Ходили мы, ходили и забрели на бойню. Я два витых рога подобрал, а Васе коровий зуб подвернулся.
Вернулись на судно. Стали ужинать. Бетси увидела донкермана веселым и спрашивает:
— Ну что, вырвали зуб?
— Вырвали, — ответил Вася и показал ей свою находку.
— Ой, Васечка, как же ты с ним намучился! — округлила глаза Бетси и помчалась на камбуз за второй порцией для мученика…
Однажды Евгений Николаевич Яковенко целый вечер рассказывал нам подобные были. В том числе и о «Харькове».
В 30-х годах этот пароход выскочил на гряду камней у Босфора. Судно переломилось пополам. Корму отбуксировали в Севастополь, а нос остался возле турецкого берега. Так и получилось «самое длинное» в мире судно…
Мы вошли в Босфор. Я схватил бинокль и стал рассматривать берега. Слева, на мысе под маяком Анадолу, — старинный форт. Справа, у Румелийского маяка, — развалины крепости. И далее… почти на каждом мысе за́мок, крепость или форт. В начале века в учебнике рядового мехметчика турецкой армии было написано: «Главный враг — Россия. Она всегда стремилась захватить проливы, но героизм турок спасал проливы от захвата». А теперь вот уже более пятидесяти лет Турецкая Республика ощущает благодатное влияние нашего Великого Октября. В 20-х годах героический пример русского народа вдохновил трудовой народ Турции на борьбу с интервентами. Она закончилась победой. Национальный герой страны генерал Кемаль Ататюрк в 1923 году стал ее первым президентом. Он состоял в дружеской переписке с В. И. Лениным. В самые трудные годы становления Советской власти мы не скупились на помощь турецкому народу. Добрососедское сотрудничество продолжается и поныне. Символом его стоит на берегу Босфора стекольный завод, оборудованный новейшей советской техникой…
Рассматривая береговые достопримечательности, я успевал замечать, как спокойно и уверенно управляет судном наш капитан. Его команды были отрывистыми и четкими. Иногда он быстро перемещался с одного крыла мостика на другое. Я даже не ожидал, что тучноватый и нерасторопный на вид Иван Ильич способен на такую прыть. Особенно насторожился капитан, когда мы прошли линию дворец Долмабазчи — Леандрова башня. И было отчего. Два парома пересекли наш курс одновременно с противоположных сторон, а под кормой шныряли малые катера. Только после того, как мимо проплыли минареты двух вечных соперниц — Айя-Софии и Голубой мечети, — Иван Ильич сделал глубокий выдох. Да, не так-то просто ходить Босфором…
И тут-то я вспомнил про тринадцатое число. Мысленно посмеялся над напрасными тревогами, а в Дарданеллах убедился, что тринадцатое число все же проявило свой коварный норов. Его жертвы мы рассмотрели при проходе бухточки Нара. Турецкий сухогруз «Генерал Корбай» лежал на отмели с громадной пробоиной в левом борту. Рядом на якоре с виноватым видом стояло румынское судно «Рувинари». Нос его так сморщился, будто судно собиралось чихнуть. Вот и не верь после этого приметам…
Утром я поднялся на мостик, чтобы рассмотреть в бинокль женский монастырь у мыса Малея, которым заканчивается Пелопоннесский полуостров. Старший помощник капитана Анатолий Иванович Иноземцев встретил меня приветливо. Он подтвердил, что в монастыре находят приют жены погибших моряков. Они молят бога, чтобы он лучше берег мореплавателей.
Затем я занялся корректурой месячных планов судовых организаций, решал проблему, поставленную передо мной председателем судового комитета электромехаником Михаилом Николаевичем Грабовским.
Капитан поручил ему готовить материалы для трудового рапорта с целью возбудить ходатайство о присвоении экипажу звания коллектива коммунистического труда. Буковатый на вид, Грабовский до тонкости знает свое дело и не любит верхоглядства. Считает, что во всем должна быть четкая определенность, ясность с учетом мельчайших подробностей. Он усмотрел в капитанском задании излишнюю поспешность, так как на судне пока еще не было необходимого числа ударников коммунистического труда.
Мне понравился принципиальный подход Грабовского к делу, и я пообещал ему переговорить с капитаном. Слово дано, и я пошел к капитану. Собственно говоря, я пошел к нему не отговаривать, а убедиться в правоте своих суждений и занять деятельную позицию в этом важном вопросе.
Большой разговор состоялся. Мы обсудили перспективы роста количества ударников, наметили конкретные фамилии кандидатов. Капитан дал им полные характеристики, а попутно метко охарактеризовал каждого члена экипажа. Не скажу, что для каждого характеристика оказалась лестной…
Удерживая их в памяти, я приступил к знакомству с моряками. Первым пришел ко мне матрос Георгий Федорович Ириченко. Он плавал на «Гдыне» с момента ее постройки. Одессит, но на героя известной тирады «Жора, лей на меня холодную воду — минуты без шторма жить не могу» не похож. Более того, даже не краснобай. Сказывается школа капитана, который не терпит лишних разговоров на мостике. Зато в морском деле Ириченко силен.
— Наверное, потомственный мореход? — спросил я его.
— Нет. Отец бухгалтер. Старшие братья на берегу. Я один подался в море.
— Нравится?
— За десять лет привык.
— Приключения были?
— Откуда?! Стою себе спокойненько на руле…
Скромничает Жора! Я читал приказ, в котором четко написано, что за высокую морскую выучку и интернациональное чувство долга, проявленное при спасении экипажа либерийского танкера «Вафра» в 1971 году, матрос Ириченко награжден денежной премией…
Хотя шторм в Ионическом море редкость, нам «повезло». По трансляции объявили запрет на хождение по грузовой палубе. При маневрировании на встречных курсах в каютном коридоре я чуть не столкнулся с молодым симпатичным бородачом. Нисколько не сомневаясь, что это и есть секретарь комсомольской организации Володя Андреянов, я потащил его к себе в каюту. Бородач внимательно выслушал мое мнение о состоянии комсомольской работы на судне и перспективах ее развития, а потом признался, что он не Андреянов, а Пильщик.
Я так и застыл с открытым ртом. Точно ведь! Передо мной — заведующий спортивной и культурной базой судна, коммунист Валерий Пильщик. Или, как он любит подчеркивать, Валерий Дмитриевич Пильщик.
Мне пришлось извиниться и честно признаться, что меня подвела борода. У Андреянова она точно такая же… Ох, уж эти бороды!
Подлинного Андреянова и его заместителя Юрия Дрожжи на я изловил после ужина, и мы успели до кинофильма обговорить молодежные дела. Перед фильмом провел политическую информацию…
А позже заглянул на оживленный разговор в курилку. Думал, что фильм так бурно обсуждают, оказалось другое…
— За счет культфонда надо купить гарпунную пушку, — острил машинист Николай Волокита.
— Зачем? — простодушно поинтересовался Дмитрий Иванович Лабуш, наш уравновешенный доктор.
— Будем бить китов у кромки льдов!
— А стрелять из нее кто будет? — подзадорил кто-то шутника.
— Как кто? — скороговоркой зачастил донкерман Николай Григорьевич Кондратьев. — Полковник Волокита — раз! Майор Левушкин — два!
В прошлом Левушкин действительно служил в армии и числится в военкомате капитаном запаса. А вот почему Волокиту прозвали «полковник», я не знал. Спросил об этом у него и услышал следующую историю.
…Когда рота на морозе занимается строевой подготовкой, а ты дневалишь в теплой казарме, то чувствуешь себя наверху блаженства. Одно плохо — скучно. Даже дежурный сержант ушел в канцелярию роты на совещание, которое проводит какой-то полковник. Только сонные мухи жужжат.
Первогодок Коля Волокита может вынести все что угодно, но только не скуку. В поисках развлечения он подошел к вешалке и примерил на свою голову папаху. Идет! Тогда он торопливо надел полковничью шинель, застегнулся на все пуговицы и выпятил грудь. Вылитый полковник!
Ноги сами вынесли его во двор, на котором гремела удалая солдатская песня «Не плачь, девчонка».
— Отставить песню! — скомандовал старшина, наметанным глазом засекший папаху. — Рота, смирно! Равнение направо!
И сам первый, как положено по уставу, старшина стал «есть глазами» начальство. А «начальство» так лучезарно улыбалось, что старшина сначала опешил, потом рассвирепел… и, лишь когда остыл, влепил шутнику пять нарядов вне очереди…
Армейская кличка попала вместе с Волокитой в мореходную школу, а потом и на судно. «Полковник» — нужный на флоте человек. Еще адмирал Макаров говаривал, что унылые люди не годятся для такого бойкого дела, как морское…
Первый понедельник рейса — первая селедка с отварной картошкой на завтрак. Традиционный завтрак на всех судах по понедельникам. Кто его выдумал? Неизвестно! А жаль. Основатель заслуживает признания. В дальних рейсах удобно считать недели по селедочным завтракам.
Судно мирно скользило по морской глади, приближаясь к Мессинскому проливу. Старпом Иноземцев пригласил меня участвовать в работе комиссии по проверке порядка в каютах членов экипажа. Судовой врач Лабуш делал в процессе обхода квалифицированные замечания, а я присматривался к книжным полкам и предметам, имеющим отношение к изобразительному искусству. Память фиксировала: у электрика Булавицкого — портрет Есенина, мало книг; у машиниста Левушкина — множество семейных фотографий, много книг; у токаря Крупенко — великолепный рисунок тигра, много книг…
Порядок в каюте Крупенко был признан идеальным.
— У него всегда так, — сказал врач.
— Охотник? — спросил я, кивнув на тигра.
— Заядлый! — ответили мне. — И специалист что надо. Лучший рационализатор судна.
После осмотра кают мы вышли на верхнюю палубу и увидели слева могучий конус вулкана.
— Этна, — сдерживая эмоции, равнодушно вымолвил я.
— Она самая, — подтвердил старпом.
Мне вспомнились стихи Шатобриана, в которых поэт послал на Этну героя, высокомерного Рене, встречать восход солнца. Интересно, поднимался ли сам Шатобриан на Этну? Ведь поднимался же другой французский писатель, А