Скорее, скорее. Журчала вода. Валька кряхтел, как старик; силенок после такого купания осталось немного. Выжимал тряпки. Развешивал их на камнях. Приседал и прыгал, размахивая руками. Так хотелось, чтобы вещи хоть чуть-чуть «провялились» на едва ощутимом тут, под скалами, ветерке. Ну вот, теперь можно и одеваться. Сейчас ему будет чертовски хорошо: знает он один способ… Странники, путешественники — они должны всё уметь и всё знать. Опустившись на колени, Валька начал собирать мягкие сухие водоросли. Сбивая их в упругие пучки, он насовал траву под свитер: на живот, бока, на спину. Он напихал водоросли в брюки и стал толстым, как водолаз в раздутом воздухом гидрокостюме. Сон валил с ног. Валька осмотрел одну яму, потом вторую, третью. Вот хорошая ямка: всякого шуршащего мусора много — трава, водоросли. Валька подстелил спасательный жилет, лег на него и сверху нагреб на себя этот приятно и горько пахнущий мусор. Закрыл глаза… Одежда была сырой, но холода уже не ощущалось: водоросли грели лучше, чем овчина. И снова все стремительно понеслось. Черный океан, вода бухты, удаляющиеся огни танкера, скалы приближающегося берега. Но теперь не надо было бороться с сумасшедшим движением. Теперь можно было нырять в эту затягивающую тебя, как в омут, круговерть и мчаться, падать в блаженный, облегчающий и такой желанный сон. И Валька уснул.
…Танкер благополучно выбрался из бухты в поджидавший его океан и тяжело ухнулся в накатившуюся с левого борта волну. Каскады воды, похожие на добрый десяток петергофских фонтанов, ударивших в полную мощь, взметнулись над танкером, а потом с водопадным громом обрушились на палубу и закипели под переходным мостиком.
Капитан приказал ложиться на волну и так идти средним ходом. А коку в его кормовой каюте приснилось, что он «морж» и что он нырнул в парну́ю прорубь, вырубленную любителями зимних купаний у заиндевелых стен Петропавловской крепости. И приснится же такое! Всего-то раз и видел подобное чудо: шел напрямик через Неву, от зоопарка к Эрмитажу, и застрял возле проруби, удивляясь чудакам, барахтавшимся в ледяной каше…
Однако ощущение холода не проходило, и кок открыл глаза. В каюте горел свет, в распахнутый иллюминатор, пузыря занавеску, врывался ветер, одеяло, под которым скорчился кок, было мокрым насквозь, а по линолеумной палубе каюты плескалась вода. Тихонько взвыв, кок вскочил и, шлепая голыми ногами по воде, поспешно завинтил иллюминатор.
Сон был сбит, да и какой тут сон! «Ч-черт, и надо же… Не мог завинтить иллюминатор!» — сердито подумал кок о Вальке и, одевшись, вышел из каюты на поиски швабры.
Качало все сильнее. Забыв о швабре, кок направился в камбуз посмотреть, хорошо ли закреплена посуда в рундуках. Две чашки уже разбились, и кок подумал: «Ну, поваренок, продерешь зенки, задам же я тебе!..» Мальчишка, конечно же, был совершенно не виноват в побитой посуде, но кок уже привык во всех бедах, возникающих на камбузе, винить своего помощника. Валька не обижался, он отшучивался, смеялся, и от души отлегало…
Кок улыбнулся и отправился в кают-компанию — пора уже готовиться к завтраку, седьмой час. Намочив скатерти, чтобы посуда не скользила, кок расстелил их на столе и поднял бортовые планки: такой штормяга, того и гляди, не удержавшись на сырых скатертях, посуда посыплется на палубу.
Шло время. Валька не появлялся. «Пускай поспит мальчишка», — вначале подумал кок, но такого еще никогда не случалось, чтобы Шубин опаздывал на свое рабочее место; к тому же качка все усиливалась, одному было трудно возиться на камбузе, и, хватаясь руками за переборки, кок отправился в каюту поваренка.
Она была пуста, койка заправлена. Кок сел на нее, тупо уставившись в переборку, и почувствовал, как сжалось сердце. Нашарив в кармане таблетку, он сунул ее под язык, а потом, с трудом поднявшись, побрел в ходовую рубку…
Через несколько минут вся команда была поднята на ноги: после тщательного обследования помещений танкера Вальку Шубина обнаружить нигде не удалось.
А Валька Шубин спал в теплой яме под обрывистыми скалами бухты Хофпул. Была весна, и уже светало, и птицы начали свой новый хлопотливый день. С криками кружили над водой чайки, летели, срывались с уступов скал черные бакланы, а те, кто уже вернулся из бухты, сидели на камнях, сушили, расставив, крылья.
Валька, наверное, спал бы очень долго, но что-то тяжелое вдруг навалилось на него; не открывая глаз и не проснувшись еще, он попытался оттолкнуть это от себя и открыл глаза. Этим «тяжелым» был только что вернувшийся с ночной кормежки морской слон. Сырой, обсыпанный песком, налипшим на шкуру, слон вполз в свою яму. Слон был сыт. Он устал от целой ночи, проведенной в воде, и теперь жаждал отдыха. Шумно сопя, слон поерзал в яме, что-то ему тут мешало… Этим «что-то» был Валька. В мгновение очнувшись, матрос выполз из-под слона и, ухватившись за край спасательного жилета, потащил его. Да где там!.. Сопя и похрапывая, слон уже дрыхнул; его густые, жесткие усы то опадали, то топорщились, а маленькие глаза были крепко закрыты… Валька представил себе, как побагровеет от ярости боцман, узнав про потерю спасательного жилета, и потянул что было силы, упершись ногой в бок громадного животного.
Слон запыхтел, как пускающий пары локомотив, и открыл глаза. Несколько мгновений они были пусты, ничего не выражали, но вдруг ожили, расширились в дряблых веках, и слон резко — даже трудно было ожидать такой подвижности — отпрянул и, странно изогнувшись, разинул пасть.
Валька выдернул спасательный жилет и отбежал, а слон заревел глухим, ухающим голосом. Теперь, при дневном свете, этого зверя можно было рассмотреть получше.
Наверное, в нем было тонны полторы жира, костей и могучих мышц, буграми перекатывавшихся под толстой шкурой. Зверь наверняка был стар, об этом говорили многочисленные проплешины на шкуре, и драчлив: всю его толстую, морщинистую шею покрывали глубокие шрамы и рубцы. Ну и чудище!.. Валька поежился: такую морду трудно придумать… такое надо увидеть и, увидев, поразиться. Валька поразился, и ему стало немного жутко: это лик не зверя, а химеры с портала собора Парижской богоматери. Пасть у морского слона отвислым подбородком и толстыми, морщинистыми губами напоминала верблюжью, но в ней виднелись большущие клыки, а над пастью нависал нос не нос, хобот не хобот… Вся морда зверя была покрыта шишками и наростами, среди которых едва виднелись зеленоватые рысьи глаза.
— Ладно уж, уймись! — сказал зверю Валька и осмотрелся.
Их тут было десятка три, больших, метров в пяток длиной, и несколько поменьше, метра в два-три, молодых слонов и более изящных, наверное, слоних. Некоторые еще бултыхались в воде, а один слон выбирался на песок, изгибаясь телом, будто чудовищная гусеница. От зверей распространялся резкий, удушливый запах, и Валька пошел прочь. Надо было что-то делать, ну, хотя бы осмотреть то место, куда он попал столь необычным способом.
Целая армада морских птиц реяла в воздухе; одни летели в сторону бухты, другие возвращались к скалам, неся в клювах мелкую рыбешку. Все уступы на скалах были заняты птицами. Завидев человека, птицы не очень-то и волновались, да и какие у них могут быть опасения? Остров слишком отдален, чтобы его посещали люди; кроме того, остров Кергелен заповедный, тут запрещена какая бы то ни была охота… Если бы не чертова непогода, брали бы они сегодня воду из водопада Лозер. Ради этого их танкер и забрел на остров Кергелен — у китобоев, которым они везли топливо, подходила к концу и пресная вода… Однако что же предпринять?.. Ждать танкера тут? Валька сел на обломок бревна, валяющийся среди камней, и задумался. Ну хорошо, будет он тут сидеть. А что высидит? Его исчезновение с танкера обнаружат лишь утром. Кто установит, когда и где он упал в воду? По-видимому, танкер отправится в залив Морбиан. Там, на берегу бухты Орор-Остраль, находится селение Порт-о-Франс — французская резиденция на острове.
Валька напряг память и представил себе карту острова Кергелен: «Долина Секстан», «Долина Октан», «Долина утраченных иллюзий», «Долина надежд»… Где эти долины? Чьи иллюзии были развеяны в одной из них? Кто и на что надеялся в другой из долин? Гора «Командор», «Черные утесы», «Долина крестов». Кто похоронен в ней? «Ущелье дьявола», «Бухта прощания», «Мыс встречи»… Сколько странных и сложных человеческих судеб за каждым из этих названий!
Валька нахмурился, огляделся: находится он сейчас в северо-восточной части острова, а идти ему нужно на юго-запад. Однако пожевать бы чего? Вон сколько яиц на уступах скал! Валька взял одно. Яйцо было теплым, наверное, уже насиженным. Он поднес яйцо к уху и прислушался. Тук-тук-тук!.. — едва слышно доносилось из яйца. Валька положил его на место и, подтянув потуже ремень, пошел вдоль бухты.
Радиограмма в Порт-о-Франс:
«В период времени между двадцатью часами вчерашнего дня и до шести часов сегодняшнего с танкера «Фирн» упал в воду матрос тчк Убедительно просим оказать содействие поисках тчк Возможный район поиска двтч устье бухты Хофпул зпт побережье острова бухты Хофпул тчк Капитан «Фирна» Кочетов».
Радиограмма на борт танкера «Фирн»:
«Связи тяжелыми погодными условиями нет никакой возможности поднять воздух вертолет тчк Следуйте залив Морбиан зпт наметим план поиска тчк Губернатор острова Мишель Дебре»…
Над островом бушевал ветер. Низкие облака косяками плыли над скалами, порой задевая вершины. Кое-где в разрывах их мелькал вдруг ярко-голубой осколок неба, но это длилось мгновение: кусочек неба тотчас тонул в серой неприглядности облаков. Небо было похоже на покрытое серой ряской болото. Кинешь в него камень, мелькнет вдруг живая голубизна воды — и вновь все затягивается ряской.
Подобрав крепкую, похожую на дубинку палку, Валька быстро шел по берегу. Слоны мирно спали. На одном из них сидели две бурые крупные птицы, похожие на коршунов, и что-то выклевывали из шкуры. Очищали, наверное, соню от паразитов. Под ногами хрустели ракушки и мелкий прибрежный мусор; кое-где виднелись исклеванные, усыпанные перьями тушки погибших или убитых птиц, и Валька подумал, что, по-видимому, тут, на этом острове, водятся и хищные птицы, а возможно, и хищные животные.