День семьдесят седьмой. Ну был денек!.. На планерке Монин сказал, что во время отлива попытаемся высадить на риф Гейзер производственный отряд. Мы занимаемся в этом районе гидрографическими исследованиями опасных для мореходов мест, что всегда представляет существенный момент в навигации. На рифе производственный отряд будет доставать кораллы для институтской коллекции. Если сегодня не придет ответ из Москвы, ночью снимаемся и уходим. Сегодня пятница, в субботу и воскресенье ждать чего бы то ни было безнадежно, а больше у нас нет времени. Капитана не было. Все ждали его пробуждения, потому что только он мог вести судно к рифу. При наших размерах и нашем водоизмещении это было достаточно рискованно, но я и прежде слышала, что наш капитан — «рисковый» человек.
Вечером мы договорились, что я проведу весь день рядом с ним: пришло в голову записать день капитана. В девять позвонила ему. Он говорил со мной сквозь зубы — буквально. Не от досады вовсе, а от зубной боли, которая мучила его всю ночь и которую он глушил пирамидоном. Пока капитан не явился на мостик, читала «Лоцию островов Индийского океана». В ней записано:
«Риф Гейзер кольцеобразный, более чем на 10 миль простирается в направлении SW-NO в 73 милях к ONO от острова Майот. Он состоит из подводных скал и песчаных банок. В северной части рифа грунт ил, а в юго-западной скала. Юго-западная часть рифа местами осыхает. Над юго-восточной его частью глубины 31—36 метров. Северо-восточная часть рифа не обследована.
По сведениям 1842 года, осыхающая часть рифа Гейзер скрывается в полприлива. Незадолго до малой воды на рифе можно насчитать 17 надводных скал, из которых самая большая напоминает по форме и размерам шлюпку, идущую под парусом. Вблизи этих скал много осыхающих песчаных участков. Между отдельными опасностями рифа Гейзер есть узкие, но глубокие проходы.
На песчаных участках рифа Гейзер лежат остатки нескольких погибших здесь судов.
Район рифа Гейзер считается наиболее опасным местом Мозамбикского пролива, особенно в полную воду и при спокойном море, когда обнаружить риф трудно».
Далее идут предупреждения о соседних рифах Ровер, Борнео, Биссон. Однако, скажем, по сведениям 1882 года Борнео расположен в 17 милях от Гейзера к западо-северо-западу, и на нем якобы затонуло судно, а по сведениям 1922 года этого рифа вовсе нет. Кончается статья так: «Существование всех этих мест опасностей сомнительное, и возможно, что здесь существует только риф Гейзер. Но впредь до детального обследования района рифа Гейзер при плавании следует соблюдать исключительную осторожность».
Было спокойное море, начиналась полная вода, и мы, соблюдая полную осторожность, как предписывала «Лоция», шли к рифу Гейзер. Матрос Миша Ночовный с биноклем на груди сказал мне: «Здрасте!» — и полез на мачту, на самую верхнюю ее площадку: теперь он был впередсмотрящий. Электронавигатор Слава Чирва расположился у локатора. Вахтенный штурман Коля Рыжов тоже взял бинокль. В начале одиннадцатого появился капитан. За ним стали являться новые и новые люди, имеющие и не имеющие отношения к поиску рифа и прокладке курса корабля. Но ведь впереди была цель, манящая и опасная.
Дальше взяла часы, карандаш и бумагу и добросовестно записала пьесу, которая разыгрывалась на капитанском мостике.
10.45.
Ш т у р м а н. Михаил Васильевич, поглядите справа десять! (То есть десять градусов правее носа корабля.)
К а п и т а н. Вижу облако, и больше ничего.
10.46.
Ш т у р м а н. Две двести тридцать. (Это о глубине, поскольку важно не пропустить повышение донного рельефа.)
К а п и т а н. Сколько по счислению?
Ш т у р м а н. Осталось пять миль.
К а п и т а н. При такой видимости мы должны были уже увидеть его. (Сама была свидетелем, как обманывают карты.)
Н о ч о в н ы й (по радиосвязи). По носу белые буруны! (Помехи, плохо слышно.)
В а х т е н н ы й м а т р о с. Миша, говори спокойно. Какое расстояние до бурунов?
Н о ч о в н ы й. Шесть миль. (Буруны — это волны, которые на что-то накатываются, они признак осушки или камня.)
К а п и т а н. Вызовите Ковалевского, пусть сообщит глубины. (Ковалевский сидит на эхолоте.)
10.55.
С м о л е в (гидрограф). Михаил Васильевич, глубина снова нарастает. Только что прошли две тысячи.
Капитан сам лезет наверх, на локаторную площадку, туда, где впередсмотрящий.
11.00.
К о в а л е в с к и й. Глубина 1850, резко уменьшается. (Тут же Чирве.) Зрение испортишь, брось. (Чирва так ничего и не видит в локатор.)
Ш т у р м а н. Боцману на бак!
(«Зачем, Коля?» — «Чтобы, если что, сразу отдать якоря — тогда встанем как вкопанные».)
Н о ч о в н ы й (по радиосвязи). Прямо по носу вижу полосу, как на Гонолулу было, помните?
К а п и т а н (он уже спустился вниз, ласково, как с ребенком). Как на рифе?
Н о ч о в н ы й (радостно). Да, да!
(Кто-то что-то проворчал в адрес Ночовного. Капитан терпеливо: «Надо слушать все, что скажет матрос. Пусть он ошибается, пусть ему что-то показалось, все в такой ситуации надо принимать во внимание».)
11.05.
К а п и т а н. Старпому подняться на мостик!
С т а р п о м (появившись). Что, буруны на горизонте? Малый ход!
Ш т у р м а н. Что вы наблюдаете, перекат волны или риф?
С т а р п о м. Просматривается риф. (Ночовному.) Справа десять камни видишь?
К о с т я Ф е д о р о в (он тоже с биноклем). Слева пять видел камни и высокий грунт.
Ш т у р м а н. Боцман, предупредить: якоря изготовить, самый малый!
С т а р п о м. Слеза сорок осушка, желтая полоса.
К а п и т а н. Вижу бурун и камни.
Ш т у р м а н. По счислению полторы мили.
11.10.
К а п и т а н. Какой курс?
Ш т у р м а н. Курс 328 норд-вест.
К а п и т а н. Меняем на 320. (Чирве.) До сих пор не видно в локатор? (Чирва отрицательно мотает головой.) Вот собака!.. Малый ход!
Ш т у р м а н. По счислению одна миля.
К а п и т а н. А на глаз еще четыре-пять.
В а х т е н н ы й м а т р о с. Тысяча метров глубина.
Н о ч о в н ы й. Справа сорок пять вода за рябью другого цвета.
Ш т у р м а н. Глубина 500 метров.
К о в а л е в с к и й. На 250 пишет рыбу.
К т о - т о. Целакант бродит.
11.30. Мы подкрадываемся к рифу с осторожностью кошки.
Подошла к старпому. «Вы идете на промерном катере?» — «Я». — «Возьмите меня с собой». — «Мне разрешено взять шестерых, а у меня уже и так восемь». — «Я вешу пятьдесят килограммов — меня и не заметят». — «Ладно». Собралась в два счета: маска, трубка, майка с длинными рукавами, джинсы, кеды, чтобы плавать среди кораллов (коралловая царапина — весьма неприятная штука), фотоаппарат. В нашу задачу входило прощупать рельеф рифа, осушки, глубины и так далее. Промерный катер оказался не в порядке — спустили пассажирский. Все, кому полагалось, попрыгали в него, в том числе Андрей Сергеевич Монин, и пошли. Довольно быстро подошли к мелкому месту и стали двигаться по свалу, то есть там, где подводный риф резко обрывается и сразу нарастает глубина. Нам повезло с погодой: вода стояла спокойная, как в бассейне на Кропоткинской, и такого же цвета, только там бирюзовая подсветка, а здесь так, «от бога». С одного борта смотришь — мелко, дно видно, как в аквариуме (а на самом деле шесть метров, но такая прозрачность), с другого — только толща воды, и уже ничего в глубине. Стояла у того борта, где просматривался свал. Если бы увидела в рейсе только это и ничего больше, уже надо было идти в рейс. Кораллы всевозможной формы, размера и цвета, подводные пещеры, рыбы невыносимых окрасок: желтые, синие, серебряные, черные, и при этом круглые, плоские, упитанные, узкие — всякие. То, на что можно смотреть часами, не отрываясь. Живая изменчивая жизнь. Прекрасное в вечном движении. Несколько раз встретились акулы. Мы шли на высадку, и акул не требовалось. Однако никакого чувства страха не возникло. А возникло оно тогда, когда катер брюхом слегка прополз по дну. Должно быть, оттого, что день сиял, был полный штиль и не было наработанного морского опыта. Хотя теоретически знаю, что любые шутки с океаном плохи.
То место в груди, где предположительно должна находиться душа, было как бы слегка накачано воздухом, так что душа болталась в этом воздухе свободно и беспривязно, что означает у меня высшую степень восторга.
Встали на якорь. Натянули на себя снаряжение и поплыли. Поплыли — громко сказано. Прилив только начался, мы остановились на мелком месте, так что можно было едва не пешком ходить по кораллам. Место было богатейшее, кораллы какие хочешь: в виде кустиков с изящнейшими веточками, круглые плотные — мозговики; толстопалые, напоминающие скалы, только в миниатюре, есть такие скалы-пальцы; оленьи рога. И снова коралловые рыбки диковинных расцветок. Если бы, плавая с маской и трубкой, можно было разевать рот, так бы с разинутым ртом и застыла…
С нами ничего не случилось. А Володя Павлов, пошедший на боте в составе производственного отряда, чуть не утонул. Мы-то развлекались, доставая кораллы, а они работали на институт. Накануне он плохо спал, много курил и был не в форме. Начал нырять, увлекся, устал, но не прекратил работу. На глубине около шести метров стал терять сознание. Потерял ориентировку, все закружилось перед глазами. Он нырял за конусом. Когда увидел его, еще подумал: а ну как он выпустит свой яд, и это будет последний конус в его жизни (конус — очень ядовитая раковина). Вышел на поверхность почти без сознания, товарищи помогли ему подняться на бот.
Увидела его лицо через пару часов и не узнала: оно было неживым. Господи!..
День семьдесят восьмой. Сегодня опять ходили за кораллами. Место попалось похуже, зато рыб было множество разнообразнейших! В том числе две большие голубые красавицы из породы тунцовых. Еще на Занзибаре мы добыли раковины: несколько лямбисов, конусов и крошечных каури. Здесь достали две тридакны (у одной была роскошная фиолетовая мантия, у дру