— Земля! — радостно сказал капитан.
— Земля Визе! — добавил Шмидт.
Это было 13 августа 1930 года… Я очень хорошо помню тот день.
— Прошу, Владимир Юльевич, взглянуть на свои владения. Ваше предвидение просто гениально. Разрешите… — И Шмидт троекратно расцеловался с ним.
Мы вышли наверх. По курсу корабля, возвышаясь над ледяным полем, лежала черная полоса. Это была «Земля Визе», предсказанная им в 1924 году.
Мы, штурманы, матросы, кочегары, научные работники и журналисты, были счастливыми свидетелями знаменательного географического события. Теоретические расчеты советского ученого оправдались.
Растянувшись длинной цепочкой, мы пошли на «Землю Визе» по ледяному полю. Сзади нас бежало несколько собачьих упряжек. На передней из них, поджав под себя ноги, сидел сам виновник торжества — Владимир Юльевич Визе. Он не спускал глаз с темно-серых валунов, лежащих возле торосов. Это морена. Когда-то сюда сползали ледники и здесь сбрасывали с себя непосильную каменную ношу. Коренные выходы земли дальше — вон у тех скал.
Внешний вид «Земли Визе» однообразен, она возвышается на 15—20 метров над уровнем моря и тянется сглаженной равниной, изрезанной ручьями и реками, которые текут к югу с одной стороны и к северу — с другой.
Равнинная поверхность острова местами изборождена речными долинами: это, вероятно, русла рек, обмелевших или изменивших свое направление.
Открытая земля является островом, расположенным на 79°27′ северной широты и 76°40′ восточной долготы от Гринвича. Остров тянется с северо-запада на юго-восток; его длина — 30 километров, ширина — около 15 километров. Остров — невысокая равнина; почва ее преимущественно песчаная. На почве морозное выветривание образовало своеобразные многогранники, похожие на очертания тигровых лап.
Уже с первого взгляда можно было заметить, что остров Визе совершенно другого строения, чем Земля Франца-Иосифа или Новая Земля.
Шмидт, издали увидев Визе, попросил не шуметь и спрятаться за скалами. Мы сначала не поняли, что он задумал.
Близорукость Визе помогла Шмидту в его шутке. Мы окружили подъехавшего на собаках Визе и, по условному сигналу Шмидта, с криком «качать землевладельца» начали подбрасывать вверх до тех пор, пока он не запросил пощады и не изъявил желания откупиться. Но чем? Об этом-то и не подумал новый хозяин пустынного острова. Правда, он достал из саней коробку печенья с нежным названием «Ромашка» и уговаривал нас отведать. Кто-то из полярников порылся в санях, затем незаметно провел рукой по карманам мехового пальто Визе и, убедившись, что нет ничего подходящего, так дико закричал: «Качать профессора!» — что не только Визе, но и Шмидт шарахнулись в сторону.
За Визе откупился Шмидт.
Его рюкзак, словно скатерть-самобранка, был полон яств. Визе удивленно смотрел на консервы, сыр, масло, колбасу и две бутылки коньяку, быстро выложенные Шмидтом на землю. Потом Визе, как гостеприимный хозяин, открыл бутылку, вскрыл консервные банки и всех пригласил к «столу». На импровизированный банкет пришла вся команда. Среди множества приветствий и добрых слов, сказанных в адрес Владимира Юльевича, запомнилось выступление Шмидта, который произнес его, стоя у каменного гурия и крепко держа в руках красное знамя.
— Мы водружаем здесь флаг нашей Родины для того, чтобы вернуться сюда и основать здесь полярную станцию. Пустынные острова будут один за другим заселяться для несения службы, направленной на развитие народного хозяйства и плавания в северных морях. Думаю, что не выдам секрета. Профессор Визе только что говорил со мною — на основе научных выводов он высказал интересные данные о возможности открытия новых неизведанных островов при подходе к западным берегам Северной Земли. Он просил меня и капитана изменить курс корабля. Мы с капитаном дали свое согласие. Надеюсь, что участники экспедиции поддержат это решение.
Советоваться с людьми, находить правильное решение после обсуждения противоположных точек зрения — этот принцип всегда лежал в основе работы Отто Юльевича Шмидта.
Мы не пожалели о принятом решении немного изменить курс ледокола. Действительно, на подходе к Северной Земле были открыты четыре больших острова, получивших названия: «Остров капитана Воронина», «Остров профессора Исаченко», «Остров профессора Самойловича», «Остров профессора Шмидта».
Осматривать и исследовать новые острова не было времени. Да к тому же нас торопили. Вот текст правительственной телеграммы:
«…Ледокол «Седов». Начальнику экспедиции Шмидту:
Успех продолжает сопутствовать экспедиции. Шлем сердечный привет Визе и глубокую признательность экипажу, научным сотрудникам за проведение труднейших обследований острова. С нетерпением ждем прибытия на Северную Землю.
Шмидт спешил скорее доставить отряд Г. А. Ушакова к западному побережью Северной Земли, исследованию которой придавали исключительное значение. Дни и ночи просиживал Шмидт с североземельцами, рассматривая списки продовольствия, снаряжения, научного оборудования, все пересчитывал и тут же давал распоряжения включить в неприкосновенный запас дополнительно множество разных продуктов, о которых Ушаков не подумал.
Заботливость Шмидта была настолько велика, что испытанный полярник Н. Н. Урванцев, проработавший на Крайнем Севере десятки лет, написал Отто Юльевичу от имени всех североземельцев трогательную благодарность. Помню, когда я прочел ему проникновенные слова письма старого полярника, Шмидт был взволнован и сказал:
— Передайте им — это моя служба, мой долг.
К небольшому пологому острову, лежащему недалеко от Северной Земли, ледокол «Г. Седов» подошел в тумане и бросил якорь. Шмидт вместе с Ушаковым на шлюпке отправились на рекогносцировку. Они долго и тщательно осматривали остров, измеряли глубины при подходе к нему, прикидывали, где спокойнее выгружаться, где ставить жилой дом, где промысловую избушку, радиостанцию, где разбивать метеоплощадку.
По возвращении на корабль поднялись к капитану. Шмидт предоставил право решать вопрос о выборе места для строительства станции Ушакову. Тот выбрал за лагуной довольно широкий перешеек и, указывая капитану это место, произнес:
— Здесь мы поставим дом, а перешеек назовем «Домашний», ведь нам тут зимовать два года.
Начальник экспедиции утвердительно кивнул головой.
Дни становились короткими, близилась зима. Птицы стаями летели на юг. Вся команда и научные сотрудники работали день и ночь. Доставляли шлюпками и баркасами мешки, ящики, бочки, доски, бревна и сено, которое предназначалось для трех коров и одного бычка.
Строительство подходило к концу. Кончалась и навигация в Арктике. Капитан торопился с отходом. Шмидт еще и еще раз проверил, все ли сделано, все ли завезено с корабля. Расставались с мужественной четверкой североземельцев, которым надлежало выполнить за два года титаническую работу, сердечно. Шмидт попросил кинооператора Петра Новицкого снять всю группу Ушакова вместе.
Прощаясь, Отто Юльевич подошел к зимовщикам и сказал:
— Знаю, будет трудно. Крепитесь. Держитесь друг за друга. Маленький коллектив сильнее одного человека. Обиду долго не держите в себе. Не тот прав, кто обижает, а тот, кто прощает. До свидания, товарищи. Через два года увидимся на этом же месте. Если все сделаете по плану, приеду, расскажу о своей мечте.
Оружейным залпом и гудками мы простились с Ушаковым, Урванцевым, Журавлевым и Ходовым. Корабль набрал скорость и быстро удалился. Фигуры зимовщиков, стоящих на высоком холме, вскоре скрылись из виду.
— Крепкие люди эти исследователи, — сказал капитан, когда к нему подошел Шмидт, и добавил: — Завтра герои начнут свой подвиг.
— Нет, дорогой мой капитан, они уже начали, — ответил О. Ю. Шмидт.
Александр ИванченкоКОНЕЦ ГРЮТВИКЕНА
Студеный, не по-морскому сухой воздух был недвижим и прозрачен. Казалось, я смотрю на остров сквозь застывшую родниковую воду.
Над зеленовато-стальным океаном, за грядой сидевших на мели айсбергов, вздымались горы, словно гигантские глыбы антрацита, покрытые рваными плешинами снега. Черные хребты окутывали пронизанные холодным солнцем и потому сверкавшие, как снег, облака. В ущельях клубился туман. Сизый от природы, но подрумяненный солнцем, на фоне угольно-темных скал он чудился фиолетовым.
Приближался берег, менялись краски. Антрацитовые вершины вдруг стали синими, потом по синеве как будто разлилось серебро. Грани скал залучились, как осколки льда. А склоны то становились коричнево-бурыми, то как бы покрывались розовой вуалью. Не менялась только окраска узкой прибрежной полосы. Между морем и горами змеилась изрезанная глубокими фьордами черная лента, словно разрисованная белыми бумерангами; в бинокль было видно — весь берег усыпан китовыми ребрами.
Южная Георгия… Сто миль в длину, двадцать — в ширину. Вытянутые в два горных хребта бесплодные базальтовые громады, снег и ледники. «…Земли, обреченные природой на вечную стужу, лишенные теплоты солнечных лучей; у меня нет слов для описания их ужасного и дикого вида». Так говорил об этом острове Джемс Кук. Прославленный мореплаватель не предполагал, что когда-нибудь на этой «ужасной земле» его соотечественники построят Грютвикен, самый южный порт мира.
В 1904 году, когда в Антарктике вспыхнула китобойная лихорадка, Англия, поднявшая перед этим на Южной Георгии свой «Юнион Джек»[19], поняла, что, имея здесь порт, она станет хозяином всего антарктического сектора Атлантики. На западе у нее были уже относительно обжитые к тому времени Фолкленды, на востоке — Тасмания, а между ними, на 54-й параллели, — Южная Георгия.
Строительство порта, рассчитанного на крупнейшие океанские суда, продолжалось меньше года. За тысячи миль от населенных берегов, среди голого камня и ледовых потоков, сползающих с гор к морю.