Прилетел Андрей Сергеевич Монин, директор Института океанологии. С этого момента он возглавит экспедицию.
День семьдесят второй. Сегодня мы уходим из Занзибара. По спикеру объявили: «Черному на мостик!» Поплыл по левому борту берег, очень похожий на кинопавильон, построенный для сказочного фильма про лампу Аладдина или приключения Синдбада-морехода. Стояла и смотрела, как он проходит мимо, чтобы остаться позади, должно быть, навсегда. Ждали зеленого луча, а его не было. Была зыбь на гладкой серо-голубой воде. Потом золотая дорога, кончающаяся выпуклым краем на горизонте. Потом, далеко-далеко, светло-зеленые пятна там и сям в океане…
День семьдесят четвертый. Как волны расходятся от какого-то эпицентра, а самого эпицентра не видать, так доходят до меня толки о новой власти. Сегодня не была на утренней планерке после ночной вахты — не могла подняться. А она, оказывается, продолжалась два с половиной часа. Прохорова бранили первым, но после того как разобрали деятельность всех остальных, он стал думать, что его хвалили. Паке Монин посоветовал прочесть учебник физики.
Нам предстоял заход на Коморские острова, однако накануне капитан получил радиограмму из ОМЭРа (отдел морских экспедиционных работ АН СССР) от Папанина о том, что коморские власти пока не дали своего согласия, с распоряжением: без разрешения не заходить. Монин же своей властью приказал капитану зайти. Капитан ходит мрачный.
Коморские острова по-другому называются Лунные острова. По этому поводу над нами почти полнолуние. На ночной вахте стояла на палубе ошеломленная: голубая ночь не как литературная красивость, а как действительность.
День семьдесят пятый. Рано утром встретила капитана. «Вы довольны?» — «Чем?» — «Определенностью положения». — «А, вы об этом! Да». Дело в том, что вчера все-таки послали запрос коморским властям. Получили радиограмму за подписью верховного комиссара: разрешение на заход не подтверждено Парижем (Коморы официально именуются заморской территорией Франции).
Монин на пятиминутке рассказал ситуацию, предложил «покрутиться около Комор», пока он предпримет кое-какие меры, а чтобы не тратить время зря, заложить маленькую станцию. Пусть гидрологи проведут серию: Пака — буксировку, Шевцов — опустит свой зонд, Прохоров — АИСТ, а если останется время, то и биологи еще поработают. Но если что, станцию быстро свернем.
У Монина седая голова и странно веселые голубые глаза. Вы никогда не можете понять их выражения, поскольку он редко смотрит на собеседника. Взглянет эдак отрывисто, словно схватит что-то в вас, что ему было нужно, и вновь взор отсутствует. А что он в это время делает с вами, схваченным там, внутри себя, вам ни за что не понять. Говорит он медленно, почти думает вслух, иногда увлекается, уходит в сторону, но всегда возвращается к главной мысли. Говорит хорошо, точно, разнообразно, обнаруживая внутренний слух к слову. Интересно взглянуть на него, когда он сердится. В этот раз, во всяком случае, ничто не выдавало в нем человека, распекавшего своих сотрудников накануне.
Отчего мы должны «крутиться» около Комор? А вот отчего. Наш рейс, помимо всего прочего, должен содержать одно сенсационное событие — покупку целаканта. Сюжет стоит того, чтобы рассказать о нем подробнее, ибо история обнаружения целаканта относится к увлекательнейшим научным открытиям XX века.
Утром 22 декабря 1938 года заведующей Ист-Лондонским музеем (речь идет о Южно-Африканской Республике) мисс М. Кортенэ-Латимер позвонили из компании «Ирвин и Джонсон» и сообщили, что один из траулеров доставил странную рыбу, не желает ли она взглянуть. Мисс Латимер, весьма увлеченная своим делом молодая особа, вызвала такси и немедленно отправилась на причал. На следующее утро она в необыкновенном волнении писала письмо знакомому ученому, мистеру Дж. Л. Б. Смиту: «Уважаемый доктор Смит!.. Надеюсь, вы сможете помочь мне определить эту рыбу. Она покрыта мощной чешуей до самой оторочки из кожных лучей. Каждый луч колючего спинного плавника покрыт маленькими белыми шипами. Смотрите набросок красными чернилами». Не менее взволнованный Смит отвечал: «Судя по вашей зарисовке и описанию, она напоминает формы, которые давным-давно вымерли… Тщательно берегите ее, не подвергайте риску пересылки. Чувствую, что она представляет большую научную ценность».
Только в феврале следующего года Смит смог взглянуть на таинственную незнакомку. 20 февраля 1939 года первое сообщение и первые фотографии были опубликованы в газете «Ист-Лондон Дейли Диспетч». С тех пор началась всемирная слава целаканта. И начались муки доктора Смита. Уже на следующий день после сообщения в печати один из коллег заявил ему: «Доктор, что вы наделали? Просто ужасно видеть, как вы губите свою научную репутацию. Я только что говорил с Иксом, и он назвал вас сумасшедшим. Сказал, что это всего-навсего морской судак с регенерированным после повреждения хвостом». Многие разделяли эту точку зрения. Кто-то смеялся над Смитом, кто-то рекомендовал не обращать внимание на его выходки. И только сам доктор Смит был совершенно уверен, что экземпляр целаканта-латимерии, названный им так в честь мисс Латимер, есть родственник доисторических рыб, живших 300 миллионов лет назад.
Четырнадцать лет Смит занимался дальнейшими поисками целаканта. Выпускал листовки, договаривался с рыбаками, вместе с женой прошел сотни, если не тысячи километров побережья, рассказывая местным жителям о замечательной рыбе и обещая награду за ее поимку. Попытался организовать экспедицию, но началась вторая мировая война, а когда она кончилась, никто не хотел давать средств на полубезумную затею. Второго экземпляра не было, целакант как будто вымер вторично.
И все-таки долгожданный день наступил. В декабре 1952 года житель деревушки Домони на юго-восточном побережье Анжуана, одного из Коморских островов, Ахмед Хуссейн выловил целаканта. Когда доктор Смит, с величайшими трудностями добившись разрешения прилететь на Коморы, увидел рыбу, он опустился на колени перед ней и стал ее гладить. Все увидели, что он плачет. Он плакал и не стыдился этого. Четырнадцать лет его жизни были отданы поискам. Он сомневался, падал духом, снова обретал надежду, и вот теперь стало ясно, что он победил. Открытие было подтверждено.
Нынче ловля целакантов, которые водятся только у Коморских островов, является французской монополией. Всего сейчас поймано больше полусотни латимерий (на местном языке — комбесс). Они есть во многих научных коллекциях мира. В Советском Союзе латимерий нет. А Андрей Сергеевич Монин, судя по всему, человек увлекающийся и азартный. В октябре прошлого года он списался с министерством сельского хозяйства, животноводства, рыбного и лесного хозяйства Коморских островов. Министерство дало согласие на продажу одного экземпляра целаканта для научной коллекции Института океанологии. Уже выйдя в рейс и будучи в Индийском океане, мы послали с борта судна запрос: подтвердите прежнюю договоренность. Получили ответ: да, все в порядке, ваш экземпляр целаканта ждет вас.
И вдруг такая петрушка!
День семьдесят шестой. Вышли на радиотелефонную связь с Коморами. Наш «француз» Костя Федоров подошел к телефону. В очень вежливых выражениях верховный комиссар Коморских островов мсье Муказьян объяснил, что французские власти отказали научному судну «Дмитрий Менделеев» в заходе на острова. Федоров напомнил комиссару о цели нашего визита. Комиссар ответил, что у него на этот счет нет никаких возражений, но как это сделать, он затрудняется решить. Мы предложили выслать за целакантом катер. Увы, ответил мсье Муказьян, это невозможно. Может быть, есть возможность прислать катер с Комор? Но и это оказалось невыполнимым. Как заявил комиссар, на Коморах трудно с плавсредствами. Поистине таинственная, не желающая даваться в руки рыба.
Целакант улыбнулся нам: перед началом утренней планерки Вадим Пака нарисовал на грифельной доске силуэт улыбающегося целаканта.
«Давайте попросим корреспондента, — сказал Пака, — составить текст письма в ТАСС». Запрос, который был послан по дипломатическим каналам МИДу Франции относительно Комор еще в августе прошлого года, пролежал без ответа шесть с лишним месяцев. Сегодня, 2 марта, мы получили официальный отказ.
Только что мы запросили ОМЭР о возможности захода на Мадагаскар, куда коморские власти согласны переслать рыбу. Если нам откажут, остается последний шанс: просить отправить экземпляр целаканта в Дар-эс-Салам, в советское посольство. Подождем два дня.
На планерке Костя Федоров сказал, что вчера Пака провел необыкновенно интересное зондирование электропроводности. Монин не прореагировал. Но вовсе не оттого, что он злопамятен, а оттого, что бывает во всех лабораториях и все узнает сам накануне.
Зашла к Вадиму. «Так как с турбулентностью, есть она или нет?» — «С турбулентностью крайне любопытно: в одном месте ее не было, в другом она появилась опять». — «Что это означает?» — «Новое знание о ней. Прежде мы думали, что она достаточно интенсивна в верхнем перемешанном слое (верхний перемешанный слой — океанологический термин). Но наличие разных слоев — по температуре, солености и т. д. — заставляет предположить низкую степень турбулентности, иначе все эти слои перемешались бы и стали однородными. И инструментально это подтвердилось. В литературе считалось, что турбулентность «пятниста», есть даже термин Филиппса: «блин-структура». Теперь можно сказать, что она «слоиста». — «Это все нужно описать. Возможна большая серьезная работа». — «Диссертация? Нет. Напротив, именно сейчас нужно продолжать исследования. Мы придумали одну штуку…»
Эта «штука» называется зонд «сигма». Когда Монин упрекал Паку в незнании физики, речь шла о «сигме». Когда Федоров на планерке заявил о необыкновенно интересном зондировании, речь тоже шла о «сигме».
Что же произошло в эти несколько дней?
Идея «сигмы» возникла давно, но только перед Занзибаром ее удалось осуществить. Получили прибор, который измеряет тонкую стратификацию (слои), дает непрерывный и очень подробный профиль электропроводности. АИСТ тоже это измеряет, но он грубее, и он дает одно измерение в секунду, а «сигма» — сто. Однако АИСТ еще измеряет температуру и соленость. Пака, докладывавший на планерке о первом зондировании до глубины 200 метров, заметил, что соленость, в общем, роли не играет, за что и получил «плюху» от Монина. Следующий зондаж Пака провел до глубины 1500 метров, тут-то и Монин заинтересовался «сигмой», немедленно поняв, какие возможности в ней таятся.