БОЕВАЯ ДОБЛЕСТЬ
Маленькая команда военных моряков, сформированная из бывших пограничников, для обслуживания судовой артиллерии и сопровождения военных грузов поднялась на борт парохода «Тбилиси», который вскоре должен был отправиться в заграничный рейс. Сперва все новоприбывшие в одинаковых шинелях и фуражках показались на одно лицо привыкшим одеваться пестро и разнообразно торговым морякам.
Но как только хозяева парохода познакомились ближе с гостями, моряки поняли: каждый прибывший совсем не похож на другого. Например, разбитной, смешливый белорус Николай Скрипка при всем его, казалось бы, внешнем легкомыслии отличался от пограничника Швырялкина. Скрипка был уже старожилом в заполярных краях. Еще до войны он служил в пограничных частях Мурманского округа, вместе с политруком команды ленинградцем Александром Малолетковым охранял от непрошеных гостей северные морские границы Советской страны.
Зимние густые туманы, затягивающие сплошь хоть и незамерзающий, но коварный Кольский залив, и майские бураны, во время которых не видно соседа на расстоянии двух шагов, — все это было ему уже хорошо знакомо.
А вот Швырялкин прибыл на море уже в дни войны из села Папус, Куйбышевской области. Может, не стоило бы сейчас вспоминать, но в первые недели своего пребывания в части Швырялкин боялся стрельбы, опасался разрыва бомб. Зенитные ли орудия вблизи ведут огонь по немецким самолетам или бомбы падают рядом — Швырялкин нет-нет да и закроет уши. И с грамотой был не в ладах.
Вышли новички погулять вместе с их новыми товарищами, торговыми моряками корабля, в город незадолго до отправки в рейс, идут по улице Мурманска — и вдруг Швырялкин останавливается перед стоящей на дороге повозкой и долго оглядывает запряженных в нее лошадей. Бока у лошадей ощупывает, по мордам их гладит, в глаза смотрит, да и лошади, видно признавая в нем человека, умеющего с ними обращаться, трясут гривами.
— Ты что, Швырялкин? — окликнули его друзья. — Никак, своих лошадей признал?
— Для меня все лошади свои. Я лошадиную душу отлично знаю. Это моя специальность — около них ходить. Я ведь почетным конюхом у себя в колхозе несколько лет был… — отозвался Швырялкин.
Командовали бывшими пограничниками их комендант — старший лейтенант, артиллерист Николай Марочкин, уже пожилой, степенный человек, волгарь из Куйбышева, и его помощник — старший лейтенант Кречетов, очень спокойный, всегда улыбающийся коренастый здоровяк блондин, сразу же подружившийся со всеми моряками парохода.
…В сильный майский шторм «Тбилиси» снялся с якоря и ушел в далекий рейс, имея на борту и военную команду.
Так вот сталось, что люди, военной специальностью которых до этого была охрана советской границы, теперь пересекли ее сами.
После нескольких недель тяжелого штормового пути с непрерывной качкой, с ежеминутной опасностью встречи с немецкими субмаринами и торпедоносцами «Тбилиси» ошвартовался в гавани Нью-Йорка. С палубы парохода видна была статуя Свободы, врезались в облака туманного, мглистого неба огромные небоскребы из бетона, стекла и стали, и самый большой из них — «Эмпайр стейтс Билдинг».
Ветер доносил в порт грохот воздушной железной дороги, гудки автобусов; трещали лебедки нагружавшихся судов, — они стояли рядом, высоченные транспорты с облезлыми от штормов, ржавыми бортами. Часть моряков сошла на берег, бывшие пограничники остались на палубе.
На их долю отныне выпадала и охрана судна, граница которого кончалась сразу же за поручнями бортов.
Среди разношерстного американского населения бродили в ту пору и агенты врага, мастера тайных взрывов и поджогов, в прямые расчеты которых входило не дать советскому пароходу благополучно возвратиться к берегам своей земли.
В теплые нью-йоркские ночи на виду у освещенного многомиллионного города, рядом с тысячами электрических неоновых реклам, бороздящих небо зелеными и красными молниями, зазывающих вывесок кафе, кинотеатров и «Радио-сити» несли свою службу бывшие пограничники.
Еще находясь в Архангельске, они с большим вниманием прочитали в местной газете статью «Помните эти взрывы!», рассказывающую о том, как в дни первой мировой войны орудовали на причалах Нью-Йорка агенты тогдашнего германского посла фон Папена и немецкого разведчика Ринтелена, как подбрасывали они в трюмы пароходов, отправляющихся к берегам России, «адские сигары» немецкого химика Шееле.
С тех пор техника вражеских диверсантов шагнула далеко вперед. Потому-то советские моряки, несущие службу в американском порту, вспоминая прошлое, были особенно бдительны. Одни следили за погрузкой, проверяли пропуска у взбегающих то и дело по трапу на палубу американских грузчиков. Пропуска у грузчиков висели на груди, у иных приходилось проверять термосы, ящички с инструментом.
Другие в это время поглядывали на воду: там с другого борта плавало много всякого хлама — старой пеньки, пробковых поясов; иногда к судну подплывали целые ящики. Надо было не лениться и смотреть, что это за ящик: то ли это случайная волна прибивает его к пароходу, а быть может, чья-то злая воля пустила его качаться по заливу и он медленно приближается к пароходам с боевым, опасным грузом?
Уже были принайтовлены к палубе зеленые «студебеккеры», весь надпалубный груз плотно прирос к кораблю, и теперь ему была не страшна самая сильная океанская волна.
…Однажды на рассвете пароход «Тбилиси» капитана Дмитрия Сороки покинул Нью-Йоркскую гавань и после двух недель пути задержался у берегов Исландии, чтобы подождать остальные суда каравана.
Исландские мастера стали вооружать советский пароход. Лагом борт о борт к нему пришвартовалась плавучая оружейная мастерская «Глазго», и люди ее стали устанавливать на борту «Тбилиси» орудия, крупнокалиберные пулеметы и скорострельные «льюисы» для отражения атак низколетящих самолетов. А на долю военной команды выпала задача — не только принять и освоить вооружение, но и обучить пользоваться им тех торговых моряков, которые отныне по боевой тревоге должны были подбегать к орудиям и пулеметам.
В дни, когда «Тбилиси» отстаивался в Рейкьявике, за тысячи миль от Исландии, на юге Советской страны шли жестокие схватки с немцами, которые рвались к Волге, к бакинской нефти. То было очень тревожное, напряженное время для Родины. Эти дни одновременно явились проверкой моральных качеств горсточки советских людей, среди которых была и маленькая военная команда, несущая свою службу на борту «Тбилиси».
Все понимали: рейс к берегам Советского Союза будет очень тяжелым, а быть может — трагическим.
Многие слышали, с каким трудом прорывались в Россию предыдущие караваны. Люди знали, что Гитлер послал на Север лучших своих асов, чтобы те топили корабли, везущие вооружение Советскому Союзу, чтобы бомбили их, вылетая с берегов Норвегии.
Было известно, что караван пойдет вблизи чужих берегов, где прячутся в норвежских фьордах немецкие подводные лодки. Каждый моряк знал, что в шхерах Норвегии скрывается немецкая эскадра во главе с самым крупным фашистским линкором «Тирпиц» и неуловимым доселе рейдером «Шарнгорст». Все эти хищники разных пород и мастей по первому сигналу могли выйти на большую морскую дорогу и уничтожить караван.
Казалось бы, сознавая все эти возможные опасности, человек потрусливее, у кого нередко в серьезные минуты жизни по-заячьи ёкает сердце, не очень бы торопился с возвращением на Родину. Он был бы не прочь отстояться здесь, в спокойном северном фьорде, подождать более темных ночей, более сильных штормов, туманов, снежных «зарядов», когда не могут летать «юнкерсы», «хейнкели» и «фокке-вульфы»… Однако ни разу за все время рейса люди не чувствовали такой тоски по Родине, такого стремления вернуться на ее землю, как сейчас.
Моряки прекрасно понимали, каким опасным грузом набиты трюмы их парохода. Они пробегали с носа на корму мимо танков, мимо ящиков с истребителями, знали, что на дне корабля лежит взрывчатка, но каждый член команды сознавал, что весь этот груз именно сейчас нужнее всего сражающейся Родине. Люди моря понимали, что груз надо доставить немедленно, и всем сердцем рвались домой, в опасный, но почетный обратный рейс.
Ночью по приказу капитана Сороки загремела якорная цепь. Застучали лебедки и на соседних судах, стоящих у южных берегов Исландии.
Военные моряки сразу встали на боевые посты.
Первые несколько дней пути прошли относительно спокойно.
Серые военные корабли охранения шли вперемежку с транспортами; разрезали крутую океанскую волну легкие спасательные суда; каждая новая миля холодного Северного моря приближала их к опасной зоне. Самой тревожной из них была узкость между берегами Норвегии и островом Медвежий.
Неожиданно около полудня со стороны норвежского берега показалась над краем неба стайка черных, чуть заметных самолетов.
На всех судах конвоя прозвучала команда:
— Справа по курсу судна вражеские торпедоносцы!
Прижимаясь плоскостями почти к гребням волн, черные хищники думали захватить караван врасплох, поразить его внезапностью нападения.
На этот раз сорвалось!
Только они стали заворачивать, чтобы выбрать цель для выпуска торпед, сплошная стена огня, открытого всеми орудиями и пулеметами правой колонны каравана, выросла на их пути.
Первый же торпедоносец разлетелся в клочья метрах в десяти от парохода «Тбилиси», на котором находилась военная команда Марочкина.
Языки пламени, дым и летящие в воду обломки самолета — вот все, что успели заметить моряки.
Но следующая тройка черных воронов понеслась прямо на «Тбилиси».
Когда торпедоносцы приблизились, огонь из крупнокалиберного пулемета открыл политрук Малолетков. Самолеты отвернули, а один захотел обогнуть пароход слева. Теперь Малолетков не мог стрелять — мешала мачта. Торпедоносец приняли от Малолеткова на свой огонь сержант Балихин и командир носового орудия старший лейтенант Кречетов. Сержант Балихин пустил очередь из пулемета прямо в правый мотор торпедоносца. Оттуда вырвалась огненная струя горючего. Самолет, не целясь, сбросил в море торпеду и, круто поворачивая в сторону, показал пятнистый живот.