Однажды, ранней весной, от берегового припая у бухты Сидими оторвалась льдина, на которой двое мужчин, соседи Гека, ловили рыбу. Льдину ветром понесло в море. Гек бросился к шлюпке. Он быстро греб, стремясь догнать льдину. Только поздно вечером все трое вернулись домой, мокрые и продрогшие.
Растирая спиртом закоченевшие ноги, Гек тихо возразил жене, выслушав ее опасения, что он мог погибнуть:
— Иначе я поступить не мог. Живы все, и слава богу.
Сам он упорно воспитывал такое же мужество и у своих близких; для своей младшей дочери, Елены, он построил лодку «Нырок», Елена сама должна была сшить парус для «Нырка» и научиться в любую погоду управлять своим нехитрым суденышком. И эта выучка сослужила службу погибавшим на море людям.
Сама Елена Фридольфовна впоследствии рассказывала автору этих строк: как-то, когда отца не было дома, у берега Сидими показался пароход «Эльдорадо» с переселенцами. Штормило, и судно не могло ошвартоваться. Выбиваясь из сил, дочь Гека все же добралась до парохода, несмотря на то что волны швыряли лодчонку. С парохода выкинули штормтрап, и по нему спустились в лодку женщины с детьми.
До наступления ночи Елене удалось перевезти на берег всех пассажиров, которые должны были поселиться в этих местах.
В честь одной из своих дочерей шкипер Гек окрестил вновь открытую им бухту: на побережье Берингова моря, на так называемой Корякской земле, севернее бухты Глубокой, он назвал вдающееся в сушу водное пространство бухтой Наталии.
Неугомонный и разносторонний в своих интересах, Фридольф Гек сослужил своему отечеству еще одну добровольно принятую на себя службу. Он не только подробно обследовал северо-восточные берега Дальнего Востока, но и занимался розысками месторождений полезных ископаемых. В заливе Корфа, где Фридольф Гек обнаружил несколько удобных стоянок и окрестил три бухты, назвав их «Сибирь», «Скобелев», «Скрытая», он нашел выход пластов каменного угля и не раз там запасался топливом и когда плавал на судне «Сибирь», и позднее, когда командовал судном охраны «Сторож».
Когда же Гек промышлял у Караганского острова, на северной оконечности Камчатки, он открыл неизвестный ранее залив и назвал его в честь приамурского генерал-губернатора заливом Корфа, так как Корф немало способствовал освоению этого края.
Неожиданно для Гека у него появился единомышленник, с которым он вскоре не только повстречался, но и вместе участвовал в промысле, получив из его рук хорошо оснащенное и большое по тем временам промысловое судно.
Об этом человеке, весьма по-своему примечательном, Акиме Григорьевиче Дыдымове, необходимо рассказать, ибо в жизни Гека и в развитии китобойного промысла на Дальнем Востоке Дыдымов сыграл заметную роль. Опытный моряк, он много лет плавал в дальневосточных морях на клипере «Джигит», и теперь, выйдя в отставку в чине капитана 2-го ранга, он решил на свои средства приобрести в Норвегии паровое китобойное судно с гарпунной пушкой и активизировать русское китобойное дело, так как не мог смириться с тем, что в прибрежных водах по-прежнему продолжали хищнический промысел иностранные промышленники.
Потомственный моряк, Дыдымов продал свое родовое имение; правительство выдало ему ссуду в пятьдесят тысяч рублей, а недостающую для покупки парохода сумму собрали те, кто сочувствовал новому начинанию смелого моряка. Среди них был, в частности, известный русский ученый-зоолог О. Гримм. В ту пору в газете «Русское судоходство» появилось письмо Дыдымова, которое перепечатали многие другие газеты:
«Я решил оставить морскую военную службу, по крайней мере на мирное время, и, обладая достаточным запасом энергии, необходимыми морскими знаниями и некоторым капиталом, вознамерился заняться лично китобойным промыслом в Тихом океане.
Жертвуя для этого дела как всею своею предшествующей службой в военном флоте, так равно и всеми личными средствами, я, помимо желания вознаградить себя с избытком в денежном отношении, не менее того желаю доказать своим тяжелым на подъем соотечественникам, что плакаться на безденежье, сидя у камина душной петербургской комнаты, нечего — стоит только обратиться к громадным природным богатствам России, и они с избытком вознаградят за приложенный для приобретения их, конечно, нелегкий труд. Я далек от мысли делать из своего предприятия какой-либо секрет, почему с удовольствием буду сообщать весь ход своего нового промысла, который должен же наконец заинтересовать русское общество, так как наибольшее количество китов водится в русских водах, почему Россия и должна бы стоять впереди этого промысла; а у нас большинство имеет самое смутное понятие об этом деле, едва ли не ограничивающееся достоверными сведениями о тех трех китах, на которых держится Земля… В успехе своего дела я не сомневаюсь и надеюсь, что, по примеру моему, найдутся в ближайшие же годы последователи, важно сделать только почин. Делаю его на свой страх, но рад буду всякой поддержке и участию. И тогда торговый флаг русских промышленников сам, ради своих личных интересов, будет охранять русские воды от расхищения их богатств иностранцами».
Среди тех, кто встречал во Владивостоке судно Дыдымова, названное в честь зачинателя морских исследований этого края «Геннадий Невельской», был шкипер Гек.
Именно его в первую очередь и разыскал на пристани взволнованный торжественной встречей Дыдымов.
Гек внимательно осмотрел судно. Китобоец имел водоизмещение 170 тонн, паровую машину в 30 лошадиных сил и был вооружен усовершенствованной пушкой, стрелявшей гарпуном с разрывной гранатой. У короткого ствола с очень толстой казенной частью была длинная ручка, с помощью которой пушка поворачивалась на высоком толстом лафете, напоминавшем тумбу. Пушка эта была установлена в носовой части судна. Кроме машины, «Геннадий Невельской» имел полное парусное вооружение и мог делать под парусами до семи миль в час.
Одобрение Гека многое значило для Дыдымова. До нас дошли слова, с которыми Дыдымов обратился к Геку:
«Это вы заронили в мою душу веру в необходимость использовать богатства дальневосточного края по-хозяйски, изгоняя из этих вод хищников и защищая честь русского флага…»
Генерал-губернатор Корф на обеде, устроенном им в честь прибытия нового судна, не только произнес весьма прочувственную речь, но и торжественно заявил, что дарит Дыдымову конфискованную за хищнический промысел американскую шхуну «Аурану», чтобы укрепить этим дело, начатое Дыдымовым.
Тут же Дыдымов предложил Фридольфу Геку принять на себя командование шхуной «Аурана», которую и было решено отныне именовать «Надеждой».
Пока «Надежду» ремонтировали, Гек отправился вместе с Дыдымовым на «Невельском» в качестве инструктора-гарпунера. Удача сопутствовала им — в первый же день на выходе из бухты Врангеля они убили первого кита, хотя он и протаскал их перед тем два часа по заливу Петра Великого. Позднее Дыдымов плавал у южных берегов Приморья, а «Надежда» совершила три рейса в Нагасаки, перевозя туда китовое сало для продажи.
Казалось, все обещало успех, но слишком суровыми были подчас условия промысла, а это требовало от мореходов не только смелости, умения, но и огромной выдержки и предусмотрительности. Этими свойствами отличался Гек, но как раз их-то и не хватало Дыдымову.
В середине декабря, когда киты ушли на юг, Дыдымов отправился на промысел в залив Браутона. Охотясь, «Геннадий Невельской» и шхуна «Надежда» базировались в корейской бухте Чагу-Чьем-Дагу. Надо заметить, что у Гека сложились весьма дружеские отношения с корейскими рыбаками и он никогда не пренебрегал их опытом и советами.
Однажды в штормовую погоду Гек решил отстояться в этой бухте, а нетерпеливый Дыдымов, рассчитывая на паровую машину «Невельского», не внял уговорам Фридольфа и покинул стоянку, отправившись промышлять китов вдоль корейского берега. Капитаны условились: после приема судового снабжения в бухте «Гайдамак», где Дыдымов на бывшем участке Гека построил завод для вытапливания китового жира и склады, «Геннадий Невельской» вернется в бухту Чагу-Чьем-Дагу, а затем оба судна пойдут в Японию на ремонт.
Но напрасно Гек ожидал Дыдымова в Нагасаки, как это было условлено заранее. Обеспокоенный не на шутку, Гек оповестил об исчезновении «Невельского» все консульства, ближайшие порты… Гек горевал и продолжал опрашивать всех моряков, плававших в этих водах, не встречали ли они ненароком «Невельского». Но все было напрасным. Лишь год спустя в газетах промелькнуло сообщение о том, будто видели судно Дыдымова затертым во льдах где-то вблизи от берегов Кореи.
Гек предполагал: у парохода было всего восемь тонн угля и Дыдымов, израсходовав в пурге все топливо, при встречном ветре не мог уже добраться до залива Петра Великого, а потом зажатое льдами низкобортное судно обледенело и утонуло.
Так русский китобойный промысел на Дальнем Востоке прекратился на долгие годы. Ему суждено было возродиться лишь много лет спустя, после установления Советской власти на Дальнем Востоке.
После всего пережитого Гек стал командовать парусно-паровой шхуной «Сторож», принадлежавшей министерству государственных имуществ. Он должен был охранять стада котиков и лежбища морского зверя в Беринговом и Охотском морях.
Шесть месяцев в году Гек плавал в северных водах, преследуя американских, норвежских и японских хищников.
Служба эта была тяжелой; чтобы ее успешно осуществлять, необходима была бы в ту пору целая сторожевая флотилия.
И все же в тот год русскими сторожевыми судами в территориальных водах были задержаны 34 иностранные шхуны, которые добыли и скупили у аборигенов 25 тысяч котиковых шкурок.
Но береговая охрана котиковых лежбищ была малочисленной и плохо вооруженной и, кроме того, русская администрация крайне плохо снабжала местное население, отчего алеуты охотно сбывали шкурки пришельцам в обмен на продовольствие.
Гек установил, что только с июля по сентябрь у Командорских островов крейсировало около сорока чужеземных шхун; за мануфактуру и спирт иностранцы приобретали ценные меха.