Океан. Выпуск 6 — страница 25 из 62

— Был известным голкипером, — серьезно сказал Сергеич, — на Олимпиаде в Мексике выступал. Потом дисквалифицировали. Пошел в матросы.

Тут-то я и попался. Стал расспрашивать Валерия. Тот даже побелел лицом: какая Олимпиада? Какая Мексика?

С тех пор я относился к Сергеичу с особой осторожностью. Но снова был поддет. Приметив, как наш камбузник выделывает из ракушек сувениры, обрабатывает чучела диковинных рыбок, Сергеич доверительно сообщил, что тот прежде работал в Ленинградской кунсткамере, был известным музейным сотрудником. Вот и осталась, дескать, профессиональная привычка. Все это было похоже на правду. Камбузник проявлял повышенный интерес к флоре и фауне океана. А что из музея в матросы… так ведь в жизни всякое бывает. Словом, взял блокнот, заправил чернилами ручку, отправился к камбузнику. Шутка Сергеича сработала. Мы с камбузником от души посмеялись. Он рассказал о себе. Воспитывался в детском доме. После армии пошел в траловый флот. Рыбачит уже семь лет. В Ленинграде бывал всего два раза, и то проездом.

Каждый вечер Сергеич вычеркивает день из календаря, что в сушилке. И непременно перебросится словечком-другим с кинозвездами:

— Привет, холостячки! Не знаю, как вы проведете эту ночь, а я снова на палубе. Рыбу таскать буду.

Где-то в душе завидует Сергеич актрисам. Добились своего. Успех, слава. Вот даже на календарях печатают. Он в свое время тоже мечтал стать звездой бального танца. Занимался в Криворожской хореографической студии. Но что-то не вытанцовывалось. Пошел в рыбаки, стал отменным мастером. Высокий, нескладный, весь его внешний вид вызывает добрую улыбку. Когда же встает за штурвал лебедки, тотчас преображается. Сильным и точным движением включает муфту барабана, отдает стопора, уверенно выбирает ваера. За предохранительной металлической сеткой бьет пар, рычат шестерни. Перекрывая грохот шторма, Сергеич кричит мне:

— Заклинивает штурвал стопора. Сходите к боцману, возьмите клотик!

Номер не проходит. Но все равно Сергеич весь в улыбке. Главное, не унывать. Шутка — отличное подспорье в деле!

О ЧЕМ ПОВЕДАЛИ ДЕЛЬФИНЫ

В самый напряженный период, когда рейс уже завершается, судно неожиданно стопорится. Это происходит ночью. В первую минуту я не знаю, что подумать. Во всяком случае, мелькает тревожная мысль: происходит что-то из ряда вон выходящее. Возможно, опять задел трал? Или пожар? Человек за бортом?

Выбираюсь на палубу. Капитан показывает на планшир, что-то разглядывает в воде. Там, среди звездных отражений, мечутся два дельфина. Они приближаются вплотную к борту и резко устремляются прочь. Так они повторяют несколько раз, будто куда-то призывают. Их движения выражают что-то осмысленное, раздаются тревожные попискивания, из дыхал рвутся громкие вздохи, хлопают плавниками по воде. Мы пытаемся разгадать странное поведение морских животных. А они мечутся рядом, нетерпеливо рассекают воду быстрыми телами.

В морской практике известно немало случаев, когда дельфины «наводили» рыбаков на сети, в которых запутывались их собратья. Животные спасали тонущих людей, предупреждали катастрофы. Кто знает, не происходит сейчас что-либо подобное?

«Волопас» тяжело разворачивается, берет курс, указанный дельфинами. Животные, обретя спокойствие, идут по прямой. Траулер наращивает ход следом за ними. Часа через полтора дельфины исчезают. Океан пустынен. Ничто в нем не происходит. Многие из нас разочарованы. Я возвращаюсь в каюту досыпать, когда, многократно усиленный спикером, раздается по всей судовой трансляции голос капитана.

Капитан просит всех подняться наверх.

Освещение выключено, прожекторы погашены, палуба погружена в непроницаемый мрак ночного океана. Мы делаемся очевидцами неповторимого зрелища. Справа по борту, на расстоянии семи-восьми кабельтовых, прямо из воды, медленно увеличиваясь в объеме, вырастает холм, излучающий нежно-голубой свет. Его блики, играющие на пологой зыби, напоминают странных голубых рыб, резвящихся среди звездных отражений. Никто не следит сейчас за часами. Мы не знаем, сколько проходит времени: минута, час? Все захвачены великолепным таинством природы! Перед нами разворачивается картина необычайная: голубой холм разрастается до размеров горы и, будто в замедленной съемке, неторопливо, словно нехотя, разваливается на куски, рассыпается цветными искрами. Миллионы светящихся точек — синих, красных, желтых, зеленых — заполняют собой полнеба. Потом раздается удар, напоминающий раскаты грома, траулер основательно встряхивает на крутой волне… Затем океан гаснет. Настает глубокая тишина.

С мостика тотчас раздается:

— Трал за борт!

Снова врубается свет, вспыхивают прожектора, гудит лебедка, сбрасывающая тяжелую сеть в океан.

Секрет увиденного выяснился позже. Это был голубой айсберг. Встречаются они крайне редко, насыщены микроскопическими воздушными пузырьками. Когда такой айсберг относит в теплые широты, то пузырьки начинают расширяться, взрывают ледяную гору. Странное поведение дельфинов, видимо, было связано с айсбергом. Никто, правда, этого определенно не утверждал, но были признательны дельфинам, показавшим нам редкую картину.

АВРАЛ

…На судне аврал! Добытчики едва успевают опоражнивать тралы. Кэп мечется на мостике.

— Выгребайте, дети мои, ангелы морские! А ну, навались, опробуйте мускулы, жмите сильнее! Вот так. Чуть-чуть отпустите, а теперь приналягте! Эх-ха-а! Так ее, через блок-канифас на турачку! Вот так! Хорошо! Еще, еще! Поднатужьтесь, ребятки, сильнее гребите, други мои бесценные, усатые лангусты!

Капитан рычал и прыгал на мостике. От его обычной сдержанности не осталось и следа. В нем словно бы заговорил весь рыбацкий род, закалившийся в штормах и ураганах, в крепкой поморской речи. Он задрал свитер до локтей, вперил сверкающий взгляд в корму:

— Вот это толчок! Молодцы, дети мои, братцы-морячки! Покажем, что такое пелагия! Навалитесь! Легче, легче! Заноси подальше, навались покрепче! А ну все, как один! Свайки в зубы и работать! А ну, рванем, братцы. Взбивайте пену, рыбки бесценные, креветки потрошеные. Рывок, еще рывок! Навалимся еще, вот так, вот так! Гладкие налимы, копченые таранки к пиву! Суши, ребята, весла!

Трал наконец поднят. Капитан, которого только что было трудно узнать, когда он метался по мостику, изрыгая в микрофон совершенно непонятный монолог, большую часть которого нельзя было разобрать за грохотом лебедки и стуком бобинцев, быстро затих, сделался самим собой, отирает краем свитера, взопревший лоб.

— Ну и рыбалка выдалась! Крабы с клешнями, усатые лангусты.

На борт втягивается последний трал. Когда сети вытряхнуты, когда улов прошел через бункера и фабрику, спрессованными пакетами осел в охлажденных трюмах, по трансляции раздалось:

— Баста! Рейс окончен!

ДОМОЙ!

Над клотиком замер альбатрос. Огромная птица не повернет головы, не шевельнет крылом. Она будто повисла в воздухе, удерживаясь на тонких невидимых нитях. Тело у альбатроса массивное, короткое, клюв похож на сплющенный с боков брусок. Метровые крылья легки и хрупки… Проходит полчаса, час, а птица по-прежнему висит над «Волопасом». Ее очертания, белизна оперения резким мазком впечатываются в синюю яркость неба. Долго наблюдаю за альбатросом до тех пор, пока он не сходит с невидимой точки. Полет птицы плавен и строг. Спустившись к воде, альбатрос теперь зависает у самой поверхности океана, повторяя крылом все его шероховатости: кончик крыла то удлиняется, оказавшись в проеме, то быстро сжимается, черкнув по гребню волны.

Вокруг расстилается океан. Еще вчера это скопление воды было рабочим местом, представляло лишь промысловый интерес. Теперь же, когда тралы свернуты, все воспринимается иначе. Океан превращается в источник поэзии, наполнен красками, звуками, светом, случайными всплесками, морским чистым воздухом.

Океан! Подолгу трудяга-траулер пашет его проселки, толчется в стороне от скоростных магистралей. Сколько раз, замечая на горизонте проходящие суда, я невольно завидовал им. Мчатся себе по морям-океанам, перед ними распахивается весь земной шар. Сегодня — здесь, завтра — там! Различные порты мира, страны! Сколько впечатлений! А тут топчешься месяцами на одном «пятачке».

Но, как говорится, каждому свое! В самом деле: скоростные суда проскакивают море, не замечая его особенностей. Им некогда. Иное дело — рыбак! Словно в награду за утомительный продолжительный труд море раскрывает перед ним свои тайны.

Нелегки рыбацкие будни. В дни авралов, когда работа идет «по-черному», моряк не знает отдыха, плечи наливаются свинцом. А выдается короткая передышка — матрос присядет к столу, наспех черкнет текст радиограммы матери, другу, любимой, и слова-то все какие ложатся на бумагу — неподдельные, полные искреннего, нежного чувства. За грубоватой внешностью у моряка бьется горячее сердце. Оно может радоваться и грустить, выдерживать нелегкий рабочий ритм и жадно вбирать в себя красоту окружающего мира.

Мы возвращаемся домой. Каждое утро наш боцман надевает защитные очки и, вооружившись электрощеткой, принимается шоркать палубу. Ржавчина летит столбом, в металлической крошке играет радуга. Щетка с протяжным стоном вгрызается в брашпиль, в планширы, отдирая с них рыжую шелуху. Отшкрябанный до блеска «пятачок» боцман покрывает суриком, грунтует, мажет белилами. Затем из шланга скатывает морской водой, и только после всей этой процедуры приступает к главному — к покраске корабля. Судно под его руками превращается в своеобразный холст, а сам боцман — в заправского художника. Уверенными мазками лепит картину. «Волопас» постепенно приобретает чистые, свежие тона, как новенький сверкает в океане.

В солнечные дни у боцмана с лихвой хватает добровольных помощников. Особенно из числа парней машинной команды. Поскидав замасленные комбинезоны, оставшись в одних трусах, они хватаются за шланги, кисти, скребки, драют судно, подставив бледные сероватые спины солнечным живительным лучам. Плечи моряков покрываются бронзой, наливаются силой и здоровьем.