и трусы. Отвернувшись, она протянула Вальке что-то легкое, кружевное, и он быстро переоделся.
Женщина повернулась и захохотала. Ей было так смешно, что она обхватила себя руками и села на стул.
— Позвольте… в чем дело? — спросил Валька, осматривая себя. И увидел, что проклятые трусы слиняли, окрасив его живот и ноги в синий покойницкий цвет. Валька тоже засмеялся. Противная краска! Руки бы отсохли у того, кто ее делает.
Успокоившись и что-то строго проговорив, женщина потрогала холодной ладонью Валькин лоб и приказала ему помыться в тазу. Она поливала ему на шею из кувшина, а Валька, фыркая от удовольствия, плескался в теплой воде.
Чуть позже он, одетый во все сухое, сидел за столом напротив женщины, которую, оказывается, звали Мари, и с аппетитом ел. Наевшись, Валька и не заметил, как задремал прямо на стуле.
Проснулся он в постели ровно в семь утра с мыслью: на вахту пора. В окно заглядывало яркое солнце. Несколько мгновений Валька смотрел на потолок, на стену, где висел портрет улыбающегося мужчины в летной куртке, затем, сообразив наконец, где находится, сел. На стуле висела и лежала его одежда, сухая и поглаженная. Валька быстро натянул ее и на цыпочках пошел из комнаты.
Мари уже была на ногах, расчесывала длинные каштановые волосы.
— Бонжур… — прохрипел Валька, откашливаясь.
— Бо-он-жур… — ласково глядя на него, пропела Мари и пригласила к столу завтракать.
Пока ели яичницу и пили кофе, Мари, подыскивая английские и немецкие слова, старалась объяснить, почему и для чего она живет в этом домике. Орнитолог она. Изучает жизнь альбатросов. А мужа ее звать Ив. Он пилот.
Потом, одевшись, они вышли. Зевая и потягиваясь, Дик тоже вышел из дома и, жмуря золотистые глаза, внимательно осмотрел долину: прикидывал, наверное, не сбежать ли опять.
Из долины слышались гортанные и певучие, будто кто-то трубил на трубах, голоса птиц. Мари потянула Вальку за рукав, и они отправились в долину. Сколько же тут собралось альбатросов!.. Не обращая внимания на людей, птицы будто танцевали возле своих гнезд. Раскинув громадные, метров, пожалуй, до трех в размахе, крылья, птицы задирали вверх, в небо, головы и, приподнимаясь на перепончатых, как у гусей, лапах, кричали звучными, грудными голосами…
Валька как зачарованный слушал весенние песни птиц и глядел на горы, а потом на бухту, всю синюю-синюю, в золотистой насечке отражающихся в ее поверхности солнечных лучей. Он дышал вкусно пахнущим воздухом, который теплыми струями поднимался от нагретой солнцем земли, и отчего-то так больно и радостно было, что щекотало в уголках глаз. Отчего? Может, оттого, что мир так прекрасен? И что столько замечательных людей живет на нашей прекрасной Земле? И Василий Васильевич, и Дмитрий Петрович, и капитан, и вообще все-все!.. И Мари. Валька поглядел в ее лицо заблестевшими глазами: спасибо тебе за все, спасибо… И тебе спасибо, Дик…
Вот кого можно было расцеловать в этот момент, и Валька, опустившись на колени, схватил пса за башку и, потянув к себе, прижался к нему горячим лицом.
Послышалось урчанье вездехода. Женщина встрепенулась, щеки ее порозовели. Отбрасывая за плечи тяжелые пряди волос, она побежала навстречу желтой жужелице, показавшейся в глубине долины. Она бежала и кричала:
— Ив! И-и-ив?
Непогода унялась, ветер совсем стих. Жарко, по-весеннему светило солнце, хоть куртку сбрасывай. Шумной толпой обитатели поселка Порт-о-Франс шли по гремящей гальке к спасательной шлюпке, возле которой возились боцман и его матросы: курчавый Жорик и молчаливый Вовка Кочемасов. Чуть в стороне стоял, разглядывая морского слона, Василий Васильевич.
Слева от Вальки, далеко выбрасывая ноги, ну точно цапля на болоте, шагал губернатор острова Мишель Дебре, а справа — Мари. Она держала Вальку под руку, как взрослого кавалера.
— Мы нечаянно на морского слона напоролись, — сказал Василий Васильевич, когда вся толпа обитателей далекого полупустынного островка собралась возле шлюпки. — Ишь как располосовали бедного бегемота.
На боку у зверя зияла рана. Люди молча смотрели на морское животное. Наверное, слон потерял много крови, оттого и был неподвижен. Толя Ковалев подошел к нему и, присев на корточки, осторожно притронулся к одному из лоскутков кожи. Зверь вздрогнул.
— Следите, чтобы он меня не сожрал, — сказал Ковалев и раскрыл саквояж. — Попробую заштопать ему дырку.
Зверь вздрагивал и ревел, но Анатолий обработал рану и зашил ее. Убрав инструменты в саквояж, он распрямился и похлопал слона по тугому боку: живи, дружище…
Вечером танкер покинул остров.
Получив сообщение, что Валька нашелся, настырный капитан все же сходил в бухту Хофпул и набрал вкусной, чистейшей воды из гремящего водопада Лозер. И вот теперь они навсегда покидали этот далекий, затерянный в южных антарктических широтах кусочек земли.
Холодный, знобкий ветер гулял над бухтой, но Валька торчал на пеленгаторном мостике и, щурясь, глядел, как постепенно тускнели огоньки поселка Порт-о-Франс. Неужели все это было? Было, было! И будет теперь всегда-всегда жить в его, Валькиной, душе: все его удивительные приключения на острове Кергелен и образы людей, живущих тут.
— Валька! Ну где ты пропал? — послышался голос кока. — Обегал весь танкер; думал, что опять ты в воду сиганул. Идем. Сюрприз я приготовил к ужину.
— Иду, иду… — засмеялся Валька, догадываясь по вкусному запаху, исходящему от белого колпака и халата Дмитрия Петровича, что приготовлен какой-то удивительный торт.
— Судовое время девятнадцать часов… — пророкотал по судовым помещениям голос Василия Васильевича. — Команде ужинать.
Прежде чем отправиться в салон, Валька зашел в ходовую рубку. В ее полусумраке, наполненном привычными звуками и запахами, виднелись массивная фигура Фаддея Фаддеевича, чуть сутулая — старпома и мешковатая — Василия Васильевича. Уютно жужжал моторчик гирокомпаса, пощелкивал эхолот.
— Товарищ второй помощник капитана! — позвал Валька. — Можно вас на минуточку?
— Чего тебе? — прошипел Василий Васильевич, опасливо косясь на капитана. — Прешься в рубку в такой момент!..
— Занеси мне после вахты свою куртку, — прошептал ему на ухо Валька. — Пуговицу пришью, подчиню кое-где, ну, и поглажу.
Засопев, как морж, высунувшийся из полыньи, Василий Васильевич взял Вальку за плечи и вытолкал на крыло мостика.
— Назад! — рявкнул вдруг капитан. — Не выпускать Шубина одного! Он еще не рассказал нам о своих приключениях на Кергелене.
Как-то до смешного радостно похрюкивая, Василий Васильевич схватил Вальку за руку и, захлопнув за его спиной дверь, потащил через всю рубку к другой двери, ведущей прямо во внутренние помещения судна.
Николай БесединАВРАЛСтихотворение
Аврал!
И задрожал от топота
Матросских ног
жилой отсек.
Аврал!
Веселая работа!
Для всех одна,
одна на всех!
А у работы этой гонор —
Она мгновения не ждет.
Но не смолкает шумный говор:
— Эй, пошевеливайся, флот!
— Сюда бы веничек березовый,
На высшем уровне парок!
— Ты без того, парнишка, розовый!
— От удовольствия, браток!
— Чего где выдраить осталось?
Давай, пока в душе запал! —
…И сторонится всех усталость,
Пока не кончится аврал.
Сердца ребят полны задора,
Авралят — любо посмотреть!
И нету дел таких, которых
Им сообща не одолеть.
Владимир ОрловВОЗВРАЩЕНИЕСтихотворение
Глядит на море пристально
Встречающий народ:
К своей родимой пристани
Подходит пароход.
До этого мгновения
Прошел он сто дорог,
Наверно, от волнения
Охрип его гудок.
В его иллюминаторы
Заглядывали скалы,
И солнышко экватора
Борта его ласкало.
От этой жгучей ласки,
От солнечного жара,
С него сползала краска,
Как будто от загара.
Моря его качали,
Ветра над ним рычали,
Но черными ночами
За тридевять морей
Мечтал он о причале
На Родине своей…
И вот на море пристально
В порту глядит народ:
К своей родимой пристани
Подходит пароход.
Огромный и железный —
Он цепью застучал,
Притих. И нежно-нежно
Потерся о причал.
Анатолий МилявскийРАДИОГРАММАРассказ
Горчаков еще издали отыскал глазами свой маленький корабль, приткнувшийся у стенки среди более рослых сторожевиков.
Вся команда уже была выстроена вдоль борта. Чехлы на бескозырках сверкали первозданной белизной. Горчаков невольно усмехнулся в душе этому нехитрому фокусу: чехлы стирали перед построением и тут же, еще влажными, натягивали на тулью, — никакая глажка не давала такой яркости и белизны. Он в свое время научился этому в училище; видимо, этот секрет был известен не только ему.
Только сейчас он и мог видеть всю команду рядом — всех шестнадцать человек, отсутствовали только механик и вахтенный моторист. На суденышке не было такого места, где их можно было собрать всех вместе, разве что на палубе. Но во время хода на палубе находиться не полагалось.
Сейчас они стояли по ранжиру, в одинаковых робах, и, вытянувшись, смотрели на него. Он, подходя, пробежал глазами всю шеренгу, от рослого Ткаченко до маленького крепыша Копытько. Все были на месте — сигнальщики, гидроакустики, комендоры, радиометристы. Его ребята, его команда.
— Смирно! — помощник Доскаль шагнул навстречу, затарабанил слова рапорта.
— Вольно! — сказал Горчаков. — По местам стоять!
Палуба заполнилась звонким, рассыпчатым топотом ног.
Доскаль подошел. От него пахло одеколоном.