– Ты, Сергей Борисыч. Вернее, тот тип, чье тело ты оккупировал.
Вздрогнув, Шахов уставился на свою руку. Теперь он не пересчитывал пальцы, а просто разглядывал их – толстые, грязные, с обломанными ногтями. Потом он наклонил голову, обозрел мощную волосатую грудь, мускулистый живот, ремень с длинным медным кинжалом, килт из грубо выделанной кожи и торчащие из-под него могучие колонны ног. Внезапно он поднял глаза на Одинцова и тихо сказал:
– Георгий, я хочу увидеть его рожу… ну, этого… в кого я попал…
Одинцов широко ухмыльнулся:
– К твоему счастью, зеркал тут не водится.
– Неужели? – Похоже, генерал был серьезно расстроен. – А ты вот как огурчик! Рост, выправка, физиономия благообразная… Хоть сейчас в кремлевский полк! А со мною что? Совсем плохо, Один?
Одинцов закатил глаза.
– Плохо!.. – передразнил он Шахова. – Если бы плохо… Чудовищно, просто чудовищно! Ну, предъявишь счет Виролайнену.
– А что с него взять? Он переслал меня в носителя, который поближе к тебе… Ладно! – Шахов махнул рукой. – В конце концов, я здесь не задержусь. Сейчас мы обсудим дисциплинарную проблему, и…
– Может, ты меня сперва развяжешь, Борисыч?
– Да, разумеется! Сейчас…
Он начал возиться за столбом, чертыхаясь и бормоча под нос: «Связали… и руки связали, и ноги… как придурки из ОМОНа… те тоже мастера вязать… Ну, навертели проклятых узлов!» Наконец Одинцов не выдержал и сказал:
– Слушай, Борисыч, у тебя там ножик на поясе. Возьми его и резани! Только поскорей!
Генерал принялся со скрипом перепиливать ремень. Освободившись, Одинцов подступил к нему вплотную, примерился и врезал прямым в челюсть. Потом развязал Найлу, уложил ее поудобнее и стал массировать запястья и лодыжки.
Когда он закончил с этим, Шахов как раз очнулся и сел.
– Что случилось, Один? – с недоумением спросил он, потирая подбородок. – Рухнул потолок?
– Нет. Это мой аванс. За Костю Ртищева и его муки.
Лицо генерала начало багроветь – Канто был очень возбудимым типом.
– Ты!.. Ты осмелился… старшего по званию…
Одинцов приложил его вторично. Затем стал копаться в груде оружия, изредка посматривая на Найлу. Что-то слишком долго она не приходит в себя… уснула, что ли, от переживаний? Ему приходилось встречаться с такой странной реакцией на опасность – человек просто не выдерживал и погружался в каталепсию. Проверив арбалет и убедившись, что тот исправен, он стащил с Найлы кольчугу, расшнуровал тунику и приложил ухо под маленькой грудью. Сердце девушки билось ровно, и Одинцов успокоился.
Его начальник глухо застонал, ворочаясь на полу. Из разбитой губы текла кровь, расплываясь багровыми пятнами на размалеванном лице. Жаль, подумал Одинцов, что нет здесь зеркала – для Шахова лучшим наказанием была бы не кулачная расправа, а взгляд на эту страшную рожу.
Он присел перед Шаховым и, когда глаза у того открылись, приподнял генерала, прислонив спиной к столбу.
– Что ты делаешь, Один! – простонала его жертва. – Ты тут совсем одичал или с катушек съехал? Ну, не повезло Ртищеву, бывает… Но в чем еще моя вина?
– Было ведь сказано: оставьте меня в покое. Я не собираюсь возвращаться, – произнес Одинцов. – Ртищев передал? – Он дождался кивка генерала. – Вижу, передал! А теперь, Борисыч, погляди на эту девушку. Хороша, верно?
Шахов кивнул еще раз, вытирая с подбородка кровь.
– Вы с Виролайненом и теперь целили в того, кто ко мне поближе, да? Ну, ты сам сказал… И если бы не наш мерзавец в перьях, ты приземлился бы в головку этой очаровательной девицы. Выходит, Борисыч, ко мне подойти опасно, а уж лечь со мной в постель… – Одинцов сделал паузу, чтобы мысль дошла до начальника. – Этак вы всех уничтожите, кого я здесь нашел, кто мне дорог и близок! Рано или поздно, но до каждого доберетесь! Понимаешь?
Кажется, до генерала дошло. Он снова кивнул, нахмурился и буркнул:
– Ясно, Один. Этого мы в самом деле не учли.
– Вы многого не учли. Мерзавца в перьях не жалко, – Одинцов ткнул Канто в грудь. – А что, например, осталось бы от этой милой девушки после твоего ухода? Вы об этом подумали? Ты и Виролайнен?
– Издалека все выглядит иначе, нежели вблизи, – заметил Шахов. – Но я с тобой согласен, тут есть проблема. И пока Виролайнен с ней не справится, лучше никого к тебе не посылать.
– И на том спасибо, – произнес Одинцов и оглянулся на дверь. – Ну, ладно… ты здесь, и это очень кстати. Пожалуй, ты сумеешь мне помочь.
Он отыскал в куче оружия свой кинжал и сунул его за отворот сапога.
– Доверься моему опыту, Сергей Борисыч! Все будет в полном порядке. Ты ведь не дите, чтобы пугаться боли, ты офицер… Генерал!
– Не сходи с ума, Георгий! Должна же существовать какая-то альтернатива! Мы ведь не звери, чтобы резать друг другу глотки на потеху дикарям!
Одинцов устало потер лоб и принялся объяснять в пятый раз:
– Согласись, что число альтернативных решений определяется конкретной ситуацией. Наш мир – я имею в виду Землю – намного сложнее местного курятника. К примеру, если у тебя есть деньги, ты можешь положить их в банк, купить акции, основать фонд и сделаться филантропом или приобрести собственность, дом, землю, магазин… наконец, ты можешь промотать свои рубли и доллары. Но это возможно на Земле! В Айденской империи, о которой я тебе рассказывал, нет ни банков, ни акций, ни благотворительных фондов, и там имеются лишь два выхода: купить что-то полезное или спустить денежки в кабаке. А, скажем, в Хайре нет даже кабаков…
Они спорили уже целых полчаса, сидя на полу большой бревенчатой хижины, в уголке которой тихо посапывала Найла. Одинцов выдал краткий, но информативный доклад, не касавшийся лишь проблем, связанных с южанами. В Айдене и без них хватало чудес, и глаза Шахова горели теперь как два уголька. Было странным, даже пугающем видеть, как изменились грубые черты Канто; теперь на его свирепом лице, размалеванном и покрытом засохшей кровью, читалось только любопытство.
Затем они перешли к конкретному вопросу – как разрулить ситуацию с Канто и шайкой его дикарей. Тут Одинцов наткнулся на отпор; Шахов хоть и был генералом, но кабинетным, склонным к цивилизованным решениям. Кровь он видел большей частью по телевизору.
– Ты ведь, Борисыч, знаешь: чем сложнее общество, тем больше альтернатив для индивидуума. А мы находимся сейчас в мире примитивном и жестоком, где закон один: убей или умри!
Шахов уныло кивнул. Кажется, он начал понимать всю удручающую безвыходность положения.
– Доверься моему чутью, – продолжал Одинцов. – Все пройдет без сучка без задоринки… Через сорок минут будешь пить чай с лимоном в своем кабинете.
– Черт с ним, с чаем, – махнул рукой его шеф. – Ладно, попробуем… Что делать-то, Георгий? Как ты себе представляешь детали?
Одинцов задумчиво оглядел его физиономию, покрытую охрой и зеленой краской.
– Прежде всего, вытри кровь… вот здесь… и здесь… – Шахов стал размазывать багровые потеки по лицу, отчего превратился совсем уж в жуткое чудище. Одинцов довольно кивнул: – Отлично! Теперь попробуй заглянуть в свою память… вернее, в память Канто. Язык тебе знаком? Этот шакалий вой, на котором общаются местные двуногие?
Генерал погрузился в глубокую задумчивость. Одинцов по личному опыту знал, что происходит в его голове. Стремительно восстанавливались нервные связи в мозгу, прокручивалась кинолента зрительных образов со звуковым и тактильным сопровождением, с ощущениями запаха и вкуса, вскрывались тайники памяти, рушились барьеры, ломались преграды. Разум Сергея Шахова, человека с планеты Земля, сливался с тем, что осталось от сознания Канто, вождя дикарей с острова Гартор.
Генерал поднял голову. В его глазах светилось изумление.
– Знаешь, Один, кажется, я могу говорить на их языке… – Он пробормотал несколько фраз, то взревывая, то взлаивая, то хрипя, точно астматик. – И я многое помню из того, что случилось с этим типом… Пожалуй, мысль выпустить тебе кишки, мне уже не так противна.
– Ну, на это не рассчитывай, – сказал Одинцов. – Я буду счастлив, если ты продержишься десять минут. Публика должна получить удовольствие, а я – славу и перья вождя.
– Десять минут я тебе гарантирую. – Шахов усмехнулся, и вдруг его улыбка перешла в свирепый оскал.
– Замечательно, Борисыч! У тебя талант!
Генерал стукнул в грудь кулаком и испустил рычание. Глаза Одинцова сверкнули; его план прямо на ходу обрастал деталями. Полоснув кинжалом по запястью, он сбросил кожаный колет и принялся размазывать кровь по щекам, груди и плечам. Через минуту он выглядел как жертва самых изощренных пыток. Затем, схватив Шахова за руку, он потащил его к дверям.
– Теперь, Борисыч, рявкни пару раз. Да погромче, генеральским басом, чтобы услышали метров за сто.
Некоторое время они развлекались от души: Шахов, напрягая глотку, ревел, как атакующий слон, Одинцов в промежутках испускал страшные стоны, в которых звучала неподдельная мука. Потом он подтолкнул начальника к дверям.
– Думаю, зрители уже собрались. Теперь твой сольный выход, Сергей Борисыч. Скажи им что-нибудь вдохновляющее.
Шахов набрал в грудь воздуха, расправил плечи и шагнул наружу. Вид у него был величественный и грозный, как и положено генералу, прибывшему с ревизией. Притаившись у двери, Одинцов расслышал мужские голоса и крики женщин, потом все покрыл басистый рык Канто Рваное Ухо. Говорил он горячо и долго, словно речь на партсобрании держал; наконец раздались выкрики и громоподобный гогот – толпа осталась довольна.
– Ну, что? – с любопытством спросил Одинцов, когда его гость, стащив головной убор вождя и вытирая пот, перешагнул порог. – Чем ты их развеселил?
– Я сказал, что развлекся с мужиком и сейчас буду насиловать девицу. Велел не мешать. Еще пообещал спектакль – поединок с пленником за пост вождя. Они восприняли это как хорошую шутку! – Генерал поднял глаза к потолку и мечтательно протянул: – Ах, Один, Один… Как просто тут решаются проблемы! Ни отчетов, ни ценных указаний из Москвы, ни финансовых вопросов, ни Виролайнена с его идеями…