«Был бы я художником, непременно нарисовал бы рождение дня!» — подумал капитан.
На горизонте возник силуэт судна, которое также спешило к этому порту. Чайки несли на крыльях первые лучи солнца. И капитану стало легче. «Днем, возможно, прояснится и наше положение».
И в самом деле все выяснилось. Израиль напал на соседей. Порт сразу же оказался в зоне военных действий, как и все побережье дружественной нам страны. Власти предупредили капитанов, что суда самостоятельно не могут передвигаться без специального разрешения.
— Ну и влипли! — прокомментировал это распоряжение боцман. — Значит, ни в порт, ни до дому — ни-ни!..
— Выходит, так, — почесал затылок четвертый механик Алексей Дубинский.
Моряки за обедом живо обсуждали создавшееся положение.
В небе появились «фантомы» и «миражи». Белоснежные, ощетинившиеся пушками и ракетными подвесками, они напоминали хищных птиц, рыщущих в поисках добычи. Несколько раз самолеты пролетали над «Кременчугом». Капитан распорядился, чтоб экипаж не выходил на открытые палубы: не ровен час еще обстреляют. Но матросы не устояли перед соблазном посмотреть на печально известных пиратов воздуха, о которых знали понаслышке из сводок о войне во Вьетнаме. Впрочем, на судне было несколько моряков, которые ходили в Хайфон и подвергались налетам таких же стервятников.
В молчании глядели моряки вслед самолетам, с визгом, на малой высоте уходящим в сторону суши, чтобы сеять смерть и разруху. Боцман и старпом стояли рядом.
— Слушай, Володя, почему они красят их в белый цвет?
— Цвет погребального савана, цвет смерти… Чтоб на психику давить… Да и маскировка, наверное, от ПВО.
— А мне кажется, они мараться не хотят…
— Как это?
— Ну, понимаешь… Там, внизу, кровь, грязь, гарь… А мы, мол, белые люди, сели, чистенькие, в самолет, полетели, нажали кнопку и вернулись чистенькие… Брезгуют вроде как.
— Может, ты и прав, Никитич, мараться они не любят.
К полудню в городе полыхало зарево пожаров. Недалеко слышалась стрельба из пулеметов и автоматов. Работы на палубе советского турбохода прекратились. Намечавшееся собрание решили пока не проводить. Однако первый помощник капитана после обеда созвал моряков на политинформацию и рассказал о том, как разворачиваются здесь военные действия. День прошел в тревоге.
На другой день в порт прибыл представитель Морского Флота СССР в этой стране Дружников. За капитаном пришел рейдовый катер. Совещание проходило на одесском теплоходе «Сангар», ошвартованном у причала. Туда же прибыли и капитаны трех других советских судов — «Печоры», «Красноводска» и «Ростовского комсомольца».
Гордиенко вернулся через два часа. Коба пытался угадать что-либо на спокойном лице мастера, но ему это не удалось. Капитан отдал приказ установить постоянную связь по УКВ «Корабль» со всеми нашими судами и привести в готовность машину.
— Уходим? — неуверенно спросил Полищук.
— Нет, — коротко ответил капитан, и других вопросов не последовало.
Кроме советских, на рейде коротали дни и ночи суда под греческим и ливанским флагами. Несколько иностранцев стояли в порту. Когда начались военные действия, разгрузка приостановилась.
В бинокль можно было разглядеть у складов длинные очереди крытых брезентом грузовиков. Возле машин суетились люди, грузили и техникой, и вручную. Грузовики не задерживались, срывались и мчались на трассу. На их места становились новые.
— Спешат, как перед эвакуацией, — предположил Андрей Полищук.
— А может, опасаются больших пожаров и увозят грузы в глубь страны? — подумал вслух старпом.
На второй день войны в порту появились солдаты в беретах. Они помогали грузить и, видимо, охраняли порт. На молу у входной мигалки теперь тоже расхаживали«береты»с автоматами. А когда появлялись самолеты, из-за складов дружно палили по ним зенитки.
Военные власти порта передали распоряжение на все суда, чтобы соблюдали светомаскировку в ночное время. «Вот так потихоньку и мы втягиваемся в военную жизнь», — размышлял Гордиенко.
В один из дней он собрал командиров на совет в кают-компанию.
— Думаю, работу на судне не стоит прекращать, товарищи. А укрываться будем только в случае налета самолетов на порт. Полагаю, что в ближайшие дни нас поставят под выгрузку. Да и как бы ни сложилось, советским судам негоже уходить, не доставив груз по назначению. Да… Попрошу вас еще раз проверить по своим заведованиям средства борьбы за живучесть.
Гордиенко редко повторял свои приказания дважды, а это уже прозвучало несколько дней назад. Все присутствующие заметили это, но никто не подал виду. Тревога капитана была понятна.
Жизнь на «Кременчуге» шла своим чередом Вахты сменялись вахтами, мелкие ремонтные работы, покраска — все, как планировали старпом, стармех и боцман.
Провели общесудовую тревогу. Погоняли новичков в кислородных приборах. Старпом не скрывал удовлетворения, когда видел, как стараются моряки, прилежно и четко выполняют все вводные, и даже решил напроситься на похвалу у мастера.
— Роман Владимирович, — подошел он на мостике к капитану, — ну как ребята пашут?
— Ну-ну! Владимир Иванович, не перехвалите. Тренируйтесь. Если что случится — думать будет некогда, тогда навыки нужны.
Восьмого октября в порт завели «Ростовский комсомолец»: срочный груз. А девятого он уже снялся в рейс. «Повезло!» — не скрывали зависти моряки и долго провожали взглядами удалявшийся теплоход.
Налеты на порт участились. Однако и заслон огня стал плотнее. Не всякому самолету удавалось прорваться, чтобы прицельно отбомбиться. Жизнь на рейде стала беспокойнее.
«Шарахнут они нас!» — увидев рассыпавшуюся веером эскадрилью, подумал боцман и скомандовал:
— Всем укрыться!
Снялись в море иностранные суда, стоявшие в порту. За ними потянулись и те, что находились на внешнем рейде. И нашим морякам стало неуютно и одиноко. Впереди порт, который обстреливался с воздуха и с моря. С другой стороны море, полное неожиданностей.
Ночью зарева пожаров полыхали на северо-востоке и на юге, видимо в соседних городах, где были нефтехранилища. Иногда из порта лихо выскакивали ракетные и торпедные катера, занимали боевые позиции у бортов советских судов и вели беспорядочную стрельбу, а затем, успокоенные своей боеготовностью, скрывались за молом. И снова наступала тишина, окутанная неизвестностью. О том, когда возьмут «Кременчуг» к причалу, диспетчеры пока не говорили.
Девятого октября портовые власти явились на турбоход и опломбировали радиорубку. Радист теперь вел радиовахту только на прием.
Положение советских судов усложнилось, но жизнь шла четко, по заданному ритму, разве что прибавилось организованности во всей работе да дисциплина стала крепче. Боцману, механикам и штурманам не приходилось дважды повторять распоряжения: с первого слова моряки хватались все делать, будто от этого, и только от этого, зависело благополучие всех.
Секретарь партийной организации турбохода Федун и комсорг Билкун беседовали с моряками, заглядывали на огонек в их каюты. Первый помощник капитана каждый день проводил политинформации о текущих событиях в мире и, в частности, здесь, на Ближнем Востоке.
Однажды после такой беседы машинист Анатолий Кривчун предложил:
— Давайте все-таки построим спортивный городок. Завтра начнем, а в субботу закончим.
— Правильно! Это дело! — поддержали все моряки.
С ними охотно согласился и капитан. Энтузиазм людей надо было поддержать.
Вечером у доктора собралась обычная компания: старпом, второй штурман и четвертый механик. Мрачноватая обстановка и этих, обычно не унывающих людей привела в минорное настроение. Пили хороший «докторский» чай. Семененко считался на судне первым специалистом по его заварке. Старпом тихонько бренчал на гитаре, напевал:
Вы слышите, грохочут сапоги
И птицы ошалелые летят!
Доктор отобрал у него гитару, пообещал сыграть марш пооптимистичнее, однако от темы уйти не смог и запел:
Надежда, я вернусь тогда,
Когда трубач отбой сыграет…
— Э-э, доктор, отдавай инструмент, устрою вам героику с патетикой! — пообещал старпом.
Он бодро гремел струнами, про себя угукал, затем вырвались слова:
Здесь вам не равнина.
Здесь климат иной,
Идут лавины одна за одной.
— Ну, вот! То, что надо, — одобрил штурман.
А старпом продолжал дальше:
И можно свернуть, обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
Но песня натолкнула на новую тему для разговора. Механик и штурман принялись обсуждать важный в данной обстановке вопрос: что лучше — утонуть в море или погибнуть в горах.
— Ребята, а вы не можете поговорить о чем-нибудь другом? — не выдержал доктор.
— А чего о другом? — огрызнулся горячий четвертый механик. — Вчера вон залетела шальная пуля на спардек, а завтра, может, и снаряд залетит. Или какой-нибудь из этих птенчиков, — он кивнул на подволок, — уронит тебе на голову «феникс». Будешь потом… возрождаться из пепла. Эх, кабы маленькую пушечку! — мечтательно закончил он.
— Ну и что бы ты делал с ней? — поинтересовался доктор.
— Защищался бы до последнего! — торжественно поклялся механик.
— Детство, — резюмировал старпом. — Никто не собирается по тебе стрелять. Мы мирное торговое судно, и нас защищают международные законы.
— А вот на «Фарабе» был случай, — не унимался малоопытный четвертый механик. — Пришли они в Бейрут…
— А что, братцы, — поднялся старпом, — пора и нам всем в люлю. Завтра ведь рано вставать. Дел много, да и… будем строить наш олимпийский стадион.
— Пошли! — поддержал Полищук.
— До завтра!.. Гуд бай!.. Бай-бай!
— Не НЗ ли чая хранишь в этих сумочках, доктор? — кивнул старпом на два битком набитых подсумка с красными крестами, висевших у входной двери.