— Я тоже, — горячо откликнулся Вася.
— А пока слушай политинформации и папу-дракона, — сказал Илья. — Вон он, легок на помине… Здравствуйте, Анатолий Степанович.
— Привет, мужички, — сказал, подходя к ним, боцман Егоров, высокий костистый мужчина лет тридцати. — Тянешь помаленьку? — буркнул он Васе. — Не я твой отец, а то бы…
Вася было смутился, но, взглянув на стоящего рядом товарища, осмелел:
— Боцман, какой же я моряк, если мне и курить не положено?
— Пока ты не моряк, а юнга, — сказал Егоров. — А вообще дело твое, кури: скорее в ящик сыграешь.
— Анатолий Степанович, у парня сегодня день рождения, а ты ему про ящик, — вмешался Илья. — Между прочим, именинника надо бы отпустить с работы пораньше. Скоро отход, а он еще доллары свои не потратил. Скажи чифу[1], пусть нас отпустит, я ему помогу отовариться.
Егоров взглянул на часы.
— Ладно болтать, время уже восемь. Березин, иди на полубак, зачисти козырек от ржавчины, потом просуричишь. А ты, Кравцов, отдыхай. К чифу я зайду насчет увольнения, и мне сегодня надо в город. Ну, разбегайтесь! — Он шутливо растолкал Васю и Илью в разные стороны.
На полуюте у кормового орудия работали краснофлотцы во главе со старшиной Говориным, командиром военной группы на пароходе. Они протирали и смазывали механизмы пушки, приводили в порядок кранцы для снарядов. Кроме кормового орудия, на «Зее» было установлено пять скорострельных пушек системы «Эрликон» и два пулемета системы «Браунинг». Первыми номерами в расчетах были краснофлотцы, а вторыми — матросы и кочегары, в том числе и Вася. Командир «Эрликона» Павлик Драгула приветливо кивнул Васе.
— Ну как, решил? Завтра комитет, готовь заявление.
— А это обязательно? — спросил Вася.
— Не понимаю… — Павлик остановился. — По-моему, для настоящих ребят — это честь.
— Илья ведь тоже не комсомолец, — напомнил Вася.
— Ах, Илья… — протянул Павлик.
— Чем он тебе не нравится? — с вызовом спросил Вася.
— Да нет, ничего сказать о нем не могу… Ну, вот что, друг Вася. Комсомол — дело добровольное, каждый решает сам для себя. Подумай, жду. — Он шутливо толкнул Васю пальцем в живот, отчего тот так и перегнулся. — А закончишь работу, приходи, «Эрликон» будем драить. Договорились?
— Конечно! — с облегчением согласился Вася. — В рейсе постреляем, Паша?
— Да уж постараемся уговорить старшину. — Павлик легко взбежал по трапу на шлюпочную палубу.
В полдень на верфях Кайзера прерывисто и хрипло заныл гудок. Едва его звук перелетел через Колумбию и достиг палубы «Зеи», как толстяк Билл выключил лебедку и закрутил паровой вентиль. Строп с мукой, поднятый им с причала, остался висеть в воздухе, покачиваясь над квадратным люком грузового трюма, из которого уже вылезали докеры.
— Финиш, хэнсом! — весело крикнул Билл Васе и заторопился под полубак, где у докеров были составлены крашеные железные чемоданчики с ленчем. На каждом чемоданчике стояла предупреждающая надпись: «Прайвит», что значило «частный».
Докеры разбирали свои частные чемоданчики и устраивались с ними на лючинах[2], сложенных у фальшборта, на теплых от солнца кнехтах и бухтах манильского каната, доставали кефир, пиво и бутерброды и принимались сосредоточенно, деловито есть. В шестьдесят минут, отведенных фирмой для обеда, ни один из них не двинул бы и пальцем.
Все это время Вася продолжал работать под козырьком полубака. Стоя на перевернутом вверх дном ящике из-под яблок, он строгал ржавчину остро отточенной скрябкой, оставлявшей после себя широкие, блестящие полосы. Ржавчина и стружка старой краски сыпались ему на разгоряченное, потное лицо, попадали в рукава и за воротник.
Толстяк Билл, проходя мимо Васи, хлопнул его пониже спины и рявкнул:
— Финиш, бой!
Вася остановился, утирая рукавом веснушчатое от прилипшей ржавчины лицо.
— Уф-уф! — запыхтел Билл, изображая, как Вася расправляется с ржавчиной. — Тэйк ит ииз, бой!
— Бери полегче, Васек, не рви, — перевел, подходя к ним, Илья. — Наверное, наш мальчик хочет заработать медаль за свой труд, — сказал он по-английски Биллу. — И, кроме того, у него сегодня праздник, день рождения.
Билл пришел в восторг от этой новости. Он порылся в карманах комбинезона и вытащил блестящую паркеровскую авторучку. Вася стал отказываться от подарка, но Билл настаивал.
— Бери, чудак, пока дают, — сказал Илья.
Вася пожал шершавую ладонь американца и сказал «сенк’ю». Тот добродушно похлопал его по спине:
— О’кей, бой!
— Получено высочайшее разрешение отбыть в город тебе и мне, — сообщил Илья, когда они пошли в столовую. — Кстати, дракон тоже напросился с нами.
Перед тем как отправиться в город, они представились вахтенному помощнику капитана третьему штурману Понуренко, полному молодому человеку лет двадцати пяти с широким, добрым лицом.
— Как вести себя моряку за границей, вам известно, — сказал он, придав строгость взгляду своих маленьких глаз, полуприкрытых напухшими веками. — Повторяю: по городу не разбредаться, со случайными людьми зря не болтать, опасаться провокаций, вести себя, как подобает советским морякам. Ясно? — критически осмотрев всех троих, он добавил с улыбкой, которая шла к его лицу куда больше, чем строгая мина: — Отвечаете за себя каждый, а ты, Анатолий Степанович, — кивнул он боцману, — как старший — за всех. Вопросы есть? Нет. Ну, весла на воду!
От Ванкувера, тихого, утопавшего в зелени городка штата Колумбия до Портленда, «столицы» штата Орегон, расстояние всего какой-нибудь десяток миль. Автобус мчался по широкой, прямой, как линейка, магистрали, обсаженной цветущими яблонями, вишнями, абрикосами. Аромат цветов проникал через закрытые окна автомашины, смешиваясь с запахом табака и отработанных газов.
Скоро показался Портленд. Вдоль глубокой реки Вайламет, притока Колумбии, на несколько километров протянулись причалы огромного торгового порта. Там и тут стояли десятки судов, среди множества флагов Вася увидел и родные красные полотнища. Реку пересекало не меньше дюжины разводных и подъемных мостов; проскочив по одному из них, автобус вкатился в заполненные народом и автомашинами всех марок улицы. Поблуждав с полчаса по «стритам» и «авеню», моряки остановились перед двухэтажным зданием с зеркальными витринами. Это и был известный всем советским морякам магазин Белкина.
Хозяин магазина — низкорослый, с брюшком и лысиной человечек был уже немолод, но сохранил юношескую живость и энергию. Как бы ни был он занят, он всегда находил время лично поприветствовать каждого посетителя магазина, так как твердо верил, что одно приветливое слово, сказанное сегодня, может принести много долларов завтра.
Едва за Васей, Ильей и боцманом закрылась входная дверь, Белкин засеменил к ним на коротких ножках, изобразив на лице сладчайшую из своих улыбок.
— Здравствуйте, здравствуйте, — пропел он приятнейшим голосом, слегка картавя, на чистейшем русском языке. — Надеюсь, вы у нас уже не в первый раз…
— Мистер Белкин, нам надо костюм для этого юноши, — без дипломатий буркнул боцман, подтолкнув Васю.
Белкин всплеснул руками:
— Боже мой, что же вы не говорите, у меня большой выбор именно для такого парня, с красивой мужественной фигурой… Вэйт э момент![3]
С ловкостью фокусника он извлек из грозди висящих костюмов нечто серенькое. Одного взгляда Васе было достаточно, чтобы внутренне дать клятву ни в коем случае не брать этот костюм.
Но Белкин, разумеется, не слышал его клятвы, не замечал он и кислых физиономий Ильи и боцмана. Он знал свое дело.
— Вот то, что вам подходит! — торжественно объявил он, приложив пиджак к Васиному плечу. — О-о-о! Да это ж вылитый шедевр, я не знал, что у меня еще остался такой замечательный, серый в искорку костюм. Такие костюмы у нас в Америке теперь носят только доктора и конструкторы военных авианосцев…
— А сколько он стоит? — с кислой улыбкой спросил боцман.
— А то у меня всего двадцать пять долларов, — с надеждой и отчаянием признался Вася.
— Двадцать пять долларов! Да вы настоящий капиталист! — воскликнул Белкин. — Поверьте, что сейчас у меня, владельца этого магазина, в кармане всего пятнадцать долларов и тридцать пять центов. Вы видите, меня считают богачом, чуть ли не миллионером, а я всего-навсего бедный лавочник, который стремится каждую копейку пустить в дело. И тем не менее я никогда не требую с покупателей так дорого, как берут в других магазинах. Этот прекраснейший костюм стоит всего-навсего… — Белкин сделал паузу, во время которой изучал выражение Васиного лица, — девятнадцать долларов! Да, всего девятнадцать! — Не дав Васе сказать ни слова, он помог надеть ему пиджак и потащил его к окну. — Вы видите, какой у него цвет? Нет, не смотрите здесь, пойдемте ближе к свету. Ах, как жаль, что я уже не молодой красивый парень и не конструктор авианосцев, я обязательно купил бы себе такой костюм… Между прочим, товарищи, — понизив голос, с радостной улыбкой обратился он к боцману и Илье, — вы слушали сегодня радио? Так я вам сообщаю: наша армия уже бьет фрицев. Смерть немецким оккупантам! Так я заворачиваю этот костюм?
Вася не успел опомниться, как его обмерили, чтобы подогнать костюм. Еще через несколько минут Белкин доказал, что к такому замечательному костюму надо купить рубашку, галстук и полуботинки и, конечно, не где-нибудь, а именно у него.
— Не хватает двадцати центов, — краснея, признался при расплате Вася.
Белкин заулыбался:
— Какие пустяки, неужели я буду считать такой долг! Заходите к нам каждый рейс, господ… простите, товарищи, мы рады встретить вас и ваших друзей.
Когда они выходили из магазина, в кармане у каждого лежало по сувенирчику — носовому платочку с вышитым в углу якорьком: добрый мистер Белкин не мог отпустить русских моряков без подарка, тем более что цена платочку была пять центов…