В основе этого страха заложен нормальный и здоровый инстинкт самосохранения. Повторяю: в первый раз страшно всем. И это чувство надо преодолеть. Нужно суметь поочередно отрывать руки, просунутые в страховочные кольца, от рея, и спокойно работать с парусами. Вокруг — и выше тебя, и ниже — все работают. Им тоже страшно, но они уже победили страх и теперь хотя бы внешне спокойно трудятся в раскачивающемся поднебесье.
И стыдно будет потом, если твои товарищи заметят, что ты безнадежно «спраздновал труса». Они не должны видеть твоей даже временной слабости. Надо переломить себя и начать работать с парусом. Как все! Человек на рее открыт не только ветру, но и взглядам товарищей. Кто-то обязательно заметит, когда у тебя вдруг предательски задрожат напряженные до боли ноги (дай бог, чтобы широкие брюки скрыли эту дрожь!), кто-то увидит, как ты на миг судорожно вцепился в рей, в складки паруса и не находишь в себе силы оторваться от них…
Но ты обязательно возьмешь себя в руки и снова начнешь работать — ведь твои товарищи работают. И страх уже почти побежден! Ты работаешь, как все, и поэтому никто не вспомнит тебе минуты слабости, ибо они были почти у каждого.
И вот паруса поставлены, звучит команда: «С реев долой!» Какой ликующей радостью наполняются сердца спустившихся из поднебесья мальчишек от сознания первой, пусть еще не окончательной, не полной победы над собой! Эту радость не спрячешь. Да и стоит ли ее прятать? Ведь не каждый день ты ощутимо ступаешь на новую ступеньку в лестнице мужания. Какой родной, большой и надежной после высоты стала качающаяся, мокрая от волн палуба, по которой ты не очень-то уверенно ходил еще полчаса назад. Теперь, после реев, на палубе качка — не та качка!
Задрав головы, ребята видят ожившие паруса, трепещущие, нетерпеливо хлопающие на ветру. Паруса прямо-таки просят, чтобы их обтянули, позволили им делать свое дело — стремительно, с небольшим креном нести по волнам судно.
А еще чуть позже всеми на палубе овладевает ни с чем не сравнимое радостное ощущение бесшумного бега судна по пенящейся воде. Только шелест ветра в снастях и несущиеся навстречу беспокойные волны.
Иногда в океане штормовая погода держится по многу дней подряд. Тогда каждый моряк, даже бывалый, начинает чувствовать вялость, слабость. Каждый, правда, внешне старается выглядеть бодрым, потому что надо, чтобы товарищи могли положиться на тебя, верили в тебя, не сомневались, что даже и сейчас у тебя хватит воли и сил делать все, чтобы судно продолжало идти заданным курсом к поставленной цели. Однако бесконечная, изнуряющая качка в конце концов делает свое недоброе дело. Люди устают, устают смертельно. Еще бы: долгие сутки они не имели никакого отдыха, так как у них нет возможности хоть на сколько-нибудь минут спокойно задремать. На раскачивающейся койке подтыкаешь под собственные бока поплотнее все, что только можно, разбрасываешь руки и ноги, чтобы хоть во что-то упереться… Но все равно судно накреняется, и ты едешь то на переборку, то за борт койки. И все-таки ты каким-то чудом задремал, вернее рухнул в какую-то черную ямину забытья и… тебя вдруг возвращают к жизни колокола громкого боя. В теплые кубрики к смертельно уставшим и разомлевшим мальчишкам врывается сигнал парусного аврала. По самому сердцу бьет из репродуктора команда, требовательная, безжалостная, не терпящая возражений. Каждый должен быть на своем месте по парусному расписанию. Заменить тебя некому! Короткое, как выстрел:
— Все наверх!!!
— Марсовые к вантам!
— По реям!..
Руки — на мокрые и холодные ванты, ноги — на скользкие выбленки, и наверх, туда, где твое рабочее место на зыбких пертах. И, собрав все оставшиеся силы, вступаешь в поединок с тяжелой, набухшей влагой парусиной, жесткой, неподатливой, никак не желающей тебя слушаться.
Опасно ли это? Да, опасность есть, несмотря на страховочные кольца, заспинники и прочее. Однако именно это чувство постоянной опасности, недопустимости самой малейшей небрежности заставляет мобилизовывать всю свою волю, заставляет учиться владеть собой, ни на миг не расслабляться и не теряться в критических ситуациях. Долгое время чувство самосохранения заставляет мозг снова и снова отдавать приказание: возьми себя в руки! Возьми себя в руки!
Со временем необходимость в подобных приказаниях возникает все реже. Происходит как бы закрепление условного рефлекса, обязывающего уметь владеть собой, своими нервами, уметь в любой ситуации работать и действовать спокойно и четко. Постепенно самообладание и уверенность в себе становится как бы второй натурой, привычкой. Привычкой, которая много раз в жизни пригодится мальчишкам, когда они взойдут на мостик корабля капитанами, когда приобщатся к великому братству моряков планеты Земля.
Ну, а из того, кто не смог в трудное время парусной практики совладать со своими нервами, кто не сумел перебороть чувства страха, вряд ли выйдет хороший моряк. Он и сам после первой же практики на паруснике не захочет остаться в стенах мореходного училища. Со временем из него может получиться хороший врач, чуткий педагог, писатель… И это хорошо, успехов ему. Это значит, что просто в годы своей юности он чуть было не совершил ошибку в выборе своего жизненного пути.
Предоставим слово известным капитанам дальнего плавания, которые по призванию выбрали для себя в жизни неспокойные морские пути.
Михаил Николаевич Малаксианов:
— Три практики провел на баркентине «Вега». На паруснике познал стихию морскую, силу волн, ярость штормовых ветров. Только под парусами можно яснее всего понять, почувствовать, как воздействует ветер на судно. Для моряка-судоводителя это очень важно.
Авенир Павлович Сухондяевский, Герой Социалистического Труда:
— Плавание на паруснике — прекрасная школа и экзамен для будущего моряка-профессионала. Там обязательно проявляются его человеческие качества.
Вилюс Ионо Пакальнишкис:
— Проходил практику на парусных судах «Меридиан», «Альбатрос», «Шквал». На них получил настоящую морскую выучку, умение владеть собой тогда, когда делать это труднее всего. Для обучения курсантов-судоводителей парусные суда очень нужны.
Глеб Николаевич Костецкий:
— Плавание на учебных парусниках закаляет волю и характер молодых людей, прививает им высокую организованность и ответственность за свои действия в коллективном труде. Ребята проходят хорошую морскую подготовку, становятся сильными и находчивыми, приобретают быструю реакцию, уверенность в своих действиях, чувство разумной осторожности и осмотрительности и, конечно, любовь к морю и к избранной профессии моряка.
В нашей стране — великой морской державе — есть несколько учебных парусных судов, в том числе и самые большие в мире красавцы барки «Крузенштерн» и «Седов», принадлежащие Министерству рыбного хозяйства СССР. На них проходят морскую практику будущие судоводители — курсанты мореходных училищ этого министерства. Так пожелаем всем учебным парусным судам нашей Родины и впредь успешно продолжать доброе и очень важное дело — воспитывать мужество и стойкость у юношей, избравших себе почетную, прекрасную и нелегкую профессию мореплавателей.
А. МилановДРУЖУ С МОРЯКАМИ…
Дружу с моряками торгового флота,
Завидую их романтичной работе,
Не байкам соленым,
не россказням разным, —
Из жизни суровой,
но разнообразной!
Без всякого гонора,
форса
и фальши
В устах их естественны
Гавры,
Ламанши.
Ну кто из мальчишек не бредил морями?
Признайтесь,
министр,
ничего не скрывая…
Ответьте мне вы,
председатель колхоза,
Вы бредили Арктикой
жарко-морозной?
А может быть, Африкой иль Амазонкой?
Об этом сейчас говорить нерезонно…
Но все же я верю,
что тайно ли,
явно ли
Болеют мальчишки у нас
океанами.
ПЛЕЩЕТ МОРСКАЯ ВОЛНА
Л. КнязевПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯПовесть
За несколько дней до отхода «Зеи» из Ванкувера палубному юнге Васе Березину исполнилось четырнадцать лет.
Утром его растормошил матрос Илья Кравцов, с которым они жили в одной каюте:
— Подъем, капитан. Сейчас торт подадут!
Вася приоткрыл один глаз и улыбнулся. В каюту через иллюминатор врывался столб солнечного света. Вася сомкнул ресницы — столб распался на желтые лучики. Стало видно, как они ударяются в небритую щеку Ильи, высвечивают его редеющие кудри, отскакивают и рассыпаются на мелкие искры.
— Илья, а у тебя лысина начинается!
— Спасибо за сообщение номер одна тысяча один. — Прихрамывая, Илья подошел к умывальнику, надел очки и взглянул на себя в зеркало. Потом он принялся намыливать кисточкой щеки.
Вася спрыгнул со своей койки на прохладный линолеум и, улыбаясь, заглянул через плечо Ильи в зеркало. Илья не удостоил его взглядом.
— Ну, Илюха, я же так, я не в обиду, — протянул Вася.
— Да нет, я не обижаюсь. Я, Вася, вообще ни на кого не обижаюсь. Так лучше. А лысина — это от папы. Наследственность. Вот видишь, какой ты большой, плотничий сын. Плечи, лапы, чуб! Чуб-то, чуб молодецкий! Ну, тянись выше, на радость маме! — Илья положил бритву на раковину и, обернувшись, схватил Васю за уши. — Расти большой, не будь лапшой…
— Пусти, Илюха, пусти! — со смехом отбивался Вася. Он был выше приятеля чуть не на голову да, наверное, и посильнее, хотя бороться с ним никогда не пробовал. С кем хотите — пожалуйста, но только не с Ильей. И придет же такое в голову! — Хватит, Илья, — взмолился он, и матрос отпустил его красные, как гребень петуха, уши.