Чтобы сбить неприятеля с толку, тяжелая артиллерия обстреливала через Дунай укрепления Никополя и Рущука несколько суток напролет, по ночам ослепляя неприятеля лучами электрических прожекторов.
Вражеские позиции и расположение сил в районе переправы были тщательно и скрыто разведаны, конечно, при непосредственном участии «морских чертей» Никонова.
И когда первые понтоны стали подходить к правому берегу, турецкие аванпосты открыли по ним сначала несильный огонь — начальник обороны этого участка решил, что это очередная вылазка, и командованию не донес, уверенный, что справится своими силами.
Солдатам первого броска через Дунай, упавшим в воду или с затонувших лодок, было строжайше приказано за идущие на высадку лодки и понтоны не цепляться, не просить помощи и у идущих порожняком к своему берегу, а держаться на воде, пока не подберут специально выделенные для этого спасательные лодки. Почти весь личный состав гвардейского Балтийского и Черноморского экипажей был направлен на обеспечение переправы.
Все гуще и гуще становилась стрельба на правом берегу. Там уже завязывались рукопашные схватки. Солдаты разных частей с понтонов собирались на берегу в импровизированные отряды, сами назначали командиров и бросались в бой. Спустя час девять рот Волынского полка и две сотни пластунов захватили небольшой плацдарм. Только тогда турецкие аванпосты зажгли тревожные огни и к месту высадки двинулись войска из Систово и Вардена. Загорелась мельница на окраине Зимницы, ее поджег лазутчик, сообразивший, что началась главная переправа, и тут же был расстрелян.
Русские артиллеристы, стиснув кулаки и зубы, беспомощно стонали у безмолвных орудий, видя гибель своих товарищей на том берегу. Батареи не имели права стрелять, пока молчат турецкие орудия.
И когда примчавшиеся по тревоге две турецкие батареи заняли заранее подготовленные позиции, место которых русским было известно, то на первую батарею навалились четыре наши батареи, на вторую — две, выпустив за время переправы невиданное доселе число снарядов — по 40 на ствол.
С третьим рейсом на плацдарм высадился генерал Драгомиров со штабом и генерал Скобелев для непосредственного руководства боем.
Опытные матросы-гребцы в кровь стерли ладони, раненые гребли, пока не валились; матросы бросались в воду, стаскивая с мели понтоны, перетаскивали с понтонов боеприпасы на берег и уносили раненых на себе.
Взошло солнце. Турецкие военачальники поняли, что произошло непоправимое, срочно слали гонцов и телеграммы за помощью. А русские солдаты уже карабкались на кручи и все теснили и теснили…
В девятом часу утра сверху, поблескивая мокрыми бортами и надстройками, показался пароход «Аннета». Его палуба и палубы двух буксируемых барж щетинились штыками десантных батальонов.
Трое суток назад во Фламунду прибыл капитан-лейтенант Тудер с командой матросов, офицеров и майором Муржеску. Всю ночь сотня казаков и уланы с тремя пожарными машинами пытались откачать «Нюрку», но не все забортные клапаны, трюмные и машинные кингстоны были обнаружены и закрыты. Днем пароход по-прежнему выглядел безжизненным, а внутри его кипела лихорадочная работа. Разделив помещения на маленькие участки, майор Муржеску с офицерами по схеме, составленной Лопатиным, указывали матросам, куда надо нырять. Те ныряли и в мутной воде искали на ощупь клапаны и кингстоны.
С наступлением темноты снова по крутым трапам и скользким палубам затопали с ведрами казаки и зачавкали пожарные насосы. К утру «Нюрка» всплыла, и ее с помощью гребных лодок и канатов, которые тянули по берегу сотни казаков, оттащили, за остров чуть ниже Фламунды, переправив на остров и подтянув к берегу донские батареи. Весь день и половину ночи машинная и палубная команды матросов очищали от ила и ржавчины трюмы, помещения, механизмы, заливали масло, воду и поднимали пары.
Перед рассветом «Аннета» с двумя баржами на буксире тихо прошла под стволами никопольских крепостных орудий, приняла в Зимнице на борт десант и включилась в переправу.
Дунай кипел от взрывов снарядов, ударов картечи и пуль, все его пространство было покрыто обломками. А от берега к берегу сновали лодки, понтоны, баржи с солдатами, пушками, боеприпасами.
И хотя к этому времени русские моряки сумели на пятисотверстном протяжении Дуная от устья до Корабии выставить 14 минных заграждений в сорока верстах выше переправы, в Никополе, и в пятидесяти верстах ниже стояли турецкие мониторы. Поэтому все минные катера были готовы к атаке, стояли в готовности, кроме береговых, конные батареи. Пятьсот матросов в лодках и шлюпках сидели с баграми сплавщиков и закидными крючьями, чтобы, как в стародавние времена, днем у всех на виду броситься на абордаж броненосцев. Все это оказалось не напрасным. «Аннета» совершала свой очередной рейс от берега до берега. Снаряд угодил в баржу и взорвался в трюме, заполненном кукурузой, это спасло и баржу, и находившихся на палубе. Капитан-лейтенант Тудер метался на мостике и кричал в рупор:
— На катерах! На катерах!
Наконец его голос услышал командир «Красотки» гардемарин Аренс и подошел к борту. Перегнувшись через поручни, показывая рукой на восток, Тудер кричал:
— Оглохли, что ли? Снизу идет турецкий пароход. Я вижу за островом дым. Ступайте и атакуйте его. Боже сохрани, если он прорвется к переправе!
— Иду немедля, только пошлите за мной остальные катера! — ответил Аренс, и «Красотка», отчаянно дымя, устремилась по течению.
Вскоре за ней последовали катера «Опыт» и «Генерал-адмирал». От берега отвалила флотилия абордажников, среди которых был Никонов со своими разведчиками. Некоторые из матросов походили на одесских биндюжников после кабацкой драки — с кровоподтеками, ссадинами и синяками. Это Никонов по примеру генерала Драгомирова, заставившего солдат первого броска для тренировки штурмовать высоты, похожие на те, которые придется брать на вражеском берегу, устроил репетицию на старой барже в протоке. Матросы на лодках с двух сторон стремительно подгребали к барже и лезли на абордаж, а защитники спихивали их обратно руками и палками, концы которых были обмотаны тряпками… Ну и не обошлось без кулачных стычек. Никонов, ругаясь, как околоточный, растаскивал сцепившихся в азарте, успокаивая их тем, что в настоящем деле турок еще и не так вломит. Сейчас матросы с мрачной решимостью налегали на весла, деловито поглядывая на подготовленное оружие и приспособления для абордажа.
По берегу, навстречу вражескому кораблю, во весь опор мчались конные батареи и бежали роты стрелков.
Вслед катерам и шлюпкам кричали:
— Если пропустите, лучше не возвращайтесь!
Огибая остров, «Красотка» села на мель, машина оказалась бессильной. Тогда матросы попрыгали в воду и стали спихивать суденышко.
«Красотка» сошла с мели, ее догнали «Опыт» и «Генерал-адмирал». Обогнув остров, они увидели, что снизу первым идет броненосный корвет «Хивзи-Рахман», а за ним броненосец «Мукадем-Хаир». Русские катера, развернувшись фронтом, пошли на покрытые стальными панцирями исполины, подняв на нос шесты с минами. Оба корабля тотчас открыли огонь из пушек и винтовок, но катера упорно пенили носами воду. За ними, разделившись на две группы, часто взмахивая веслами, шла абордажная флотилия. Тогда оба турецких корабля, не переставая стрелять, повернули обратно. Их командиры помнили судьбу «Сельфи» и подвиг «Шутки» в ее героическом поединке с двумя кораблями. Переправа была спасена.
Когда навели понтонные мосты и расширили плацдарм, то подсчитали потери и удивились. Переправа через такую большую реку обошлась всего в 800 убитыми и ранеными, а по ней прошло почти четверть миллиона войск. Среди погибших числился и матрос Семен Лопатин, назначенный на понтон № 17.
Пять дней спустя, вверх по течению медленно шла шлюпка, таща на буксире найденный у берега исправный понтон. Вдруг левый загребной Михеев замер и произнес:
— Братцы, кажись, Семка Лопатин кличет.
Сидевший за рулем боцман Хлудов невольно взглянул в небо:
— С того света, что ли?
— Господин боцман, ей-богу, слышал!
— Суши весла! Тихо!
Все замерли и расслышали слабый хриплый голос:
— Бра-а-а-тцы… Михе-е-ев!
— Весла на воду! Навались! — скомандовал Хлудов и направил шлюпку к крохотному заросшему камышом островку.
Вскоре различили торчавшую из воды голову с лихорадочно блестевшими глазами.
— Семен? Живой? Давай руку!
— Нету у меня рук, братцы, за голову тяните.
Когда матроса втащили в шлюпку, то увидели на его правом плече и левой руке рваные гнойные раны.
Шлюпка тронулась дальше. Михеев макал за борт ржаной сухарь, разгрызал его, совал в рот Лопатину. Тот жевал, проглатывал и рассказывал о своих злоключениях.
Понтон № 17 с восемью гребцами и сорока пятью солдатами Минского полка перед рассветом на третьем рейсе угодил под огонь прорвавшегося к берегу свежего турецкого табора. Стреляли почти в упор. Солдаты бросились на берег, и неизвестно, кто уцелел. Понтон отошел обратно всего с четырьмя гребцами. Вскоре трое свалились за борт. Оставшись один, Семен греб, стоя во весь рост, но понтон неумолимо несло к турецкому берегу. В это время пуля угодила в правое плечо. Желая избежать плена, матрос бросился в Дунай к темневшему невдалеке островку. И когда Лопатин выбрался на него, шальная пуля ударила в левую руку.
Семен прожил на острове пять суток. Ночью трясло от холода и приступов лихорадки, невыносимо болели раны. Днем забирался по шею в воду, чтобы смыть гной и чуть успокоить боль. Питался, собирая ртом ягоды, выдирал зубами камышины и съедал их корни. Несколько раз мимо острова проходили минные катера, но Лопатина не заметили и не расслышали его крика. И вот наконец показалась шлюпка со своими ребятами…
Позже из газет разведчики узнали, что Семен награжден «Георгием».
С юга отдаленной грозой доносились орудийные раскаты. Они уже звучали над Болгарией. По понтонным мостам непрерывным потоком двигались войска. Чуть ниже мостов в устье реки Текир-дере стояли шлюпки и лодки лейтенанта Никонова, готовые в любой момент прийти на помощь понтонерам или к абордажной схватке с неприятельскими кораблями. Матросы сидели