востами, осовело вращают мутными глазами, разевают рты. Всеобщее внимание привлекает нелепая рыба с головой, похожей на кувалду. На плоских торцах головы-кувалды посажены квадратные глаза с фиолетовыми зрачками. Промыслового значения рыба-молот не имеет, поэтому тоже идет на муку — вместе с головой-кувалдой и фиолетовыми глазами.
Порой рыбофабрика сотрясается от свиста и скрежета — так плохо отточенная пила вгрызается в дубовый ствол. Это означает, что на автоматические ножи, установленные перед шнеком рыбомучной установки, попала рыба мерроу, или, как ее называют еще, каменный окунь. Рыба огромная, массивная, бока темно-серые, губы раздутые, старческие. Тело у мерроу настолько твердое, что кажется, будто оно вырублено из камня. От того ножи и визжат, словно неточеные: непросто рассечь такую «мякоть».
Рыбка-парашют, напротив, легка, невесома. Внешне небольшая, в пол-ладони, она мало чем отличается от других обитателей океана. Но вот ей вздумалось порезвиться в воздухе, она расправляет спинной плавник, придает ему подобие зонтика и, подхваченная воздушным течением, высоко парит над водой. Удалось повидать нам и редкую рыбку-слоника, всю в нежных переливах, со множеством эластичных плавничков: словно в добрые старые времена вырядилась провинциальная барышня для выезда на светский бал. Наделена эта рыбка любопытной особенностью. Есть у нее лапки, убирающиеся в живот.
— Заподлицо! — уточнил судовой плотник.
Лапки у нее тонкие, хрупкие, будто одеты в модные сапожки. С точеными носками! На высоком каблучке! Венчает морскую модницу длинный с закорючкой на конце отрост, напоминающий миниатюрный хоботок, за что и прозвали ее слоником.
По красоте одежд, элегантности движений первенство в подводном царстве, несомненно, принадлежит рыбе-юнкеру, которая тоже, как и все, отправляется на муку. А вот и звездочет! Голова тяжелая, рот и глаза расположены в верхней части головы, как бы даже на затылке. Будто рыба во всякое время суток поглядывает из сумеречных глубин океана на звездное небо, изучает его. Пинагор, похожий на зеленого обстриженного ежа, славен своим упрямством: когда наталкивается на камень, лежащий на дне, то старается во что бы то ни стало спихнуть его. Пинагор трудится в поте лица до тех пор, пока не сокрушит препятствия, и только затем продолжает дальнейший путь.
Рыбы в океане много всякой, названия прямо-таки диковинные: рыба-старушка, единорог, скалозуб, луциан — черное ухо, бумпер, рыба-солдат, псевдоприакантус, хилеминтерус — последняя хоть и мудрено называется, но с виду проста, мало чем отличается от обычного прудового карася.
Особенно запомнилась встреча с рыбой-луной. В море она держится у поверхности, кажется податливой желеобразной массой. На самом же деле тверда, как железо. Лишенная чешуи, она состоит как бы из сплошного хряща, который не в состоянии пробить даже острый шкерочный нож. Два крупных плавника — на спине и брюхе — образованы из белого нитевидного хряща, необычайно ломки, при небольшом усилии крошатся. Рыба-луна по своим размерам довольно крупная. Круглый узкий рот вооружен твердыми роговыми образованиями, служащими то ли зубами, то ли клювом, спрятанным в мягкой ткани рта.
Многое в этой рыбе представляется странным. Ведя неподвижный образ жизни, питаясь случайными отбросами и падалью, рыба-луна тем не менее обладает стальными челюстями. Для чего они ей? Поймать рыбу не способна. Возможно, для защиты? Но каменный панцирь вполне надежен. Еще более странным является мощное роговое образование, нависшее над верхней губой. Не ясно, что это: лоб или боевое приспособление? Многое в рыбе-луне трудно объяснимо. Внешне она схожа с камбалой: такая же плоская. Но камбала обитает на солидной глубине. Рыба-луна всю жизнь проводит на поверхности. Глаза у нее расположены так, что один всегда направлен вниз, другой же обозревает поверхность. Глаза у нее большие и необычайно выразительные, в них есть жизнь, чувство…
Несмотря на то что луна-рыба встречается весьма редко и далеко не каждому мореплавателю доводится увидеть ее, она тем не менее является самым плодовитым существом на планете, единовременно выметывает до трехсот миллионов икринок. Случись, что икринки все выживут — не только океан, но вся земля будет задавлена массой рыбы-луны.
Вначале «мусор» сбрасывается на автоматические ножи, рассекается на мелкие кусочки. Затем сырой фарш поступает в варильники, отжимается, прессуется, рыхлится, сушится раскаленным паром, засасывается вакуумом в специальный барабан, в центре которого, подобно вихрю, вращается диск с корундовыми ножичками, дробящими случайно уцелевшие кусочки. Только после всей этой индустриальной процедуры получается продукция в виде серо-зеленой пыли. Это и есть мука.
Не раз я удивлялся и, признаться, до сих пор не могу избавиться от этого чувства, когда в муке обнаруживал рыбьи глаза. Нежные хрусталики проходили через все круги ада: иссекались, варились, спрессовывались, перемалывались вместе с рыбьей требухой, — и все же оставались нетронутыми, сохраняли первозданную сочность расцветки и хрупкость. Из рыбьих глаз моряки склеивают красочные шкатулки, достойные украшать музейные витрины.
Старшему мастеру добычи лет тридцать пять. На палубе всегда работает обнаженным по пояс. Литые плечи, крепкий торс. Тело бронзовое, с наколками якорей и шхун. Шворить порывы в сетях он поручает матросам. Сам же предпочитает сращивать стальные огоны. Тралмейстерская свайка, схожая с коротким, остро отточенным ломиком, быстро ходит в его руках. Отработанными приемами майор расщепляет конец троса, выравнивает неподатливые нити, затем сплетает их. Делает это с легкостью, будто работает не со сталью, а укладывает девичьи косы. Руки проворно и сильно расправляются с металлом. Добытчик сращивает огоны старательно, вяжет их в наиболее сложном узоре.
Добытчик в своем деле — артист. Поэтому «рисует» огоны с особым рвением, когда знает, что за ним наблюдают, входит в раж и, кажется, готов растерзать все бухты троса, имеющиеся на корабле.
В отличие от него наш кэп лишен тщеславия. Действия его всегда скупы и сдержанны, как и безошибочны. Работа с пелагическим (глубоководным) тралом требует высокого профессионального умения, сродни с подлинным искусством. И капитан владеет им в совершенстве. Об этом свидетельствует хотя бы такой эпизод. Помнится, трал только что был спущен в море, взят на стопор, когда на мостик вбежал «утиль»[16]. Весь его вид свидетельствовал о необычайной растерянности.
— Анджела за бортом!
Анджела — небольшая собачонка из породы терьеров. Матрос взял ее с собой в рейс. Анджела быстро свыклась с корабельным бытом, только плохо переносила качку, во время штормов жалобно подвывала. Шерстка у нее темная, короткая, мордочка забавно сплющена, уши торчком.
В тот раз «утиль» прогуливал Анджелу не на полубаке, как обычно, а на кормовой палубе. Здесь-то Анджела неосторожно подбежала к слипу и словно с горки соскользнула в море. На какое-то мгновение Анджела исчезла в водяных холмах. Матросы бросали за борт палки, доски, Анджела била по воде лапами, высоко задирала мордочку. Расстояние между нею и судном быстро увеличивалось.
Размазывая слезы по щекам, «утиль» просил капитана спасти Анджелу. Чтобы спустить на воду катер, нужно застопорить судно. А это значит, что трал сядет на дно. Есть и другой вариант, выбрать трал на палубу. Но на это понадобится много времени. А там пока спустишь катер, доберешься до места… Словом, участь Анджелы была решена. Матрос, кажется, это понял. Застывшими глазами он вцепился в океан, в широкий след, проложенный траулером.
Океан серый, шероховатый. След же остается зеркально-чистым. На его глади белеет доска, а над ней — мордочка и грудь Анджелы. Анджела долго борется с рябью, соскальзывает с доски, пытается догнать судно и снова бросается к доске, к крошечному зыбкому островку, дающему надежду на спасение. Пологая зыбь наискось пересекает след траулера, неторопливо поднимает Анджелу и так же плавно опускает. Рябь постепенно затягивает след корабля, сужает его, ровняет.
Капитан жестко усмехнулся:
— Жди теперь сюрпризов!
Он взял бинокль, пошарил взглядом по поверхности, спросил у вахтенного:
— Скорость?
— Четыре узла!
— Прибавьте единицу! — приказал капитан и тут же снова скомандовал: — Еще единицу! — Потом резко бросил рулевому: — Полборта вправо… Так держать…
Все, кто в эту минуту находился на мостике, не сразу догадались о намерениях капитана. «Волопас» быстро набирал ход.
— Полный вперед! — резко скомандовал кэп и вдруг приказал: — Врубай форсированный!
Вода метрах в ста пятидесяти от кормы вспенилась, выбросились распорные доски, гирлянда кухтылей, вслед за которыми на поверхность вымахнула огромная пелагическая сеть. Словно гигантским сачком капитан поддел сетью доску с Анджелой, тут же заработала лебедка. Вскоре Анджела была благополучно доставлена на борт.
Матрос принялся благодарить капитана за спасение Анджелы, за его доброту. Но тот сухо пояснил:
— Существует закон в море: взял на борт животное — обязательно доставь его обратно в порт. Тогда плавание пройдет благополучно. Иначе жди беды.
Каждое утро ровно в шесть долговязая фигура камбузника появляется на фабрике. Он роется в прилове, выискивает подходящую рыбу, бросает в ведро, потом разделывает ее, пускает в общий котел.
Как-то я бросил в ведро рыбу с оттопыренным красным плавником. Камбузник поспешно извлек ее, пояснил, что мясо у нее ядовитое, даже в жареном виде употреблять опасно. От него я узнал, что и со скатом следует обращаться осторожно. Яд, хранящийся в шипах ската, крепче змеиного. Хвостовые иглы ската использовались африканскими жителями как наконечники для стрел и копий. Действие яда настолько сильное, что даже валит слона. Мясо некоторых рыб, если их съесть, вызывает косоглазие; у человека могут онеметь губы, опуститься веки, выпасть волосы, сойти ногти на руках и ногах.