Сергееву и Туру предстояло фотографировать побережье от входа в Босфор до озера Деркос, обследовать озеро и сбросить бомбы на батарею у мыса Кара-Бурну.
Денек выдался преспокойный. Ни тумана, ни малейшей дымки — видимость великолепнейшая! Вот и турецкий берег. Сергеев старался набрать большую высоту, но «девятка», под «завязку» набитая топливом и бомбами, упорно не желала лезть выше тысячи метров. Ничего не поделаешь — все имеет свой предел! А высота была ох как нужна! На большой высоте безопасны зенитки противника, и в случае повреждения можно дотянуть до воды и благополучно совершить посадку.
Пока все идет нормально, как будто это и не боевой полет, а самый обычный тренировочный. Тур через равные промежутки времени нажимает грушу от фотографического аппарата и на карте отмечает места обнаруженных вражеских объектов. Но вот летающая лодка приблизилась к мысу Кара-Бурну, где находилась батарея. Не первый день она портит нервы русским морякам, несущим дежурство на миноносцах и подводных лодках у Босфора. Сегодня предоставился подходящий случай отплатить туркам за их «гостинцы».
С воздуха орудия просматривались хорошо. Было видно, что они крупного калибра и сверху прикрыты не то стальными, не то железобетонными колпаками. Русский гидроплан делает круг над целью — турецкие «эрликоны» молчат. Видно, турки понимают, что сверху с одинаковым успехом могут пробомбить как крупные, так и малокалиберные орудия, и не хотят напрасно рисковать своей жизнью.
«Девятка» снижается на высоту 400 метров. Тур начал сбрасывать бомбы. Увлекшись бомбометанием, летчики решили пойти на второй круг, как вдруг Сергеев обнаружил, что в верхних баках совсем мало горючего. Тур стал подкачивать топливо ручным насосом. Результата никакого. Сергеев оглянулся назад, предполагая, что не работает ветрянка помпы, качавшей бензин из основного бака в расходные, — нет, ветрянка вращается, как обычно, помпа работает.
Делать нечего — надо немедленно идти на посадку! Но вот осложнение: садиться приходится почти у самого турецкого берега. На помощь своих рассчитывать нечего: от кораблей летчиков отделяет несколько линий минного заграждения. Да и далеко свои — не заметят самолета на воде.
Моряки обследовали лодку и сразу установили причину случившегося — во время бомбежки их обстреляли из пулемета. Несколько пуль пробили днище лодки, одна из них продырявила главный топливный бак. Тур показал на дырку в баке: «Наше счастье, Михаил Михалыч! Ведь если бы загорелись — тогда конец!»
Действительно, счастье: в случае пожара надежд на спасение никаких — самолеты того времени сгорали почти мгновенно, а парашютов на вооружении у летчиков в то время еще не было.
— Удача! Будем надеяться, Иосиф, что и впредь она от нас не отвернется!
Мастер на все руки, Тур быстро изготовил несколько деревянных пробок и заделал в днище пробоины от пуль. После этого он занялся мотором. Сергеев же прикинул на карте место, где они сели. «До своих далековато, а турки вот они — совсем рядом… Что же тут делать? Сдаваться в плен? Ну уж нет!..»
Невеселые раздумья Сергеева прервал голос Тура:
— Михаил Михалыч, все в порядке! Эх, если бы еще бензину побольше. А так!..
— Слушай, Иосиф, а может, все-таки хватит подлетнуть? Ведь сверху виднее, что делать. Может, кто и из своих заметит?
— Подлетнуть-то можно, только недалеко!
— Вот и хорошо! Запускай!
Морская машина делает стремительный разбег и очень быстро оказывается в воздухе — благо она стала намного легче без бензина и бомб.
Видимость по-прежнему отличная, но в своей стороне ни дымка, ни паруса — одна водная гладь. А в чужой…
— Что это? — Рука Сергеева опускается на плечо Тура. Он указывает на светлое пятнышко на горизонте.
— Парус, ей-богу, парус! — Тур в радостном возбуждении старается перекричать гул мотора.
— Чей парус? Ясно, что турецкий! Шхуна вроде небольшая… А что, если попробовать… Была не была — пойдем на абордаж!
Послушный твердой руке пилота, гидросамолет устремился к вражеской шхуне. Вот она! Сергеев делает над парусником круг. Тур, разгадавший намерения своего командира, перебрался в носовую кабину и застыл у пулемета, выжидая условного знака. «Пора! — Сергеев делает утверждающий жест рукой. — С богом! Давай!»
Тур дает три короткие очереди. Для турок на шхуне они как гром с ясного неба. Моментально четыре турка в красных фесках задирают руки к небу. Сообразив, что русскому аэроплану еще нужно время для посадки, они проворно перескакивают на шлюпку, привязанную к корме, и бросают шхуну на произвол судьбы. На их счастье, берег совсем недалеко. Русских моряков этот вариант вполне устраивал.
«Девятка» подрулила к корме шхуны. Без особого труда летчики с револьверами в руках перебрались на борт. Гидроплан надежно закрепили за кормой, за тот самый рым, на котором до этого находилась шлюпка.
Моряки осмотрели все помещения шхуны — никого! Тур стал снимать и переносить с аэроплана ценные принадлежности и вещи, а Сергеев обследовал состояние парусов и такелаж. Все оказалось в идеальном порядке.
— Что ж, Иосиф, нет мотора — так паруса спасут!
— Это правильно, только компас следовало бы свой поставить. Турецкий, похоже, показывает, почем фрукты на константинопольском базаре.
И вот удивительная штука! Как только моряки поставили на нактоуз свой трехдюймовый, из своей русской гидрографии полученный магнитный компас, так шхуна показалась им родной и знакомой. Картушка показывала морякам курс — норд. Норд — это свои берега, свой Севастополь, своя гидробаза!
Моряки обследовали шхуну еще раз — есть ли на ней какое-либо продовольствие? Обшарили все уголки. Видно, турки не рассчитывали на долгое путешествие: удалось найти лишь несколько маленьких хлебцев, кофе, табак, спички и бочонок с пресной водой. В общем, на борту было все необходимое для плавания. А вот идти-то шхуна не могла: паруса бессильно обвисли, поскольку на море воцарился мертвый штиль.
Настроение моряков было не из лучших — уйти от берега нельзя! А если придут турки за своей шхуной? Что тогда? На всякий случай Сергеев и Тур заняли оборону, приготовившись встретить нежеланных хозяев. В томительном ожидании прошли остаток дня, ночь, стало наступать утро, но никто не появлялся: ни русские, ни турки. Не появился и ветер.
Гидросамолет за кормой все больше и больше погружался в воду, она стала подступать к нижним плоскостям.
— Часиков в пять подует бриз, и мы уйдем отсюда. А пока будем ждать. Главное сейчас — это терпение! — успокаивает Сергеев Тура, который немножко нервничает от близкого соседства с турецким берегом.
— Ждать-то можно, Михаил Михалыч, только бы знать чего?
Действительно, точно во время, указанное Сергеевым, поднялся ветер, и шхуна ходко пошла на желанный норд. С «девяткой» пришлось расстаться — она набрала столько воды, что буксировать ее не имело смысла; еще немного, и она затонула бы сама. Летчики ускорили ее агонию, пустив в нее пулеметную очередь. Как ни горько было морякам смотреть на гибнущую летающую лодку, но другого выхода не было.
Ветер оказался милостивым к людям, попавшим в беду, и старался изо всех сил доставить парусник к русским берегам. Хороший ход радовал моряков — они даже стали строить планы о том, как войдут на шхуне в родной Севастополь и как все удивятся, увидев их живыми и невредимыми. Дома наверняка их сочли погибшими, и отец Селифон успел отслужить по этому случаю молебен за упокой души рабов божьих — Михаила и Иосифа, преставленных 12 марта 1917 года.
Но за розовыми мечтаниями моряки совершенно упустили из виду, что в марте Черному морю доверять нельзя. На третий день плавания, часа в четыре дня, ветер, все время дувший в корму, вдруг резко сменился и задул с норд-веста. На горизонте в том же направлении невесть откуда появилось небольшое зловещее облако. Сергеев, проплававший до того на кораблях семь лет, сразу понял: «Быть беде!»
Моряки стали готовиться к шторму: закрепили паруса, взяли рифы и принайтовили все предметы. Над рулем устроили что-то наподобие будки из брезента. Когда упали первые капли дождя — предвестницы шторма, все было готово.
С каждой минутой ветер крепчал, а вместе с ним все выше поднимались волны. Одному уже было невозможно совладать с рулем. Чуть позже управление шхуной стало не под силу и двоим. Небольшая задержка в управлении при резких шквалистых порывах ветра могла опрокинуть судно. Тогда Сергеев решил отдаться на волю волн, залечь в трюм и тщательно задраить за собой люк. Спускать паруса Сергеев не стал — после бури, ослабевшим, им было бы не под силу их поднять. Так моряки и поступили, и как только они улеглись в трюме, так сразу же и уснули под качку и шум волн.
Наутро ветер заметно приутих. Вокруг, сколько ни смотри, ни дымка, ни паруса — одна бесконечная морская стихия. Тур и Сергеев стали поочередно нести вахту на руле, не отклоняясь от курса норд.
Тем временем скромные «харчишки» катастрофически уменьшались. Как ни пытались Сергеев и Тур экономить продукты, на седьмые сутки на борту парусника не осталось ни куска хлеба, ни глотка питьевой воды.
Ни Сергеев, ни Тур больше не строили радужных планов. Они молча курили табак, не обнаруживая никакого желания разговаривать друг с другом. Но веры в благополучный исход никто не терял, поскольку ветер опять стал благоприятным и довольно быстро тащил шхуну на север.
Часов в десять утра Тур, дежуривший на носу, крикнул:
— Справа на горизонте дым!
Сергеев изменил курс и стал править прямо на обнаруженный дымок. Он был совершенно уверен, что это русский пароход. Моряки предвкушали, что их вот-вот накормят, после чего отбуксируют в ближайший порт.
Показались мачты и надстройки транспорта. Сергеев безошибочно определил: «Свой!» Тур поспешно стаскивает с себя рубашку и отчаянно размахивает ею, пытаясь привлечь внимание парохода. Похоже, что там заметили сигнал — транспорт начал отворачивать со своего курса, как вдруг на его борту показался дымок, а чуть позже раздался звук выстрела, и совсем неподалеку от шхуны шлепнулся снаряд. «Трехдюймовый!» — сразу определил многоопытный Сергеев.