких бандитов.
У многих близкие остались на территории, занятой немцами. И они сами, и мы за них очень тяжело это переживаем, но никто не жалуется. Только растет еще больше наша ненависть к врагу. На приготовленных торпедах нашими руками выведены надписи: «За Родину!» И торпеды эти обязательно попадут в цель, как попадали они раньше…»
Это строки из дневника инженер-капитан-лейтенанта Бориса Алексеевича Челюбеева.
Первые дни плавания по магнитному компасу были не совсем удачными, но выручила осторожность. Над штормовым морем клубился туман. В такую погоду и подошли к берегу. Собирались плавать от него в 1,5—2 милях, то есть в расстоянии, на котором обычно ходили конвои и транспорты противника. Но когда по счислению оставалось не две, а пять миль, решили повернуть на курс поиска. И правильно сделали. Туман вскоре рассеялся, и лодка оказалась в двух милях от прибрежных скал. Не прояви командир со штурманом разумной предосторожности — сидеть бы «Красногвардейцу» на прибрежных рифах.
Иван Александрович Колышкин взял с собою в поход дивизионного минера капитан-лейтенанта Каутского, заменив заболевшего помощника командира Соколова.
Александр Каутский плавал еще на Балтике краснофлотцем-мотористом, а затем старшиной-сверхсрочником. Потом окончил военно-морское училище, стал офицером, служил на Севере командиром минно-торпедной боевой части корабля, дивизионным специалистом. Но мечтал стать командиром подводной лодки, поэтому с большой охотой стажировался на должности старпома.
Командир решил идти внутрь Порсангер-фьорда. Командующий флотом запретил «казаковать», но в его радиограмме говорилось об узких фьордах и бухтах, а какая же узкость в Порсангере? Он вдается в материк на целых 63 мили, а ширина между входными мысами Хельнес и Сверхольтклуббен 10,5 мили. В него из шхер выходит главный корабельный фарватер, и там больше шансов встретить противника.
Березин водил корабль уверенно и точно. Утро 28 ноября лодка встречала в северной части Порсангер-фьорда.
Берега казались однообразными, плоскими, с редкими горными вершинами одинаковой высоты. Склоны гор круто спускаются к морю и лишены всякой растительности, а у воды обрываются почти вертикальными гранитными скалами. Вдоль береговой черты — белый шлейф прибоя, над скалами — покров белого снега, а все вместе создает однообразие красок и рельефа. Кажется, все спокойно.
…Но вот переговорные трубы принесли в отсек тревожный возглас вахтенного офицера:
— Командиру просьба зайти в боевую рубку!
Такие вызовы по пустякам не делаются. Торпедисты, не дожидаясь команды, бросились к торпедным аппаратам, остальные были готовы по сигналу мчаться к своим боевым постам.
В перископ действительно обнаружили противника. На выходе из фьорда медленно двигались два тральщика. Судя по малой скорости, шли они с поставленными тралами, а им в кильватер курсом ост следовал транспорт водоизмещением 6000 тонн, глубоко сидящий в воде. Значит, идет не пустым…
Прозвучал сигнал боевой тревоги. Командир встал у перископа. Лодка дала трехторпедный залп по камуфлированному транспорту и ушла на глубину, потому что механик с трюмными приняли на всякий случай лишней водички с расчетом «лучше немного переборщить, чем недобрать».
Минуту спустя услышали гулкий взрыв торпеды.
Когда лодка всплыла, на горизонте уже ничего не было видно. Транспорт затонул, а тральщики скрылись в шхерах. Командир поздравил экипаж с победой. Мотористы на мемориальной бронзовой доске выгравировали дату победы и тоннаж потопленного транспорта.
Едва объявили отбой тревоги, как Донецкий, Анашенков, Забарихин, краснофлотцы Метелков, Кирилюк, Фомин, Минаев принялись за перезарядку торпедных аппаратов. Им помогали электрик Лабутин, трюмный Лебедев, рулевые-сигнальщики Перепелкин, Малов, комендоры Симоненко и Береговой. Всю работу возглавил Каутский, и торпеды быстро заняли свои места в аппаратах.
В ПОДАРОК ДНЮ КОНСТИТУЦИИ
Почти все время дули штормовые ветры, гнавшие высокую волну. «Красногвардеец» крейсировал вдоль берега, заглядывал в фьорды, но противника не обнаруживал.
Однообразие вызывает усталость. Однажды старший политрук Гусаров при ночном обходе заметил, что вахтенный, комсомолец Рожков, задремал. Он сделал ему замечание и сказал об этом комсоргу. Оболенцев поговорил с матросом. Наказывать Рожкова не пришлось, он и без этого осознал свою вину…
Но вот старшина 1-й статьи Тарасов принял срочную радиограмму. По данным радиоразведки, завтра через район должен пройти конвой.
— Хорошо бы подбить завтра транспортишко, — переговаривались между собой Донецкий и Березин. — Противника всегда потопить приятно, а в праздник особенно, вроде бы подарок ко Дню Конституции…
Колышкин, Бибеев и Каутский склонились над картой у штурманского столика, рассчитывая точку, в которой лодка наиболее вероятно могла бы встретиться с противником. После недолгого совещания командир решил идти в Порсангер-фьорд и ждать конвоя у выхода из шхер на повороте. Туда и проложили курс…
Праздник и в море праздник. Отметить его решили хорошим обедом и выдать фронтовые сто граммов (в обычные дни ими предпочитали не пользоваться). Ровно в 12.00, как и на всех кораблях флота, сели за столы. Чокнулись, произнесли тосты, зачерпнули ароматного флотского борща… И вдруг сигнал звонками и голос Каутского по переговорным трубам:
— Боевая тревога! Боевая тревога!
Из-за мыса показался транспорт тысяч на пять тонн. Через десять минут вслед за ним из шхер вышли миноносец и второй транспорт водоизмещением в 10 000 тонн. Его и решили атаковать. Мешал снежный заряд, но командир со старпомом успели рассчитать боевой курс.
Бибеев, глядя в перископ, информировал старпома для записи в журнал боевых действий:
— Вижу два транспорта и миноносец типа «Слейпнер»…
И вдруг тревожная команда:
— Боцман, ныряй! Скорей ныряй!
Буквально рядом с лодкой выскочил не замеченный из-за снежного заряда раньше сторожевик. От его форштевня расходились усы бурунов. Мчался он прямо на перископ. Нужно было уклоняться от таранного удара. Поэтому командир так и спешил уйти на глубину. Хорошо, что Нещерет быстро успел это сделать.
Над рубкой просвистели винты сторожевого корабля.
— Неужели атака сорвется?..
Но командир успел принять меры. Он приказал увеличить скорость и лечь на курс, параллельный курсу конвоя. Сторожевик перископа не видел и бомб не сбрасывал.
По приказу командира торпедный телеграф поставили на «носовые пли». Лодка вздрогнула. Четыре торпеды помчались к левому борту транспорта. Дистанция до него была 8—10 кабельтовых. Через минуту прогрохотали два взрыва. Торпеды сделали свое дело.
Снежный заряд скрыл конвой за непроницаемой белой завесой. Счастье, что метель опустилась над морем не пятью минутами раньше! Некоторое время был виден сторожевик, но он почему-то уходил в противоположную от лодки сторону.
Скоро снег прекратился. Колышкин смотрел в перископ на то место, где должен быть транспорт. Там маневрировал миноносец, а перед ним виднелся какой-то странный предмет, похожий на ящик или чемодан. Оказывается, это пароход принял такой вид после встречи с торпедами. Тонул он долго, целый час. На агонию судна успели посмотреть в перископ все, кто был в центральном посту.
Шла перезарядка торпедных аппаратов. Иван Александрович Колышкин рассматривал разложенные на столе в кают-компании формуляры выпущенных по транспорту торпед, когда к нему подошел редактор «Боевого листка» главный старшина Бибиков:
— Товарищ капитан второго ранга, в связи с победой с вас заметка причитается!
— Ну, раз причитается, напишу.
Редколлегия выпустила эту заметку в качестве передовицы. Называлась она «Автобиография одной торпеды». Вот ее полный текст:
«1. Я родилась 17.10.19. . года на миноторпедном заводе.
2. 28.XI.19. . года принята служить на миноносец Северного флота.
3. 14.X.1941 года после длительного плавания была переведена на берег для поправки пошатнувшегося здоровья.
4. 10.XI.1941 года минно-торпедная комиссия направила меня на подплав, чему я очень рада.
5. 16.XI.1941 года прибыла служить на подлодку «Красногвардеец». С нетерпением жду выхода в море.
6. 5.XII.1941 года. Сегодня День Конституции. Уже несколько дней в море. После обеда получила задание — поразить транспорт противника и отправить его на дно морское. Горжусь, что получила такое задание, да еще в такой исторический день. Будьте уверены — задание выполню!
7. 12.53. Заметьте это время! Я ринулась на врага — за Родину, за Москву.
ПРИМЕЧАНИЕ. Редакция сообщает, что торпеда свою задачу выполнила блестяще. Шестой потопленный нашей лодкой фашистский транспорт ушел на грунт. Торпеда шлет нам привет и пожелания своим подругам выполнить задание так же успешно».
Праздник удался на славу. Усталость как рукой сняло. Экипаж ждал новых встреч с врагом.
ПРАЗДНИК НА НАШЕЙ УЛИЦЕ
Противник не заставил себя снова ждать. На следующий день вблизи берега между Порсангер и Лакса-фьордами обнаружили трехмачтовый теплоход водоизмещением 9570 тонн. Транспорт сопровождал тральщик. Времени на раздумье не оставалось, курсовой угол цели подходил к пределу. Однако командир времени зря не терял, и через три минуты был дан залп тремя торпедами. Минуту спустя донесся взрыв.
Тральщик повернул на перископ и пошел по торпедному следу. Пришлось нырнуть на безопасную глубину.
Командир беспокоился: сумели ли потопить. Но опасения были напрасны. Теплоход затонул на двадцать шестой минуте после взрыва. Тонул он кормой вниз. Картину его гибели, кроме командира и Колышкина, наблюдали еще несколько человек. На мемориальную доску нанесли данные и о седьмом «упокойничке».
Вечером 12 декабря пришла радостная весть. В кают-компанию прибежал запыхавшийся старшина группы радистов и выпалил на едином дыхании:
— Передают важное сообщение! Разгромлены немцы под Москвой!
Старшину можно было понять — ведь он, кроме всего прочего, коренной москвич!..
Гусаров вместе с Тарасовым пошел в радиорубку. Диктор Левитан с огромным воодушевлением передавал сообщение Совинформбюро о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы.
Выходило, что потопление последних двух транспортов совпало с началом наступления фронтов, оборонявших столицу, экипаж «старушки» действовал заодно с защитниками Москвы. Обращение к ним с письмом не было пустой похвальбой!
Иван Александрович Колышкин впоследствии вспоминал:
«В ту ночь никто не мог уснуть. Все мы мыслями были под Москвой, и разговорам не было конца. Вот он, великий перелом, вот он, конец отступления! Теперь-то уж окончательно рассеян миф о непобедимости гитлеровской военной машины. И с вполне понятным оптимизмом многие увлеченно говорили: «Ну, теперь наших не остановишь, с ходу до Берлина дойдут!» В холодной и душной стальной коробке мы грезили скорым окончанием войны. И кто из нас тогда предполагал, что впереди три с половиной года кровопролитнейших боев, что путь к победе пройдет через гигантское сражение у волжской твердыни, через танковые битвы в полях под Курском…»
Приказ о возвращении в базу «Красногвардеец» получил 13 декабря. Через двое суток были в Полярном. Все эти дни радисты принимали одно сообщение радостнее другого. Наши войска наступали, освобождали территорию, уничтожали противника, подрывали его моральный дух. По радио передавали много отчаянных выдержек из дневников и писем немецких солдат и офицеров частей, разбитых под Москвой.
Встреча в базе была еще более торжественной, чем в прошлый раз. На пирсе, кроме друзей-товарищей, находился весь Военный совет флота. «Красногвардеец» вышел на первое место по числу и тоннажу потопленных судов, далеко оставив позади остальные лодки. Шутка ли — семь кораблей общим водоизмещением 38 750 тонн!
Но «старушка» и в самом деле успела состариться. Уходила под воду она гораздо медленнее, чем более современные лодки, материальная часть была изношена. Но «меч плечом крепок», а этим плечом был ее замечательный экипаж. Самоотверженность, мужество, умение, находчивость и высокий моральный дух людей вдохнул силы в мускулы старого корабля, и он не подвел тех, кто его любил и считал родным домом.
Тщательно разобрав поход, командование Северным флотом ходатайствовало перед Президиумом Верховного Совета СССР о награждении «Красногвардейца» орденом Боевого Красного Знамени; он в ознаменование коллективного подвига экипажа стал первым на флоте краснознаменным кораблем.
Ивану Александровичу Колышкину первому из подводников, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
«Старушка» продолжала воевать: на нее равнялись остальные корабли флота. Весь экипаж ее удостоен правительственных наград. Командир корабля М. А. Бибеев, военком старший политрук Е. В. Гусаров, инженер-капитан-лейтенант Б. А. Челюбеев, старшие лейтенанты П. Д. Соколов и В. С. Донецкий, парторг мичман А. П. Анашенков награждены орденами Красного Знамени. На груди мастера рулевого дела Семена Ивановича Нещерета засиял орден Ленина. В апреле 1942 года «Красногвардеец» одним из первых в Военно-Морском Флоте стал гвардейским.
Летом 1942 года «Красногвардеец» не вернулся из боевого похода. Экипаж погиб вместе с кораблем, выполняя боевое задание.
Но герои не умирают, о них помнят, на их подвиги равняются молодые воины. Накануне полувекового юбилея нашего государства газета «Красная звезда» опубликовала статью адмирала флота В. А. Касатонова. В ней говорится, что среди лучших из лучших коллективов Советской Армии и Военно-Морского Флота, которым вручены на вечное хранение Памятные знамена ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета и Совета Министров СССР в честь 50-летия Великого Октября, есть и гвардейская атомная подводная лодка «Красногвардеец».
«Ветераны, — пишет адмирал флота, — знали другого «Красногвардейца» — гвардейскую краснознаменную подводную лодку «Д-3». Ее экипаж под командованием капитана 3-го ранга Константинова, а затем капитана 3-го ранга Бибеева добился выдающегося успеха уже в первый год Великой Отечественной войны. В дерзких и решительных торпедных атаках «Красногвардеец» потопил 10 вражеских судов и еще два вывел из строя. Сама лодка погибла, но память о преданных сынах Родины пережила десятилетия. Ее хранит вечная признательность народа своим верным защитникам. Подвиг подводников вошел яркой страницей в героическую летопись нашего флота. Гвардейский флаг и славное имя корабля ныне с честью носит могучий атомный подводный ракетоносец…»
Да, если бы экипаж «старушки» мог посмотреть на преемника своей славы! Но воюют не корабли и не ракеты, а люди. Служба на подводных кораблях всегда была нелегкой. Она не стала легче и теперь, в эпоху атомных двигателей и ракетного оружия. От подводников требовались и требуются высокие морально-боевые качества, сложившиеся за полвека в Советском Военно-Морском Флоте. И можно с полным правом считать, что гвардейцы «Д-3» и сейчас стоят в боевом строю вместе с экипажем гвардейской атомной подводной лодки «Красногвардеец».