Эти места оказались богаты не только миражами. Читатель может представить себе безмерное удивление, охватившее моряков, когда на наших глазах воздушный смерч коснулся облака и в одно мгновение, будто мощный пылесос, вобрал его в себя без остатка.
Быть может, менее величественно выглядят смерчи водяные, но действие их производит гораздо большее впечатление. «Игры» этого детища природы нам довелось испытать на себе. Смерч появился в полдень. Черная клубящаяся масса, свернутая жгутом, скача и извиваясь, надвигалась на судно. Смерч приближался в абсолютной тишине. Только странный шорох раздавался над океаном. Запомнилось лицо капитана: побледневшее, с резкими морщинами на щеках. Ладонь стиснута на рычаге телеграфа. Кэп бросает траулер влево, вперед, стопорит ход, делает рывок назад, бросок вперед, стараясь избежать столкновения. Но усилия безрезультатны. Черный жгут словно бы кто привязал к нам. Он неуклонно настигает судно, заходит сбоку, сближается. Взлохмаченная черная грива, круто сломавшись, обволакивает клотик. Раздается треск. Все погружается в воющую темень. Не помню, сколько проходит времени — минута, пять или секунды. Но все кончается. Вновь сияет солнце. Воздух остается недвижим. Будто и не было смерча, словно привиделся.
Я спускаюсь на рабочую палубу и вижу картину разрушения. Боцман смывает из шланга горы ракушек, мотки водорослей. Двое матросов выворачивают черепаху, застрявшую в якорной цепи у брашпиля. По палубе разбросаны ржавая кастрюля, прогнивший сифон, банки из-под пива, даже рваный сапог, в истлевшем голенище которого, забавно шевеля усами, удобно устроился лангуст. Предметы и живность принес смерч. Он родился в океане. Все, что встречалось на его пути, засасывал в себя и, столкнувшись с траулером, вывалил содержимое на палубу.
Особое оживление вызвал дельфин, которого обнаружили в рыбном ящике, где был сооружен временный бассейн. Он-то как сюда попал?
— Свалился с неба! — шутят матросы.
Дельфин в прямом смысле упал с неба. Представляю, что испытало животное, когда неведомая сила слизнула его с гребня волны, подняла в воздух, пронесла, быть может, не один десяток метров.
Дельфина вблизи я видел впервые. В животном особенно поражало многоцветье окраски. Спина нежно-голубая с зеленым оттенком, переходящим книзу в серебристо-белый с пурпурно-золотистым отливом. На морде и боках разбросано множество синих крапинок. Верхний плавник фиолетовый, с бледными косыми полосами, брюшной — ярко-синий, а хвостовой — желтый.
Наш дельфин, совершив воздушное путешествие, отделался всего лишь легким испугом. На его лоснящемся теле не было заметно ни единой царапины. Матросы сотворили из капроновой дели сеть — получилось нечто вроде большого сачка, — подцепили незадачливое животное и вывалили его за борт.
Не знаю, во всяком случае воздержусь от выводов, но то, что произошло часа через полтора, возможно, связано с нашим спасенным дельфином. За бортом траулера на огромном пространстве синяя гладь океана запенилась. Создалось впечатление, будто на дне произошло извержение вулкана, океан буквально кипел. Среди всплесков мы увидели дельфинов. Сотни морских животных! Они шли рядами, дружно выпрыгивали из воды, падали в нее и снова взлетали в воздух. Дельфины быстро приближались к «Волопасу», ныряли под днище, стройными порядками уходили вдаль. Когда все кончилось, перед глазами еще долго стояла величественная картина ожившего океана.
С дельфинами связано немало легенд и достоверных фактов. О них еще упоминал в своей «Истории животных» древнегреческий философ Аристотель. Кай Плиний Старший, погибший при извержении Везувия в 79 году нашей эры, оставил любопытные наблюдения о привязанности дельфинов к человеку, их музыкальных наклонностях. Интересна легенда о кифареде Арионе: когда пираты, желая завладеть деньгами, заработанными Арионом благодаря его искусству, намеревались сбросить его в море, он попросил, чтобы перед смертью ему дали последний раз сыграть на кифаре. На звуки песни вокруг корабля собрались дельфины. Арион прыгнул в море, и один из дельфинов доставил легендарного музыканта на берег.
До сей поры сохранились и своеобразные обряды, связанные с дельфинами. Если, к примеру, вьетнамский рыбак находит мертвого дельфина в море, он непременно доставляет тело на берег и в течение трех месяцев и шести дней он будет носить на голове траурную повязку. Рыбаки верят, что гибель дельфина вызывает сильные дожди и ураганные ветры. Иные поверья связаны с дельфинами на берегах Амазонки. Тамошние индейцы убеждены, что они способны менять свое обличье и принимают участие в их карнавальных празднествах.
Мировую известность приобрел обитавший у берегов Новой Зеландии дельфин по прозвищу Джек из Пелоруса. Двадцать лет он встречал суда, входившие в пролив, и, словно лоцман, сопровождал их до порта. Джека объявили национальным достоянием, в 1904 году был даже издан специальный правительственный декрет, охраняющий смышленое животное.
Известны десятки достоверных случаев, когда дельфины оказывали помощь тонущим людям, спасали их от акул.
С дельфинами в море веселей. Они постоянно сопровождают судно, почти все они лакомки. Благородные животные мчатся вплотную с бортом, совершают кульбиты, с шумом распахивают дыхала, сипло втягивают воздух, ныряют, выстраиваются по носу и, будто ведущие, стремительно летят перед форштевнем судна в зеленых струях океана.
Поздно вечером приборы нащупывают рыбу. С мостика раздается:
— Отдать со стопора!
Ноздреватая дель, уложенная тяжелыми пластами, начинает шевелиться, раскручиваться, сползает по слипу в океан.
Проходит час, другой.
— Ви-ира-ай.
Надсадно гудит лебедка. Из воды с плеском выбрасываются распорные доски, всплывают кухтыли. Майор[14] стоит между вздрагивающими от натяжения ваерами, крепко уперевшись ногами в дощатую палубу. Лицо прокалено на солнце. Осипшим от просоленного ветра голосом кричит:
— Прибавь оборотов!
Дымятся стопора лебедки. Тросы на пределе: прикоснись — зазвенят.
За слипом пенятся водяные холмы, из-под них тяжело выгребает трал. Начало есть. С первого замета пошла рыбка.
Ночь. Небо звездное. Океан напоминает разрытую пашню. Невысокие волны перекатываются через пологую зыбь. Это не совсем обычно: волна бежит в одну сторону, а зыбь накатывается навстречу. Из иллюминатора виднеется кусочек ночного неба. Оно раскачивается, кренится вместе с луной и звездами. Когда иллюминатор сильно наклоняется, то в поле зрения попадают соседние траулеры. Суда похожи на светящиеся тракторы, бороздящие воду. Воистину: пахари моря!
Но рыбалка — вещь капризная. Сегодня рыба есть, завтра ее не будет. После очередного «пустыря» — подъема трала без рыбы — на мостик врывается старпом, рычит:
— Опять колеса! — Лицо от досады багровое. Неожиданно старпом стихает, скребет пятерней в затылке: — Надо бы сделать перебежку.
— Что ж, пожалуй, — соглашается капитан и почему-то тоже чешет в затылке.
Когда совершаем перебежку, «Волопас» подобен летящей птице. Ощущение полета передается через вибрацию корпуса, свист ветра, вращение локаторных антенн, взрывающуюся пену. Но вот наскочили на косяк, траулер стопорит ход, выметывает сеть и как бы замирает. Теперь «Волопас» похож на лошадь, которую запрягли в плуг. Мы тоже в упряжке. Только постромками служат ваера, а вместо плуга тащим за собою трал.
К вечеру вода вдруг быстро окрашивается. Густой оранжевый цвет наполняет волны. Это делают медузы. Огромное скопление медуз, невесть откуда взявшихся, навалилось на океан, заполонило его поверхность до краев. В оранжевое окрасились не только вода, но и воздух, даже редкие облака тронуты красным оттенком.
Рыба боится медуз, делать тут нечего. Капитан сходу проскакивает красное «пятно». На чистом месте выметываем трал. Часа через три дергаем. Сеть полная! Майор ловким движением расшнуровывает «рыбацкий штык»[15], дергает циновку, с щелчком раскрывается глаголь-гак, гайтан слабнет, скользит по кольцам-восьмеркам, куток распахивается, и на палубу выливается… белая студенистая масса, распространяющая резкий неприятный запах. Сотни, тысячи медуз!
В отличие от красных эти, глубинные, совершенно белые. Размерами медузы с очковое стекло, они правильной круглой формы, сплющены, похожи на линзы. Подобно хрустальному потоку, медузы, вытряхнутые из траловых мешков, скатываются по слипу обратно в море. Запоминающаяся картина! Пореже бы такое.
Капитан основательно «седлает» рыбу. На подвахту выходят все. Даже судовой врач! Аврал захватывает и меня в свой рабочий круговорот. Я иду к боцману, беру робу, сапоги, резиновые перчатки. Боцман одобрительно хлопает по плечу, дает шкерочный нож.
— Сталь особая, рельсовая! Долго не затупится.
Я спускаюсь на рыбофабрику, встаю за рыбодел. Прицеливаюсь, хватаю с транспортера рыбу: крупного плотного хека, отсекаю голову вместе с жаберными крышками, вспарываю брюхо, выскребаю нутро, бросаю тушку на соседний транспортер.
Вначале шкерил по три-четыре рыбины за минуту, потом достиг «потолка», обрабатывая по семь штук. Запястья к концу вахты деревенеют — будто из ледышек. Это с непривычки. Матросы, так те за минуту ошкеривают по 14—16 рыбин. Руки у них быстрые, сноровистые. Разделанные тушки направляются в морозильные камеры, глазируются, упаковываются в картонные короба и по длинным ленточным транспортерам переправляются в трюмы.
Вся прочая рыба, не представляющая промысловой ценности, называется «мусорной», сбрасывается на конвейер, ведущий в мучной цех. В прилове попадается много разных и часто любопытных экземпляров. Вот, к примеру, морские бычки. В шутку матросы прозвали их тунеядцами, так как те ухитряются проживать в брюхе более крупных рыб. Есть и рыбки-«алкоголики». Будто после изрядной попойки они трясут х