– Вы ищете тех, кто выживет на Севере?
– Можно сказать и так. Достаточно смелых, осторожных, способных справиться с любой ситуацией. Таких, как ваш отец.
– Он не справился, он умер, – сказал Одинцов, – и ради него я буду вам помогать. Ради него и той девушки, Найлы. Не в качестве эмиссара, не подчиняясь вашим приказам, а как нобиль Айдена и свободный человек. Это устроит, Залар?
– Я рассчитывал на большее. Но, как говорят у нас, каждая птица вьет гнездо на свой манер. И еще говорят, если камни упрямы, то сложенный из них очаг крепче. – Южанин поднялся. – Спустимся вниз, мой благородный нобиль. Я думаю, Омтаг и Хрон уже починили вашу летающую лодку.
Глава 14Баргузин
Елене Павловне Гурзо, психологу Проекта, казалось, что она близка к открытию. Это чувство было ей знакомо: ожидание полной, всеобъемлющей ясности, когда рассеивается туман гипотез, предположения сменяются уверенностью и приходит ответ на любой вопрос. Половина дела – задать верные вопросы, другая половина – разобраться с фактами; в конечном счете, факты объясняют все. Обычно ей это удавалось: она была опытным исследователем, умевшим сочетать логику с фантазией.
Три дня назад Константин Ртищев совершил погружение в мир, условно названный Грин-Форестом. Он очутился в теле охотника-гуманоида, блуждающего в безбрежном лесу, среди гигантских деревьев с перистыми листьями; в их кронах обитали существа, напоминавшие птиц, змей и ящериц в разноцветной чешуе, подобие больших мохнатых белок и другие твари, уже ни на что не похожие. Охотник, вместивший разум Ртищева, имел метательный снаряд, не дротик и не стрелы с луком, а что-то вроде бумеранга из гибкой и блестящей стали – так, во всяком случае, казалось Ртищеву. Он описал это орудие, одежду человека и все, что было у него с собой – кожаный мешок с припасами, длинный, как мачете, нож, ожерелье из бронзовых шариков и многократно сложенную ленту с письменами – книгу или ее аналог. В этой реальности он пробыл тридцать семь минут и мог остаться дольше, но не рискнул, завидев какую-то хищную тварь внушительной величины. Вряд ли она была добычей для охотника, скорей наоборот, и Ртищев точно выполнил инструкцию: вернуться при любой опасности.
Но время, рекордное время!.. Никто из «ходоков» не оставался так долго в чужих мирах, никто не приносил такой подробной информации! Конечно, не считая Одинцова, но он уже не был сотрудником Проекта и даже обитателем Земли – ни в том, ни в другом Гурзо не сомневалась. Тем не менее он, вероятно, являлся некой самодостаточной ценностью, сравнимой с установкой Виролайнена, со сложным комплексом приборов, пересылавших разум в Зазеркалье. В самом деле якорь, думала Гурзо, якорь или связующая цепь между Землей и Айденом, что держит их рядом, как два корабля.
Ей чудилось – нет, она была уверена! – что его значение не только в этом. Может быть, Одинцов что-то большее, чем якорь или цепь? Ртищев, побывавший у него, смог погрузиться в Зазеркалье и обнаружил там еще один землеподобный мир. Было ли это случайностью или явлением закономерным? И если справедлива последняя гипотеза, то как объяснить подобный феномен? Приобретал ли испытатель после Айдена способность к быстрой адаптации в чужих мирах? Или на него влияла личность Одинцова? Или длительный ДС-эффект вел к перестройке нервных связей? Или на Той Стороне что-то происходило с человеком, приобретавшим новое качество?
Впрочем, объяснять это явление Гурзо не собиралась – все объяснения, теории и версии были задачей Виролайнена и его коллег. Перед ней стояла более скромная цель: проверить, связаны ли успехи Ртищева в Грин-Форесте с его погружением в Айден. Для этого существовали две возможности: во-первых, послать к Одинцову другого гонца, отправив его затем в какую-то реальность Зазеркалья, и, во-вторых, поработать с Шаховым, тоже посетившим Айден.
Но генерал не проявлял желания еще раз прогуляться на Ту Сторону. Его положение укрепилось: начальство и заокеанские партнеры сочли его поступок героическим, и по Баргузину ходили слухи, что Шахова вот-вот представят к ордену, а может, и к медали Конгресса. В такой ситуации он явно не стремился к новым авантюрам, и Гурзо, будучи психологом, это превосходно понимала.
Отправить в Айден кого-то еще? Это было бы вполне разумным, но Шахов наложил запрет на все эксперименты с Айденом. Конечно, временный, до той поры, пока не будет разработан способ пересылки, безопасный для окружения Одинцова. Для ближайшего окружения, отметила Гурзо; судьба тех, кто окажется в километре, не волновала ни Шахова, ни Виролайнена. Должно быть, академик справится с этой задачей… Несомненно справится! И тогда…
Тогда пойдет Шостак. Очевидное решение, ибо Одинцов, в бытность свою инструктором, отличал двоих: Костю Ртищева и Васю Шостака. Шостака уже включили в список кандидатов, он усиленно тренировался и проходил подробный инструктаж, знакомясь с условиями Айдена. К сожалению, эта информация была не очень полной и касалась, большей частью, дикого племени на тропическом острове. Правда, Одинцов рассказывал генералу о государствах Севера, пребывавших в Средневековье, но личных впечатлений на этот счет у Шахова не сохранилось.
Возможно, Шостак принесет новые сведения, подумала Гурзо.
Надо с ним позаниматься: психологическая подготовка необходима и столь же полезна, как навыки выживания. Раскрыв блокнот, она пометила: «Провести собеседование с лейтенантом Шостаком», – подчеркнула фразу дважды и задумалась. Связаны ли эти факты – погружение в мир Одинцова и быстрая адаптация в Грин-Форесте? Надо бы с Виролайненом обсудить…
Он занят и будет ворчать, но встретиться необходимо…
Она написала: «Договориться о встрече с Хейно Эмильевичем» – и захлопнула блокнот.
Часть IIВоды и земли
Глава 15Тагра
Дверь с резными украшениями захлопнулась за Одинцовым, отрезав его от приемной, полной чиновников Казначейства и офицеров из департамента Охраны Спокойствия. Три секретаря ловко сортировали их, сверяясь со списками и громозкими механическими часами, занимавшими целый простенок; каждому из жаждущих получить аудиенцию у Амрита бар Савалта, щедрейшего казначея и милосердного верховного судьи, был назначен свой час. Одинцову не пришлось толкаться среди этой мелкоты; он прибыл, когда наступило его время, и прошел в кабинет щедрейшего почти без проволочек.
Бар Савалт, невысокий, тощий, длинноносый, уставился на посетителя холодным взглядом. Он был коренным айденитом, о чем говорили морковного цвета волосы, узкий вытянутый череп и бледная кожа, и принадлежал к почтенному роду, на протяжении трех столетий поставлявшему империи высших сановников и полководцев-стратегов. Был он хитер, жесток и сосредоточил в своих руках огромную власть. Ходили слухи, что бар Савалт пользуется неограниченным доверием пресветлого Аларета Двенадцатого, императора Айдена.
В кабинете у него стояли два кресла для посетителей: одно из полированного дерева, с мягким сиденьем, обтянутым ксамитским бархатом; второе – кожаное, продавленное чуть ли не до пола. Первое предлагалось знатным гостям, коих можно было перечесть по пальцам одной руки; второе – всем остальным, на кого бар Савалт желал взирать – и взирал – свысока.
Любой великан, утонув в кожаном кресле, оказывался на голову ниже хозяина кабинета. Если же он желал выказать посетителю немилость, то даже о кожаном кресле можно было забыть. Одинцову он сесть не предложил.
– Мне передали твое послание, молодой бар Ригон, – сановник помахал пергаментным свитком. – И что же оно значит?
– Там все написано. – Одинцов встал посреди кабинета, выпятил грудь, подбоченился и гордо поднял голову. Меч и кинжал у него отобрали при входе, но он все равно выглядел великолепно в своей алой шелковой тунике с золотым шитьем, высоких сапогах и подбитом мехом плаще. На груди у него сверкала золотая цепь с солнечным диском, знак пэрского достоинства, за широкий кожаный пояс были заткнуты перчатки и кошель размером с небольшую подушку.
– То, что здесь написано, мне непонятно. – Бар Савалт снова небрежно помахал свитком.
Одинцов, шагнув к столу щедрейшего, без церемоний выхватил свое послание у него из рук.
– Если непонятно, я прочитаю, – с усмешкой произнес он и, развернув пергамент, начал: – «Я, Аррах бар Ригон, сын Асруда бар Ригона, бывшего главы нашей благородной фамилии, ныне пребывающего в царстве светлого Айдена, шлю привет Амриту бар Савалту, казначею и верховному судье, – да пребудет с ним милость великого императора, владыки владык!
Год миновал, как наш повелитель, карающая рука грозной Шебрет, прогневался на моего родителя Асруда, лишив его места в Совете Пэров, всех земель, а также головы. Но я, Аррах бар Ригон, посланный на Юг великим императором, свершил там славные подвиги, за что волею владыки были возвращены мне звание сардара гвардии и половина родовых поместий. Сердце мое преисполнено благодарности, но я претендую на большее, ибо кресло моего родителя в Совете Пэров не может пустовать. Наш древний благородный род верно служил империи, и стратеги, носившие имя бар Ригонов и титул Стражей Запада, водили воинов на все стороны света, покорив – во славу Айдена и династии Аларетов! – земли Джейда и Диграны, а также…»
Тут бар Савалт взмахнул рукой, прервав посетителя.
– О заслугах предков ваших мне известно. Можешь переходить к заключительной части.
– Как скажешь, щедрейший. – Одинцов прошелся взглядом по строчкам, изящно выписанным затейливыми айденитскими буквами, и продолжал: – «А посему я, Аррах бар Ригон, сын Асруда бар Ригона, припадая к стопам пресветлого императора, прошу учесть последние мои заслуги и возвратить мне титул пэра и отчее достояние, все земли моего покойного родителя, все его замки и дома, всех его слуг и рабов. А я, как велит традиция нашей фамилии, готов служить великому императору честью, кровью и…»
Бар Савалт хмыкнул.