— «Аннета» целехонька. Мы ее сами затопили, сделав вид, что она погибла от турецкого огня. Причем на глазах у английского корреспондента.
А произошло следующее.
Донские казаки и Вознесенские уланы сумели подтащить «Аннету» ближе к своему берегу. На другой день из Никополя пришел турецкий пароход и начал бить по «Аннете». Донцы-артиллеристы, выкатив пушки на берег, отогнали пароход, угодив в борт и палубную надстройку. Но в Никополе стояли еще и броненосные мониторы, против которых полевые пушки были бессильны. И тогда решили затопить «Аннету». Уж больно хороший пароход. Новенький.
Ночью казаки и уланы притащили из села два пожарных насоса и на рассвете начали качать воду из Дуная в трюмы «Аннеты», а сотня казаков таскала воду ведрами. Один из донцов, забравшись внутрь судна, крикнул хорунжему:
— Ваш-скородь, я тут один крантик отвернул, из него вода потекла!
Догадавшись, хорунжий приказал:
— Открывай все крантики, какие увидишь.
— Так, может, это не дунайская вода, а пароходская?
— Все равно открывай. Я тебе в помощь еще двоих пришлю.
Когда рассвело, из Никополя подошел монитор, и завязался отчаянный бой. Каульбарс вызвал еще одну батарею. Донцы лихо примчались и подкатили пушки к урезу воды. Броненосец бил по батареям и «Аннете».
Находившийся в сторонке английский корреспондент видел в бинокль, как на палубе «Аннеты» под огнем сновали люди, что-то носили и даже пожарными машинами качали воду, а куда — издали было не разобрать. Корреспондент даже возмутился бессмысленности потуг спасти судно. Оно затонуло. Англичанин тотчас помчался на почту и отправил в «Таймс» телеграмму о том, что метким огнем турецкого монитора затоплен незаконно захваченный русскими английский пароход.
Выслушав полковника, Муржеску пришел в такой восторг, что Каульбарсу пришлось его успокаивать, чтобы не услышали во дворе и на улице.
Майор пояснил, что по международным морским законам погибшее судно становится собственностью того, кто его поднимет, но прежде нужно, чтобы сам владелец официально объявил свое судно погибшим. Несомненно, что хозяин так и поступит, желая получить страховку или содрать стоимость парохода с османов. Только надо обязательно сохранить чертежи судна.
Полковник вздохнул:
— Вся беда-то в том, майор, что никаких судовых документов не нашли. Экипаж их или уничтожил, или взял с собой.
— Но схэму, схэму, нарысовалы?
— Господи, какая там схема, — отмахнулся Каульбарс. — Трое неграмотных казаков бегали по пароходу и крутили все, что крутилось. Да если бы быстро не затопили, монитор успел бы попасть в корпус судна.
Муржеску схватился за голову:
— Как же паднымэм… Нэ знаэм, шо и гдэ открыто. Кингстоны, клапаны.
Полковник ответил:
— Авось с божьей помощью как-нибудь поднимем. Как потопили, так и поднимем.
Майор с Лопатиным тотчас отправились на судно.
«Аннета» сидела на грунте с небольшим креном на левый борт. Ее палуба почти на фут возвышалась над водой. На судне был выставлен караул. А чтобы турки не добили пароход, донцы прикрыли его двумя баржами.
Весь следующий день майор и матрос лазали по пароходу, пытаясь хоть приблизительно восстановить схему забортных отверстий, расположения машин, механизмов и устройств. Посиневший от озноба, стуча зубами, Лопатин, рискуя захлебнуться, плавал внутри судна под палубой, нырял, ощупывая механизмы, и считал шпангоуты. Потом дегтем, за неимением краски, проставил на палубе номера шпангоутов по русской системе от носа к корме. А после, чуть отогревшись, допрашивал трех казаков, выясняя, где и какие «крантики» они отворачивали. Донцы чесали затылки, багровели, напрягая память, но толком ничего объяснить не могли. Лопатин же не унимался. Майор невольно удивлялся настойчивости матроса и умению его расспрашивать.
— Постой, казак, постой, ты же не перед околоточным после драки в шинке: не знаю, не помню, не видел. О деле говорим. Пароход-то затопили для того, чтобы поднять потом. Начнем снова. Где ты сначала спустился вниз?
— Вот по энтой лесенке.
— Спускался, конечно, мордой к трапу и задом наружу?
— А как ино?
— Вот как раз иначе было и правильно. Ну ладно. Спустился. Куда повернулся? Ну, покажи-покажи. Та-ак. И что увидел?
— Большой железный, чи медный барабан, чи ящик, а под ним блестящее, что золотое, колесико. Повернул — вода потекла.
Лопатин лег на палубу, вглядываясь в мутную воду, потом крикнул майору:
— Ваш-скородь, этот казак здесь открыл сливной клапан охлаждающей воды главного конденсатора!
И так до самого вечера. Осоловевшие казаки проклинали этого остроносого и дотошного матроса и своего годка, которого черт дернул первым сунуться внутрь парохода и открыть какой-то проклятый «крантик». Но матроса слушает румынский майор, и пришли они из штаба дивизии. Вот угораздило!
Когда стемнело, Муржеску пришел к полковнику измотанный, но в приподнятом настроении, со схемой в руках и заявил, что если, ныряя, удастся закрыть все забортные отверстия, то поднять судно можно будет за сутки, а за двое-трое суток опытная машинная команда сумеет ввести пароход в строй. Во время форсирования Дуная «Аннета» может оказать неоценимую помощь. Этот сильный пароход с баржами на буксире сумеет за один раз перевезти целый полк.
Вернувшись в свой отряд, доложив лейтенанту о своей поездке, матрос Лопатин вечером у костра нарочито громко, чтобы слышал Никонов, пославший матроса в командировку вроде как в наказание, безбожно хвастался, как на обратном пути они с их румынским высокоблагородием господином майором не пропустили ни одного трактира и ресторана, даже в Плоешти, куда Муржеску заезжал на Главную квартиру, и в Бухаресте, где поезд стоял несколько часов.
Разбудил Никонова голос часового:
— Ваш-скородь, а ваш-скородь.
— Чего тебе?
— Так что дозвольте доложить, с Мачинского рукава идет этот черт железный… Как его? Ну, который «Под милостью божьей»…
— А, «Люфти-Джелиль».
— Так точно. Пока видать только стеньги его мачт.
— Проследи за маскировкой и чтоб никто на берегу открыто не торчал. Еще сдуру пальнет, снарядов у него до черта.
— Есть, ваш-скородь.
Голый по пояс, закатав брюки выше колен, Никонов спустился к воде, умылся, постоял, растираясь полотенцем, щурясь от солнечных бликов, вернулся в палатку, натянул сапоги, оделся.
— Ваш-скородь, сегодня не один, с ним еще два корабля, — доложил часовой.
Никонов вскинул бинокль.
— Правильно, его сопровождает малый монитор и канонерская лодка. Будет дело.
Трехмачтовый, двухбашенный, вдавленный в воду тяжестью своих пушек и брони, броненосец двигался медленно, грозно. Со стороны Браилова донесся грохот. Возле броненосца взлетели столбы воды. Жители городка, схватив детишек и узлы с пожитками, бежали за город. Броненосец обычно, обстреляв русские позиции, выпускал по городу десяток-другой снарядов.
Броненосец двигался без выстрелов, как воплощение несокрушимости, и это было страшнее, чем если бы он стрелял. Русские батареи перешли на беглый огонь, вода кипела вокруг корабля. А он молчал, надвигался и только его броневые башни угрожающе поворачивались.
— Боже, — вздохнул часовой. — Ну и силища! Чем его взять?
— Не скули! — прикрикнул лейтенант… И вдруг даже вздрогнул от внезапно пришедшего решения: — Сами, своими руками, буксируемой миной возьмем!
Неуверенно зревшая мысль об атаке большого корабля одним пловцом с миной вдруг обрела ясную форму. Чуть в стороне стоял Трофеич, смотрел на корабли, и по тому, как вздрагивала его седая острая борода, было похоже, что он шептал молитвы. Матросы выскочили из шалашей и смотрели на происходящее.
Воздух содрогнулся от грохота батарей. Часто борт корабля закрывала вспышка и облако дыма. Это снаряд попадал в броню.
— Как сырым яйцом о камень, — вздохнул часовой.
— Не ной! — снова прикрикнул на него лейтенант, размышляя о том, что броня только до ватерлинии, а ниже — днище не бронированное, нужно рассчитать уменьшенный заряд мины, буксируемой пловцом, но чтобы он пробил подводную часть броненосца.
Огонь наших батарей становился все реже и реже. Комендоры, поняв бессмысленность стрельбы, решили прекратить ее, снарядов было мало, и нечего их зря расходовать. А броненосец приближался, видимо намереваясь расстрелять русские позиции и город с близкой дистанции. Вот еще один раз ударила пушка, за ней охнула мортира, пустив в небо, как опытный курильщик, кольцо дыма. В наступившей тишине было слышно, как шестидюймовый мортирный снаряд, натужно гудя, взбирался по восходящей ветви траектории, а потом, истратив свою инерцию, устремился вниз.
…Взлетел огромный огненный столб, и все закрыла туча дыма с багровыми проблесками. От грохота рябью покрылся Дунай, и затряслась под ногами земля. Когда туча сползла в сторону, на месте броненосца во взбаламученной воде кувыркались обломки и торчала уцелевшая бизань-мачта с флагом на гафеле.
Это было настолько неожиданно, что некоторое время на русских позициях и турецких кораблях стояла изумленная тишина. Только, громыхая, удалялось по Дунаю эхо.
Но вот откуда-то издалека донесся многоголосый крик, это кричали жители Браилова, которые смотрели за происходящим с возвышенности за городом. Затем грянули «ура» солдаты береговых батарей и частей.
Из засады в прибрежных камышах вышли катера «Джигит» и «Ксения». Видя беспомощность русских батарей, командиры катеров изготовились к минной атаке днем. Сейчас, убрав шесты с минами, они повели свои суденышки к месту гибели броненосца. У всех на глазах, под орудийными прицелами монитора и канонерской лодки, на расстоянии ружейного выстрела от турецких солдат, замерших на правом берегу, командир «Джигита» снял с мачты турецкий флаг и, размахивая им, направил катер обратно. «Ксения» вдруг развернулась, и было видно, как из воды на борт вытащили человека. Это был выброшенный взрывом матрос, единственный уцелевший из всех 218 человек команды броненосного корвета «Люфти-Джелиль».