1.3.1. Александр Барченко и Гиперборея.
Александр Васильевич БАРЧЕНКО родился в 1881-ом году в городе Елец Орловская губерния в семье нотариуса окружного суда. Предметом его увлечений с ранней юности стали оккультизм, астрология хиромантия. В те далёкие времена граница между оккультизмом и естественнонаучными дисциплинами была ещё в достаточной степени размыта поэтому для углубления своих знаний Александр решил заняться медициной отдавая предпочтение изучению паранормальных человеческих способностей — феноменам телепатии и гипноза.
В 1904-ом году Барченко поступает на медицинский факультет Казанского университета, а в 1905-ом переводится в Юрьевский университет.
Особую роль в дальнейшей судьбе Барченко сыграло знакомство с профессором римского права Кривцовым, преподававшим на кафедре Юрьевского университета. Профессор Кривцов рассказал новому другу о встречах в Париже с известным мистиком-оккультистом Сент-Ивом де Альвейдром.
Маркиз Иосиф Сент-Ив де Альвейдр был известен в начале века как автор ряда мистических трактатов, в заглавие которых непременно входило слово миссия «Миссия Европы», «Миссия Индии», «Миссия рабочих» и так далее. Этот чрезвычайно эрудированный человек имел обширные контакты с представителями европейских и восточных эзотерических обществ, откуда он почерпнул многие аспекты своей доктрины. Она во многом напоминает «Тайную доктрину» Блаватской однако имелось и несколько принципиальных отличий. Суть теории Сент-Ива де Альвейдра такова.
Изначальное правление на Земле осуществляла Чёрная раса. Она имела своим центром южные регионы, а северные земли, населённые Белой расой, были оккупированы Чёрными Господами, обратившими всех белых в рабство. Конец эре Чёрной расы положил ариец Рам, появившийся в землях Севера около 8-6-и тысяч лет до Рождества Христова. Именно с прихода Рама начинается собственно интересующая Сент-Ива де Альвейдра тайная история человечества. Божественный Рам основал гигантскую теократическую Империю Овна «Рам» на древнем сакральном языке означало «Овен», в которую входили все прежние эзотерические центры.
Рам устроил систему управления Империей по троичному образцу. На три части делилась Великая Священная Коллегия, высший орган власти Империи, имевший свои аналоги и подобия в различных имперских владениях. Высший уровень коллегии — Пророческий. Это уровень непосредственной Божественности, Короля Мира, прообразом которого был сам Рам. Второй уровень — Жреческий, Солнечный, Мужской. Это — сфера Бытия, Света. Этот уровень служит восприемником невидимых влияний Пророческого плана и их адаптаций к низшим планам материального мира. Он относится ко Второй Ипостаси Троицы, к Сыну. И наконец, третий уровень Коллегии — Царский — это сфера Луны, так как земные цари служат восприемниками жреческого Света и устроителями общественного порядка в соответствии с «отражаемыми» солнечными влияниями Жрецов. Он соответствует Третьей Троической Ипостаси — Святому Духу. Здесь основную роль играет также символизм Женщины и её детородных органов.
Де Альвейдр назвал такую структуру Синархией, то есть Со-Властием, что подчеркивает синтетическое объединение трёх функций — Пророческой, Жреческой и Царской — в вопросах имперского устройства. Именно Синархия является для де Альвейдра духовным, религиозным и политическим идеалом, который необходимо реализовать несмотря на все внешние обстоятельства, так как в Синархии запечатлена абсолютная Воля Провидения, не зависящая от исторической конкретики.
Через несколько веков после ухода Рама на покой в Индии происходит политическая катастрофа, послужившая деструктивным импульсом для всего устройства Империи Рам. Это было восстание принца Иршу. В этом восстании Иршу не только преследовал цели захвата власти, но и совершил религиозную революцию — Перво-революцию, ставшую прототипом всех последующих исторических революций. Это было восстание третьего Царского, уровня Высшей Коллегии против двух других уровней, и особенно — против второго Жреческого. Символами восстания стали Красный Цвет, Бык, Красная Голубка и Лунный Серп. В Индии Иршу и его сторонники потерпели поражение, но волна Революции прокатилась по всем материкам, образовав цепь антижреческих революций.
Вся человеческая история после восстания Иршу рассматривается де Альвейдром как противостояние двух религиозно-политических парадигм: Синархии и Анархии частным случаем которой является Монархия, оторванная от двух других уровней Высшей Коллегии. Анархические тенденции выступают не только и не столько как самостоятельные религии или государственные идеологии, сколько как элементы социально-религиозных структур, способных, в зависимости от обстоятельств либо выходить на поверхность и декларировать Анархию, либо скрыто подтачивать устои Синархического правления через культы Матери Земли.
Так, христианская цивилизация, восстановившая в определённых аспектах Империю Рама не только духовно, но и географически показательно, что огромную роль в этом де Альвейдр отводил Русскому Православию и вообще славянам — сам он был женат на русской княгине Келлер, была подвергнута внутреннему и внешнему воздействию «нео-иршуистов», что окончательно проявилось во Французской Революции, в Красном Знамени, в материализме и социализме, в дехристианизации Запада. Последними осколками Троической Империи Рам де Альвейдр считал католическую Австро-Венгрию и православную Россию. 23, 26.
Кроме всего прочего Сент-Ив де Альвейдр был убеждён что в глубинах Азии на границе Афганистана Тибета и Индии существует страна Агарти-Шамбала, населённая мудрецами медиумами пережившими революцию принца Иршу. Сент-Ив де Альвейдер утверждал, что уже общался с её посланцами и даже предлагал правительству Франции связь и сотрудничество с великими магами живущими в Шамбале.
По его словам в недоступных горных долинах и пещерах находились лаборатории, где совершенствовался научный опыт древних цивилизаций. Якобы в районе северо-западного Тибета в доисторические времена существовал очаг величайшей культуры, которой был известен особый синтетический научный метод, с помощью которого возможно раскрыть все тайны вселенной. Базовые положения европейских оккультных систем и мистерий, говорил де Альвейдр в том числе — масонства, представляют из себя лишь искаженные перепевы и отголоски древней науки.
— Рассказ Кривцова об Империи Рама — вспоминал впоследствии Александр Барченко — явился первым толчком, направившим моё мышление на путь исканий, наполнивших в дальнейшем всю мою жизнь. Предполагая возможность сохранения в той или иной форме остатков этой доисторической науки, я занимался изучением древней истории, культуры, мистических учений и постепенно ушел в мистику 63, 64.
В конце концов это увлечение привело к тому что Барченко всерьёз приступает к изучению паранормальных способностей человека.
С 1911-го года он начинает публиковать результаты своих изысканий время от времени а тогда в среде учёных это было принято, перемежая чисто теоретические статьи художественными произведениями на сходную тему. Его рассказы появляются на страницах таких уважаемых журналов как «Мир приключений» «Жизнь для всех» «Русский паломник» «Природа и люди» «Исторический журнал» 4. Интересно что именно эта беллетристика а отнюдь не научные разработки была для Барченко основным средством существования в те годы.
В том же 1911-ом году Барченко проводит ряд уникальных опытов, связанных с приборной регистрацией телепатических волн N-лучей — по принятой в начале века терминологии. Методика экспериментов была следующая: два наголо обритых добровольца надевали на голову алюминиевые шлемы оригинальной конструкции, разработанной самим Барченко. Шлемы участников опыта соединялись медной проволокой. Перед испытуемыми устанавливались два овальных матовых экрана, на которых им предлагалось сосредоточиться. Один из участников был «передающим», другой — «принимающим». В качестве теста предлагались слова или изображения. В случае с изображениями положительный результат угадывания был близок к 100 процентам, а в случае со словами было много ошибок. Частота ошибок увеличивалась если использовались слова с шипящими или глухими буквами 63.
В декабрьском номере журнала «Жизнь для всех» за 1911-й год появляется примечательная статья «Душа природы». В ней как указывается в редакционном обзоре даются сведения о том перевороте в научном мировоззрении который влекут за собой открытия в области лучистой энергии 4.
«Благодаря Солнцу — писал в статье Александр Барченко — атмосфера нас окружающая насыщена теплом светом химической нервной и радио-лучистостью. Впрочем… не смело ли в частности такое предположение по отношению к последнему виду энергии. Колебание напряжения солнечной деятельности не может не вызывать возмущений в излучениях таинственных N-лучей тесно связанных как мы видели с нашей духовной жизнью. Кто знает не установит ли когда-нибудь наука связи между такими колебаниями и крупными событиями общественной жизни 1905 год соответствовал например ближайшему к нам высшему напряжению пятнистой деятельность Солнца имеется в виду нарастание солнечной активности напрямую связанное с возникновением так называемых солнечных пятен — А.П. Быть может в ближайшем 1916 году Солнце не так себя запятнает…» 4.
«Душа природы» завершается весьма знаменательной для её автора сноской «Существует предание что человечество уже переживало сотни тысяч лет назад степень культуры не ниже нашей. Остатки этой культуры передаются из поколения в поколения тайными обществами».
Позже появляются и другие очерки Александра Барченко озаглавленные ещё более красноречиво «Загадки жизни» «Передача мысли на расстоянии» «Опыты с мозговыми лучами» «Гипноз животных» и так далее.
В статье «Передача мысли на расстояние часть II», опубликованной в № 32 журнала «Природа и люди» за 1911-й год Барченко описывает один оригинальный аппарат используемый им для опытов:
«Располагая самым дешёвым воздушным насосом, можно построить разновидность прибора, заменяющего „стенметр“ Жуара. Внутри тонкого стеклянного колпака каплей дамар-лака, канадского бальзама или расплавленного с бурой стекла подвешивается сухая тонкая шелковая нить, на конце которой укрепляется в равновесии тонкая сухая соломинка, служащая стрелкой-указателем. На конце соломинки распушен тончайший хлопочек гигроскопической ваты. Диск насоса посыпан мелко толченой солью. Отверстие насоса защищают кусочком сухого картона с пробуравленными дырочками и небольшим бортом, чтобы не сдуло соль. Разреживают воздух осторожно, и аппарат готов к действию. Сосредоточьте взгляд на клочке ваты, стрелку можно повернуть взглядом» 63.
В это же время Барченко публикует и два своих мистических романа.
На некоторое время изыскания Александра были прерваны Первой мировой войной. Однако после ранения в 1915-ом году он продолжил работу. Теперь Барченко собирает материалы штудирует первоисточники по которым впоследствии составляет законченный курс «История древнейшего естествознания» послуживший основой для его многочисленных лекций на частных курсах преподавателей в Физическом институте Соляного городка в Санкт-Петербурге.
Революционная буря вырвала Барченко из привычного круга забот перевернула всю его жизнь. Вскоре в поисках заработка он был вынужден читать лекции на судах Балтфлота:
— Золотой век, то есть Великая Всемирная Федерация народов, построенная на основе чистого идейного коммунизма, господствовала некогда на всей земле. И господство её насчитывало около 144 000 лет. Около 9000 лет тому назад, считая по нашей эре в Азии, в границах современного Афганистана, Тибета и Индии, была попытка восстановить эту федерацию в прежнем объёме. Это та эпоха, которая известна в легендах под именем похода Рамы. Рама — культура, овладевшая полностью как дорической, так и ионической наукой. Рамидская Федерация, объединившая всю Азию и часть Европы, существовала в полном расцвете около 3600 лет и окончательно распалась после революции Иршу 62, 64.
Как видите идеи де Альвейдра не только повлияли на мировоззрение Барченко но и помогали ему заработать себе на хлеб. Выступления Александра Васильевича были настолько зажигательными, что однажды группа матросов-балтийцев выразила желание вместе с учёным пробиваться с боями в Тибет. Моряки направили письма в ряд инстанций, но ответа конечно же не получили.
Впрочем у популярности лекций Барченко была и оборотная сторона. В это самое время идеи и работы Александра Васильевича впервые привлекли внимание ВЧК-ОГПУ. В секретных оперативных сводках составляемых чекистами фамилия Барченко появляется уже в 1918-1919 годах.
«Барченко А.В. — профессор занимается изысканиями в области древней науки поддерживает связь с членами масонской ложи со специалистами по развитию науки в Тибете на провокационные вопросы с целью выяснения мнения Барченко о Советском государстве Барченко вёл себя лояльно» 4.
Более того в октябре 1918-го года Барченко вызвали в Петроградскую ЧК. Дело происходило во время одного из пиков «красного террора» и поэтому такой вызов, мягко говоря, не сулил ничего хорошего. В кабинете, куда пригласили Барченко, присутствовали несколько чекистов: Александр Юрьевич Рикс, Эдуард Морицевич Отто, Фёдор Карлович Лейсмер-Шварц и Яков Григорьевич Блюмкин. С последним Барченко был уже знаком. Его Александру Васильевичу в своё время представил профессор Петербургского университета Лев Платонович Красавин охарактеризовав как неофита страстно жаждущего приобщиться к таинствам древнего Востока.
Чекисты сообщили учёному, что на него поступил донос. В нём осведомитель сообщал об антисоветских разговорах Барченко. К удивлению Александра Васильевича, чекисты вместо того чтобы взять его в оборот заявили о своём недоверии к доносу. В качестве ответной любезности они просили разрешения Барченко посещать его лекции по мистицизму и древним наукам. Разумеется, Барченко дал согласие и после этого неоднократно видел сотрудников ЧК на своих выступлениях 62, 64.
В 1919-ом году Александр Васильевич завершил высшее образование окончив Высшие одногодичные курсы по естественно-географическому отделению при 2-ом Педагогическом институте. По геологии и основам кристаллографии он держал в своё время экзамен в Военно-Медицинской академии и получил оценку «отлично».
В 1920-ом году Барченко был приглашен к выступлению с научным докладом на конференции Петроградского Института изучения мозга и психической деятельности сокращённо — Институт Мозга. Там судьба свела его с ещё одним замечательным и талантливейшим человеком академиком Владимиром Михайловичем Бехтеревым.
Академик Бехтерев и Александр Барченко не могли не сойтись. Дело в том что с 1918-го года Институт мозга под руководством академика занимался поиском научного объяснения феноменов телепатии телекинетики гипноза. Сам Бехтерев провёл серию работ по изучению телепатии в опытах на человеке и животных. Наряду с клиническими исследованиями в Институте мозга проходили обкатку методы электрофизиологии нейрохимии биофизики физической химии. Но ведь Александр Барченко затрагивал аналогичные темы ещё в своих старых научно-популярных статьях!
В Институте мозга Александр Васильевич работал над созданием нового универсального учения о ритме, одинаково применимом как к космологии, космогонии, геологии, минералогии, кристаллографии — так и к явлениям общественной жизни. Позднее он назовет своё открытие «Синтетическим методом, основанном на древней науке». В сжатом виде это учение будет изложено в книге «Дюнхор» 62, 63.
30 января 1920-го года на заседании Учёной конференции института по представлению академика Бехтерева Александр Барченко был избран членом Ученой конференции на Мурмане и командирован в Лапландию для исследования загадочного заболевания меряченье наиболее часто проявляющегося у районе Ловозера.
Ловозеро расположено в самом центре Кольского полуострова и тянется с севера на юг. Вокруг — тундра, заболоченная тайга, местами — сопки. Зимой тут властвует глухая и ледяная полярная ночь. Летом не заходит солнце. Жизнь теплится лишь в маленьких поселках и стойбищах в которых живут лопари. Они промышляют рыбалкой и пасут оленей.
Именно здесь, в этом вымороженном пустынном диком краю, распространено необычное заболевание называемое меряченьем или эмериком, или арктической истерией. Им болеют не только туземцы, но и пришлые. Это специфическое состояние похоже на массовый психоз, обычно проявляющийся во времена справления магических обрядов, но иногда способное возникать и совершенно спонтанно. Поражённые эмериком люди начинают повторять движения друг друга, безоговорочно выполняют любые команды и по приказу могут даже предсказывать будущее. Если же человека в таком состоянии ударить ножом, то нож не причинит ему вреда. В современной терминологии подобное состояние называется зомбированием.
В конце XIX-го и начале XX-го веков на крайнем севере России и в Сибири состояние меряченья охватывало довольно большие группы населения. В связи с этим даже был введён термин «психическая зараза». Юкагиры и якуты обычно объясняли эту болезнь кознями тундровых шаманов, разгневанных на людей посмевших тревожить их покой.
В 1870-ом году сотник Нижне-Колымского казачьего отряда так писал местному врачу: «Болеют какою-то странною болезнью в Нижне-Колымской части до 70-ти человек. Это их бедственное страдание бывает более к ночи, некоторые с напевом разных языков, неудобопонятных; вот как я каждодневно вижу 5 братьев Чертковых и сестру их с 9 часов вечера до полуночи и далее; если один запел, то все запевают разными юкагирскими, ламаутскими и якутскими языками, так что один другого не знает; за ними их домашние имеют большой присмотр» 63.
Экспедиция, возглавляемая Александром Васильевичем, прибыла в Ловозеро в конце августа 1920-го года.
Члены экспедиции попросили рыбаков отвезти их на Роговый остров, но те наотрез отказались. Они утверждали, что только шаманы-нойды могут туда плавать. Вся территория острова оказалась сплошь покрыта оленьими рогами. Их на протяжении сотен лет свозили туда колдуны окрестных племен в дань духам. Обычай запрещал трогать рога — это могло привести к буре или несчастьям.
Только через несколько дней местный парнишка, сын священника, согласился перевезти членов экспедиции на своем паруснике. Но стоило им только приблизиться к таинственному острову, как поднялся сильный ветер, отогнал парусник и сломал мачту.
Не достигнув Рогового, экспедиция решила высадиться на южном берегу Ловозера в районе туземного погоста. Здесь её ожидали новые сюрпризы. Местность вокруг представляла собой болотистую тундру, прорезанную скалами. Но у южной оконечности озера начиналась мощёная дорога, которая вела к соседнему Сейдозеру. Эта трасса протяженностью в полтора километра заканчивалась довольно необычной площадкой, с которой отчетливо была видна вертикальная поверхность одной из скал на другом берегу с изображённой на ней тёмной человеческой фигурой огромных размеров. Всё указывало на то, что место это — древнее капище.
Были замечены здесь и специфические геомагнитные феномены. Вот что записал член экспедиции астрофизик Александр Кондиайн в своём дневнике 10 апреля 1921-го года.: «В одном из ущелий мы увидели загадочные вещи. Рядом со снегом, там и сям пятнами лежавшим по склонам ущелья, виднелась желтовато-белая колонна вроде гигантской свечи, а рядом с ней кубический камень. На другой стороне горы с севера виднеется гигантская пещера на высоте сажень 200, а рядом нечто вроде склепа замурованного» 64.
Вид гигантской колонны — местные жители называли такие камни сейдами и поклонялись им, как богам, — произвел огромное впечатление на членов экспедиции и вселил им какой-то безотчетный ужас. Завхоз Пилипенко не выдержал и даже закричал. Его едва удалось успокоить, но настроение было подавленным у всех.
Чудеса впрочем на этом не кончались. Вскоре поблизости обнаружили несколько сопок, похожих на пирамиды. Они показались путешественникам гранёнными искусственным способом. Такие сооружения — менгиры — обычно располагаются над точкой пересечения двух или более водных потоков. У подножия их люди испытывают слабость головокружение, безотчетное чувство страха или галлюцинируют.
По словам участников экспедиции им также удалось найти сравнительно небольшой каменный цветок лотоса. Что он из себя представляет, неизвестно до сих пор. Упоминал Барченко и пирамиду на вершине одной из гор у Сейдозера писал о загадочной расщелине уводящей в глубь земли. Спуститься туда участники экспедиции не решились помешало некое давящее ощущение противодействия незримых сил.
Барченко проводил опрос местных жителей, записывал предания. Ему удалось даже встретиться с местными потомственными шаманами по фамилии Даниловы. По утверждению Барченко они умели впадать в состояние каталепсии и вызывать у себя летаргический сон.
За два года пребывания на Севере Александр Васильевич и его коллеги подробно изучили район культовых сооружений и пришли к выводу, что им удалось открыть Гиперборею — северную страну легенды о существовании которой в глубокой древности есть практически у каждого народа евразийского континента. В лапландских же шаманах Барченко разглядел последних жрецов древней и таинственной цивилизации населявшей эту землю. Об этих и других своих догадках он рассказал, возвратившись в Петроград, сотрудникам Института мозга. Его доклад был очень высоко оценен академиком Бехтеревым.
Следует упомянуть что уже в наше время ровно через 75 лет после Барченко к Ловозеру отправилась экспедиция «Гиперборея-97» возглавляемая доктором философских наук Валерием Деминым. Экспедицией были подтверждены и запечатлены на фотопленке открытые Александром Барченко артефакты двухкилометровая мощёная дорога ведущая через перешеек от Ловозера к Сейдозеру пирамидальные камни изображение гигантской чёрной фигуры на отвесной скале. По саамской легенде, это Куйва предводитель коварных иноземцев которые чуть было не истребили доверчивых и миролюбивых лопарей. Но саамский шаман-нойд призвал на помощь духов и остановил захватчиков а самого Куйву обратил в тень на скале. Кроме того экспедиции удалось обнаружить развалины древней обсерватории и культовых сооружений на вершине горы Нинчурт 24.
В конце 1923-го года Александр Барченко вместе с женой на некоторое время поселился в Петроградском буддийском дацане. Здесь он пытался постигнуть основы древней науки от представителя Далай-ламы XIII — бурята Агвана Доржиева находившегося здесь под покровительством Наркомата иностранных дел.
Хамбо Агван Доржиев в переводе с тибетского Доржиев — Раскат грома, известен тем что будучи российским подданным, долгие годы являлся послом Далай-ламы в Российской империи впоследствии — в СССР.
Около 1880-го года в тибетскую столицу Лхасу прибыл молодой лама. В то время он ещё ничем не отличаются от сотен других монахов-послушников, за исключением, пожалуй, того, что не был тибетцем он родился в сибирских степях к востоку от Байкала. В те дни в Тибете он был известен как Чоманг Лобзанг. Позднее, когда к нему пришла слава, в Лхасе его называли Кхенде-чега, а еще позже — Цаннийс Кхан-по.
Вскоре после своего прибытия в Тибет молодой монах поступил в монастырь Дрепунг — один из трёх наиболее значительных центров религиозной деятельности. Однако чрез некоторое время ему пришлось заняться большой политикой. Дело в том что в Российском Генеральном Штабе давно вынашивался проект присоединения к России монголо-тибетско-китайского Востока. Когда Александр III одобрил этот проект и субсидировал его из казны, в Лхасу было отправлено несколько агентов-бурятов, которые и повстречали там своего земляка. Им удалось убедить Доржиева, а Доржиев убедил Далай-ламу в необходимости искать дружбы и покровительства России — единственной державы, которая может защитить тибетцев от англичан.
В 1898-ом году Доржиев впервые появляется в Петербурге в качестве неофициального представителя Далай-ламы. Его даже принимает в частном порядке Николай II. Доржиев заводит полезные знакомства и возвращается в Лхасу с многочисленными дарами от русского императорского двора. Он был полон решимости подчинить Лхасу политическим интересам русского царя. Его аргументы произвели огромное впечатление на тогдашнего Далай-ламу. Они были достаточно убедительными. Традиционный союзник Тибета Китай, больше не обладал значительной военной мощью и практически полностью находился под контролем англичан. Россия, с другой стороны, представляла собой реальную военную силу. К тому же, Доржиев видел свою задачу не во включении Тибета в русскую сферу влияния, а в распространении тибетской религиозной мысли в русской среде.
Доржиев совершил ещё две поездки в Петербург. В конце 1901 года он привез в Тибет предварительный текст договора между двумя странами. Мало-помалу в Тибет стало просачиваться и русское вооружение, пока только — ружья. Однако планам Доржиева не суждено было сбыться. 12 декабря 1903-го года британцы начали крупномасштабная военная операцию против Тибета. Россия же, связанная войной с Японией, не вмешалась.
Разгром был полный: и летом 1904-го британцы вступили в Лхасу. Далай-лама был вынужден бежать из страны. Вместе с ним уехал в Монголию и Доржиев. Со стороны казалось, что он навсегда перестал играть сколь бы то ни было значительную роль в международной политике. Но это впечатление было обманчивым. Доржиев не раз возвращался в Тибет после того, как британские войска были выведены.
С конца 1922-го года Доржиев становится неофициальным представителем Далай-ламы в Советской России. Помимо чисто политических дел он занимается распространением буддизма, сбором средств на строительство новых дацанов и вопросами повышения общекультурного уровня лам. Заботит его и проблема сохранения буддистских памятников, о чём он неоднократно пишет советскому правительству 2, 12.
Доржиев сообщил Барченко местонахождение Шамбалы — на стыке границ Индии, Сипьцзяпа и северо-западнее Непала.
Любопытно, что по утверждению самого Барченко он к тому времени уже знал, где находится Шамбала. Координаты этой загадочной страны ему сообщили в Костроме ещё в 1921-ом году. Между прочим, именно в Костроме Барченко подвергся первому в своей жизни аресту местные чекисты заподозрили в нём шпиона.
Но кто в Костроме мог открыть ему эту тайну. Из письма Барченко бурятскому буддологу Цыбикову известно, что Александр Васильевич был хорошо знаком с костромским отшельником Михаилом Кругловым крестьянином из города Юрьевца, что на Волге. Этот человек выдавал себя за юродивого не раз заплатив своей маской приводами в сумасшедший дом, но в результате его оставили в покое, не мешали непонятным проповедям, не пытались отнять некие таблички со странными письменами. Барченко утверждал, что умеет читать надписи на этих табличках. В письме Цыбикову он приводит два слова, начертанных письменами костромских отшельников. Первое из этих слов — название изначальной Традиции, к которой восходят тайные знания костромских отшельников Барченко прочитал его как «Дюнхор». Второе слово — название священного центра этой Традиции. Его видимо следует расшифровывать как «Шамбала» 4,25.
В том же 1922-ом году дацан, где жил и учился Барченко посетила приехавшая из Москвы группа участников монгольской военно-экономической делегации. С Барченко встретился министр внутренних дел Народной Монголии Хаян Хирва. Его интересовали разработки Барченко в области системы Дюнхор.
«Дюнхор» — это буддийское эзотерическое учение, происходящее из Шамбалы. В этом учении Барченко искал и находил ответы на самые злободневные вопросы современности. Однако он не хотел довольствоваться только собственным прозрением а чувствовал потребность разделить своё знание с другими людьми. Среди планов Барченко на будущее было посвятить в тайны Дюнхор высших руководителей коммунистического движения в России. Он брался доказать советским вождям что учение марксизма об основной мировой субстанции о материи родственно учению Дюнхор 2.
Знакомо? Более чем! Любой кто собирался заниматься оккультизмом в государстве с подчёркнуто материалистической идеологией брался доказать это Барченко не был исключением.
Здесь же, в дацане, Барченко навестил ещё один человек — Пётр Сергеевич Шандаровский, петербургский юрист, входивший в «Единое Трудовое Содружество», организованное ещё Георгием Гурджиевым. Бывший член Содружества имел при себе требник гурджиевского тайного общества — свод правил поведения. Шандаровский увлёк Александра Васильевича идеей создания тайного общества, целью которого должно было стать нравственное совершенствование личности и изучение необъяснимых сил. Барченко, его друг астрофизик Кондиайн вместе с которым они разыскали Гиперборею и юрист Шандаровский учреждают тайное общество под названием «Единое трудовое братство» ЕТБ. Общество возглавил Александр Барченко он же написал и устав для новой организации.
Исследования Барченко всегда вызвали определённый интерес у ОГПУ. Как мы помним, ряд его сотрудников были знакомы с Александром Васильевичем лично. Это в конце концов обусловило и привлечение учёного к работе в органах.
Ещё в конце 1923-го года чекист Яков Блюмкин снабдил Барченко рекомендательным письмом писателя-мистика Иеронима Есенского на имя наркома просвещения Анатолия Луначарского. Нарком отнёсся к учёному достаточно благосклонно и даже распорядился принять Барченко на работу в комиссариат в должности учёного консультанта Главнауки. Однако в этом учреждении Барченко надолго не задержался, а после серьёзного конфликта с востоковедом Сергеем Ольденбургом поставившим под сомнение серьёзность разработок Барченко он уволился и вновь уехал в Петроград.
В конце 1924-го года на квартиру Барченко в Петрограде явились его старые знакомцы из ОГПУ Фёдор Лейсмер-Шварц, Александр Рикс, Эдуард Отто и Яков Блюмкин. Теперь спутники Блюмкина имели статус гражданских лиц. Ещё весной 1923-го года они уволились из органов. Лейсмер-Шварц работал корреспондентом Союзфото. Рикс занял должность руководителя сектора валюты и внешней торговли в Наркомате финансов. А Отто устроился в Русский музей. На самом деле все их увольнения были блефом чистейшей воды. Эта троица получила задание внедриться в мартинистскую ложу Григория Мёбеса с которой в своё время искал контактов и Барченко.
Беседа с чекистами продолжалась несколько часов. В конце её Яков Блюмкин неожиданно заявил, что научные разработки Александра Васильевича, связанные с телепатическими волнами, имеют большое оборонное значение что сегодня это оружие может стать решающим в великой битве пролетариата за завоевание планеты и что, наверное, будет справедливо, если исследования такого характера будут финансироваться ОГПУ или Разведупром Красной Армии. Барченко вспоминал:
— Товарищи заявили мне, что моя работа имеет настолько большое значение, что я должен доложить о ней правительству, председателю ВСНХ товарищу Дзержинскому. По их совету я написал Дзержинскому о своей работе 62 63.
Так оно и случилось. А Блюмкин в самый короткий срок доставил послание в столицу. Результат не заставил себя долго ждать. Через несколько дней Барченко был приглашён на явочную квартиру ОГПУ на улице Красных зорь, где с ним тайно встретился высокопоставленный столичный чекист, сотрудник Секретного отдела ОГПУ Яков Агранов.
В беседе с Аграновым Барченко подробно изложил ему теорию о существовании замкнутого научного коллектива в Центральной Азии и проект установления контактов с обладателями его тайн. Агранов отнёсся к его сообщению с большим интересом 62, 63.
Впрочем, Блюмкину этого было мало и для того, чтобы форсировать ситуацию, он попросил Барченко написать ещё одно письмо, но теперь уже на Коллегию ОГПУ — еженедельное собрание начальников всех отделов. В декабре 1924-го года исследователь был вызван в столицу для доклада о своих научных открытиях на Коллегии ОГПУ.
«Вернувшись через несколько дней в Ленинград, — вспоминал Барченко, — Владимиров сообщил мне, что дела наши идут успешно, что мне следует выехать в Москву для того чтобы изложить наш проект руководящим работникам ОГПУ. В Москве Владимиров рабочий псевдоним Блюмкина — А.П. снова свёл меня с Аграновым, которого мы посетили у него на квартире, находившейся, как я помню, на одной из улиц, расположенной вблизи зданий ОГПУ. Точного адреса я в памяти не сохранил. При этой встрече Агранов сказал мне, что моё сообщение о замкнутом научном коллективе предполагается поставить на заседание коллегии ОГПУ. Моё, это предложение, об установлении контактов с носителями тайн Шамбалы на Востоке имеет шансы быть принятым и в дальнейшем мне, по-видимому, придётся держать в этом отношении деловую связь с членом коллегии ОГПУ Бокием. В тот же или на другой день Владимиров свозил меня к Бокию, который затем поставил мой доклад на коллегию ОГПУ. Заседание коллегии состоялось поздно ночью. Все были сильно утомлены, слушали меня невнимательно. Торопились поскорее кончить с вопросами. В результате при поддержке Бокия и Агранова нам удалось добиться в общем-то благоприятного решения о том, что бы поручить Бокию ознакомиться детально с содержанием моего проекта и, если из него действительно можно извлечь какую либо пользу, сделать это».
Так в нашей истории появляется новый персонаж — Глеб Бокий. Это тот самый Глеб Бокий который поставит в 31-ом году свою подпись под приговором членам московского «Ордена тамплиеров». И с этого же момента начинается жизнь секретной лаборатории нейроэнергетики и её целевое финансирование Спецотделом при ОГПУ, длившееся 12 лет — вплоть до мая 1937-го года.
1.3.2. Глеб Бокий — главный шифровальщик Страны Советов.
Руководитель Спецотдела при ОГПУ Глеб Иванович БОКИЙ родился в 1879-ом году в городе Тифлисе (Тбилиси) в семье интеллигентов из старинного дворянского рода. Его предок Фёдор Бокий-Печихвостский, владимирский подкоморий (третейский судья) в Литве, упоминается в переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским. Прадедом Глеба Бокия был известный русский математик Михаил Васильевич Остроградский. Отец Глеба Бокия — Иван Дмитриевич — действительный статский советник, учёный и преподаватель, автор учебника «Основания химии», по которому училось не одно поколение гимназистов. Старший брат и сестра Глеба пошли по стопам отца. Борис Бокий окончил Петербургский горный институт, стал квалифицированным инженером, потом преподавал в том же институте. Он считается одним из основоположников отечественного горного дела. Сестра Наталья выбрала специальность историка, она не один год преподавала в Сорбонне.
Казалось бы, такая же блестящая карьера ожидает и юного Глеба. И действительно поначалу Глеб ведёт себя соответствующим образом. В 1896-ои году, после окончания реального училища, он, вслед за своим старшим братом, поступает в Горный кадетский корпус имени императрицы Екатерины II в Петербурге то есть в Горный институт. Но уже в следующем году он становится членом петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Именно участие в делах этого революционного общества определило выбор жизненного пути Глеба Бокия.
Справедливости ради следует сказать что настоящим революционером Глеб стал всё-таки с подачи своего добропорядочного брата. В 1898-ом году Борис пригласил его и сестру принять участие в демонстрации студентов. Произошло столкновение с полицией все трое были арестованы. Глеба к тому же ещё и избили. Их освободили по ходатайству отца, но его больное сердце не выдержало позора, и спустя несколько дней отец скончался.
Потрясенные этим горем, братья приняли диаметрально противоположные решения. Если Борис, считая себя виновником смерти отца, совсем отошёл от политики, то Глеб, наоборот, окончательно встал на стезю профессионального революционера.
С 1900-го года он — член Российской социал-демократической рабочей партии РСДРП. В 1902-ом был сослан в Восточную Сибирь за подготовку демонстрации. В 1904-ом Бокий введён в состав Петербургского комитета РСДРП как организатор объединенного комитета социал-демократической фракции высших учебных заведений. В апреле 1905-го арестован по делу «Группы вооруженного восстания РСДРП». Амнистирован по октябрьскому манифесту но в 1906-ом году вновь арестован по делу «Сорока четырех» Петербургского комитета и боевых дружин. Всего большевик Бокий 12 раз подвергался арестам, провёл полтора года в одиночной камере, два с половиной года — в сибирской ссылке, от побоев в тюрьме он получил травматический туберкулёз. Но каждый раз, оказавшись на свободе, он вновь включался в революционную борьбу. На протяжении 20 лет с 1897-го по 1917-й годы Бокий являлся одним из руководителей петербургского большевистского подполья.
Кроме всего прочего у Глеба было интересное хобби он увлекался всякого рода тайными восточными учениями, мистикой и историей оккультизма. Его наставником в области эзотерических поисков стал Павел Васильевич Мокиевский — врач, теософ и гипнотизёр. Известный столичной публике в качестве заведующего отделом философии научно-публицистического журнала «Русское богатство», он был членом мартинистской ложи. Мокиевский же рекомендовал в своё время для принятия в ложу и Александра Васильевича Барченко 62, 64.
В 1906-ом году полиция в очередной раз арестовала студента Горного института Глеба Бокия, создавшего под прикрытием бесплатной столовой для учащихся института большевистскую явку. Мокиевский внёс за него залог в 3000 рублей, после чего молодого революционера выпустили на свободу.
Мокиевский настолько привязался к Бокию, что в 1909-ом году ввёл его в свою ложу. Но Бокий оказался на низшей из степеней посвящения, и многих мартинистов он, конечно, не знал. Павел Васильевич, однако, сообщил ему о принадлежности к их ложе художника Рериха. Кроме того, он старался помочь студенту достигнуть высших степеней и всячески рекомендовал его в узком кругу. Так именно он рассказал о молодом таланте Рериху и Барченко.
Период с 1914-го по 1915-й годы оказались для подпольщиков особенно трудными. Правительство усилило репрессивные меры по отношению к революционным организациям. С целью избавить свою работу от участившихся провалов, петроградские большевики организовали так называемую группу 1915 года при ЦК, куда вошли самые надежные, много раз проверенные люди, в том числе Глеб Бокий. Ужесточалась партийная дисциплина, самые серьезные требования предъявлялись к соблюдению конспирации. Именно тогда впервые проявились те способности Бокия, благодаря которым впоследствии он стал руководителем Спецотдела при ВЧК-ОГПУ-НКВД. Старая большевичка, член партии с 1915-го года Алексеева, вспоминая о работе в подполье того времени, писала:
"Конспирация в большевистском подполье, которое подвергалось особенно беспощадным расправам со стороны царских властей, действительно была суровой и сложной и потому не всегда легко давалась людям, особенно новичкам, не искушенным в борьбе. Нарушение правил конспирации могло нанести тяжелый удар по всей подпольной организации, поэтому и новичкам в соблюдении этих правил никаких скидок не делалось.
При аресте Глеба Ивановича забирали и его по виду самые обычные ученические тетради, исписанные математическими формулами, а на самом деле — записями о подпольных делах, зашифрованными математическим шифром. Шифр этот являлся изобретением Глеба Ивановича, и ключ к нему был известен только ему одному. Лучшие шифровальщики, какими только располагала царская охранка, ломали головы над этими «формулами», подозревая в них шифр. Однако раскусить этот орешек они так и не смогли.
«Сознайтесь, — говорил Глебу Ивановичу следователь, — это шифр?» А Глеб Иванович невозмутимо отвечал: «Если шифр, то расшифруйте». С досадой следователь возвращал ему эти загадочные тетради".
В декабре 1916-го года Бокий вошёл в состав Русского бюро ЦК РСДРП. А сразу после падения самодержавия он возглавил в Русском бюро отдел сношений с провинцией. В октябре 1917-го года он — член петербургского военно-революционного комитета, один из руководителей вооруженного восстания.
В феврале-марте 1918-го года, в период наступления немецких войск, Бокий становится членом Комитета революционной обороны Петрограда. С марта он — заместитель председателя Петроградской ЧК а после убийства Моисея Урицкого — председатель… Затем Бокий возглавлял Особые отделы Восточного и Туркестанского фронтов, был членом Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР и полномочным представителем ВЧК.
Однако вскоре Бокию была поручена совершенно новая работа. Дело в том что сразу после прихода к власти большевистское правительство столкнулось с проблемой сохранения тайны при передаче оперативных сообщений. Советское государство и его армия не имело надёжной системы шифров. Вот как охарактеризовал ситуацию нарком иностранных дел Чичерин в своём письме Ленину от 20 августа 1920-го года.
«Иностранные правительства имеют более сложные шифры чем употребляемые нами. Если ключ мы постоянно меняем то сама система известна многим царским чиновникам и военным в настоящее время находящимся в стане белогвардейцев за границей. Расшифровывание наших шифровок я считаю поэтому вполне допустимым» 49.
Поэтому 5 мая 1921-го постановлением Малого Совнаркома создаётся советская криптографическая служба в виде Специального отдела при ВЧК. Начальником новой структуры и одновременно членом коллегии ВЧК назначается Глеб Бокий.
В течение 20-30-х годов органы государственной безопасности неоднократно реорганизовывались, меняли свою структуру и название. Соответственно менялось и название отдела:
с 5 мая 1921 г. по 6 февраля 1922 г. — 8-й спецотдел при ВЧК;
с 6 февраля 1922 г. по 2 ноября 1923 г. — спецотдел при ГПУ;
со 2 ноября 1923 г. по 10 июля 1934 г. — спецотдел при ОГПУ;
с 10 июля 1934 г. по 25 декабря 1936 г. — спецотдел при ГУГБ НКВД СССР;
с 25 декабря 1936 г. по 9 июня 1938 г. — 9-й отдел при ГУГБ НКВД СССР 49.
Однако несмотря на все реорганизации в отличие от других подразделений спецотдел был при ВЧК-ОГПУ то есть пользовался автономией. Это выражалось в том что он сообщал информацию и адресовал её непосредственно в Политбюро ЧК правительство самостоятельно а не через руководство ведомства при котором отдел находился 62.
Размещался отдел не только на Малой Лубянке, но и в здании на Кузнецком мосту, дом 21, в помещении Народного Комиссариата Иностранных Дел, где занимал два верхних этажа. Официальными его задачами являлись масштабная радио— и радиотехническая разведка, дешифровка телеграмм, разработка шифров, радиоперехват, пеленгация и выявление вражеских шпионских передатчиков на территории СССР. Пеленгаторная сеть камуфлировалась на крышах многих государственных учреждений, и таким образом осуществлялось слежение за радиоэфиром Москвы. В сфере внимания Спецотдела находились не только автономные неофициальные передатчики, но и передающие устройства посольств и иностранных миссий. В них устанавливалась подслушивающая аппаратура и отслеживались телефонные разговоры. Отделу непосредственно подчинялись и все шифроотделы посольств и представительств СССР за рубежом.
В начале 20-х годов отдел включал шесть, а позднее — семь отделений. Однако собственно криптографические задачи решали только три из них: 2-е, 3-е и 4-е.
Так, сотрудники 2-го отделения спецотдела занимались теоретической разработкой вопросов криптографии, выработкой шифров и кодов для ВЧК-ОГПУ и всех других учреждений страны. Его начальником был Тихомиров.
Перед 3-м отделением стояла задача ведения шифрработы и руководства этой работой в ВЧК. Состояло оно вначале всего из трёх человек, руководил отделением старый большевик, бывший латышский стрелок Фёдор Иванович Эйхманс, одновременно являвшийся заместителем начальника Спецотдела. Эйхманс организовывал шифрсвязь с заграничными представительствами СССР, направлял, координировал их работу.
Сотрудники 4-го отделения, а их было восемь человек, занимались открытием иностранных и антисоветских шифров и кодов и дешифровкой документов. Начальником этого отделения был Гусев, который одновременно выполнял обязанности помощника начальника Спецотдела.
Перед остальными отделениями спецотдела стояли такие задачи:
1-е отделение — наблюдение за всеми государственными учреждениями, партийными и общественными организациями по сохранению государственной тайны;
5-е отделение — перехват шифровок иностранных государств; радиоконтроль и выявление нелегальных и шпионских радиоустановок; подготовка радиоразведчиков;
6-е отделение — изготовление конспиративных документов;
7-е отделение — химическое исследование документов и веществ, разработка рецептов; экспертиза почерков, фотографирование документов 49.
Специфика работы учреждения коренным образом отличалась от всего того, что делалось в ОГПУ, а потому требовала привлечения в аппарат людей, обладающих уникальными навыками. Это прежде всего относилось к криптографам, чье ремесло — разгадывание шифров и ребусов.
Свидетельствует писатель Лев Разгон зять Бокия а в 30-е годы — сотрудник Спецотдела.
"Бокий подбирал людей самых разных и самых странных. Как он подбирал криптографов? Это ведь способность, данная от Бога. Он специально искал таких людей. Была у него странная пожилая дама, которая время от времени появлялась в отделе. Я так же помню старого сотрудника Охранки статского советника в чине полковника, который ещё в Петербурге, сидя на Шпалерной, расшифровал тайную переписку Ленина. В отделе работал и изобретатель-химик Евгений Гопиус. В то время самым трудным в шифровальном деле считалось уничтожение шифровальных книг. Это были толстые фолианты, и нужно было сделать так, чтобы в случае провала или других непредвиденных обстоятельств подобные документы не достались врагу. Например, морские шифровальные книги имели свинцовый переплёт, и в момент опасности военный радист должен был бросить их за борт. Но что было делать тем, кто находился вдали от океана и не мог оперативно уничтожить опасный документ? Гопиус же придумал специальную бумагу, и стоило только поднести к ней в ответственный момент горящую папиросу, как толстая шифровальная книга превращалась через секунду в горку пепла.
Да, Бокий был очень самостоятельный и информированный человек, хотя он и не занимался тем, чем занималась иноразведка. К работе других отделов ОГПУ он относился с пренебрежением и называл их сотрудников «липачами» 63.
Личный состав отделений Спецотдела проходил по гласному и негласному штату. К негласному штату относились криптографы и переводчики для которых были установлены должности эксперт и переводчик. Работники же отделений непосредственно не связанные с криптографической работой секретари курьеры машинистки представляли гласный состав. К 1933-му году в Спецотделе по штату числилось 100 человек по секретному штату — ещё 89.
Были в структуре Спецотдела и подразделения, информация о которых считалась особо секретной. В частности, была создана группа из учёных самых разных специальностей. Все они формально находились в подчинении заведующего лабораторией Спецотдела и старого члена компартии Евгения Гопиуса, который формально возглавлял 7-е отделение и числился заместителем Бокия по научной работе.
Круг вопросов, изучавшихся подразделениями, работавшими на лабораторию Гопиуса, был необычайно широк: от изобретений всевозможных приспособлений, связанных с радиошпионажем до исследования солнечной активности, земного магнетизма и проведения различных научных экспедиций. Здесь изучалось всё имеющее хотя бы оттенок таинственности. Всё — от оккультных наук до снежного человека.
В декабре 1924-го года, когда Барченко приезжал в Москву для доклада о своих работах на Коллегии ОГПУ, он произвёл на начальника Спецотдела сильное впечатление. Будучи человек умным и достаточно информированным Глеб Бокий был прекрасно осведомлен о положении дел в стране и понимал, что репрессии ВЧК-ОГПУ начатые как против социально-чуждых элементов раньше или позже затронут самих чекистов. С какого-то момента Бокия стали одолевать сомнения и когда зимой 24-го, после доклада на Коллегии Барченко и Бокий разговорились, учёный сказал фразу, изменившую жизнь обоих собеседников:
— Контакт с Шамбалой способен вывести человечество из кровавого тупика безумия, той ожесточенной борьбы, в которой оно безнадежно тонет!…
Ещё больше учёный удивил начальника Спецотдела, сообщив, что ему известно о дружбе Глеба Ивановича с доктором Мокиевским.
Поэтому нет ничего удивительного в том что несколько дней спустя на конспиративной квартире, указанной Бокием, в обстановке строгой секретности собрались люди, близкие лично ему — Москвин, Кострикин Стомоняков — для того чтобы создать московский центр «Единого Трудового Братства».
Собрание началась с выступления Александра Барченко. Он был взволнован, и это волнение быстро передалось присутствовавшим. Впоследствии давая показания следователю НКВД Барченко будет описывать свою тогдашнюю позицию следующим образом.
«По мере поступательного движения революции, возникали картины крушения всех общечеловеческих ценностей, картины ожесточенного физического истребления людей. Передо мной возникали вопросы — как, почему, в силу чего обездоленные труженики превратились в зверино-ревущую толпу, массами уничтожающую работников мысли, проводников общечеловеческих идеалов, как изменить острую вражду между простонародьем и работниками мысли? Как разрешить все эти противоречия? Признание диктатуры пролетариата не отвечало моему мировоззрению».
Для меня ещё больше усугублялся вопрос: стало быть, все кровавые жертвы революции оказались впустую, впереди ещё большие кровавые жертвы новых революций и ещё большее одичание человечества?!
Поскольку, на мой взгляд, плюсом регулирования человеческих отношений между, главным образом, молодости европейской науки и ограниченный опыт революций в Европе, постольку в своей мистической самонадеянности я полагал, что ключ к решению проблем находиться в Шамбале-Агарти, этом конспиративном очаге, где сохраняются остатки знаний и опыта того общества, которое находилось на более высокой стадии социального и материально-технического развития, чем общество современное.
А поскольку это так, необходимо выяснить пути в Шамбалу и установить с нею связь. Главным для этого могли бы быть люди, свободные от привязанности к вещам, собственности, личного обогащения, свободными от эгоизма, то есть достигшие высокого нравственного совершенства. Стало быть, надо было определить платформу, на которой люди разных мировоззрений могли бы заглушить свои временные социальные противоречия и подняться до понимания важности вопроса. Отсюда основными положениями ЕТБ являются — отрицание классовой борьбы в обществе, открытый доступ в организацию лиц без различия их классовой, политической и религиозной принадлежности, то есть признание права для контрреволюционных элементов участвовать в организации, признание иерархии и уважение религиозных культов" 62 63.
В лице сотрудников Спецотдела при ВЧК-ОГПУ Барченко нашёл тех кто мог помочь ему осуществить давнюю мечту — снарядить экспедицию в Шамбалу. Надежды которые возлагал Барченко на этих людей вполне оправдались. Весной и летом 1925-го весь Спецотдел волновала одна проблема — организация экспедиции в Тибет.
Принимал в этом участие и уже знакомый нам Яков Блюмкин.
1.3.3. Яков Блюмкин судьба террориста.
Яков Григорьевич БЛЮМКИН родился в марте 1900-го года в бедной еврейской семье. Его отец, работавший сначала в одной из лесозаготовительных фирм в Полесье, ко времени его рождения устроился мелким коммерческим служащим. В 1906-ом году Блюмкин-старший умер, и семья из шести человек впала в нищету.
Мать, заботясь о будущем сына решила всё-таки дать ему возможность получить образование. В 1908-ом году, когда Якову исполнилось восемь лет, она устроила его на учёбу в начальное духовное училище — в Первую одесскую Талмуд-тору. В неё принимали мальчиков в возрасте от шести до двенадцати лет — сирот и детей из бедных семей. Обучение было бесплатным все расходы брала на себя религиозная община. В Талмуд-торе дети изучали Библию, Талмуд, иврит и историю. Кроме того здесь велось преподавание русского языка, современного еврейского языка, арифметики, географии, естествознания, рисования, пения и чистописания. Благодаря этой школе Якову удалось получить не только духовную, но и неплохую общеобразовательную подготовку.
Первой одесской Талмуд-торой свыше четверти века руководил писатель Шолом Яков Абрамович, более известный под псевдонимом Менделе-Мойхер-Сфорим. Его считают основоположником современной еврейской литературы. В 1908-ом году когда Яков поступил в школу Менделе исполнилось 73 года. К этому времени он написал несколько романов повестей пьес принесших ему мировую славу. Началось издание собрания его сочинений. Как писал Блюмкин в одной из своих автобиографий, дедушка еврейской литературы оказал значительное влияние на его духовное развитие. Руководитель Талмуд-торы был горячим поборником идеалов просвещения. Он считал, что и еврейские дети должны получать не только духовное, но и светское образование, включая изучение русского языка. Писатель непримиримо относился к иудейскому аскетизму, выступал за освобождение личности от контроля религиозной общины.
Материальное положение семьи Блюмкиных было очень трудным. Денег постоянно не хватало. Не раз вставал вопрос о прекращении Яковом учёбы. Кое-как выручали летние каникулы, когда мальчику удавалось получить место посыльного в какой-либо конторе или магазине.
В 1913-ом году Блюмкин всё-таки закончил Талмуд-тору. Теперь он имел возможность поступить в иешибот, в гимназию или в реальное училище. Однако тут за учёбу нужно было платить, поэтому Яков предпочёл пойти работать учеником в электротехническую контору Карла Фрака. Здесь он получал от двадцати до тридцати копеек в день, монтировал электропроводку в частных домах и учреждениях.
В 1914-ом году Блюмкин познакомился с товарищем Гамбургом. Под этим псевдонимом вёл нелегальную революционную работу студент-эсер Горожанин литературный псевдоним Валерия Михайловича Кудельского впоследствии он стал большевиком и в 20-е годы возглавлял секретно-оперативный отдел ГПУ Украины. Блюмкин и Горожанин участвовали в организации нелегального студенческого кружка для изучения программы и тактики эсеровской партии. Яков Блюмкин жадно впитывал в себя идеи революционного народничества, наряду с учебой в кружке усиленно занимался самообразованием. Одновременно делал первые шаги на литературном поприще. Написанные им стихи печатали журнал «Колосья», детская газета «Гудок», один раз опубликовал даже «Одесский листок», наиболее солидное издание города 16.
Февральская революция застала Блюмкина в Одессе. Он принял в ней участие как агитатор первого Совета рабочих депутатов, выступая на различных предприятиях с агитацией за присоединение к революции и посылку депутатов в Совет. Потом в силу ряда обстоятельств он был вынужден переехать в Харьков. Но и там Блюмкин быстро установил контакты с организацией эсеров которые сразу привлекли его к агитационной работе.
Новость об Октябрьском перевороте меняет все планы Блюмкина и он спешно возвращается в Одессу. Там он записывается добровольцем в матросский «Железный отряд» при штабе 6-й армии Румынского фронта участвует в боях с войсками Центральной рады, с гайдамаками. В марте 1918-го года его отряд влился в состав 3-й советской Украинской армии.
Через два месяца, после расформирования 3-й армии, Блюмкин приезжает в Москву, где поступает в распоряжение ЦК партии левых эсеров. Он неплохо зарекомендовал себя в боях с германскими интервентами и войсками Центральной рады, чем и привлек к себе внимание левоэсеровских лидеров. Его направляют во Всероссийскую чрезвычайную комиссию. По предложению заместителя председателя ВЧК левого эсера Александровича Блюмкину было поручено организовать отделение по борьбе с международным шпионажем.
Во время службы в ВЧК наглядно высветились основные черты противоречивого характера Блюмкина. С одной стороны — абсолютная вера в идеалы мировой социальной революции и готовность идти ради неё на самопожертвование; с другой — хвастовство, зазнайство, склонность к авантюрным поступкам без оглядки на последствия своих действий.
Самолюбию Блюмкина льстило что его как сотрудника ВЧК все боятся. В беседах со знакомыми он изображал из себя человека, наделённого правом решать вопросы жизни и смерти арестованных. Своим приятелям — поэтам Сергею Есенину и Осипу Мандельштаму — он даже как-то предлагал прогуляться до ЧК и посмотреть, как в подвалах Лубянки расстреливают контру.
Приведу только один случай из жизни Блюмкина-чекиста наглядно характеризующий этого человека. В один из последних дней июня 1918-го года Яков Блюмкин вместе с Осипом Мандельштамом, комиссаром ВЧК Александром Трепаловым и своим знакомым по Одессе Петром Зайцевым зашёл в писательское кафе. Подвыпив, он начал хвастаться тем, как ему удалось арестовать австрийского офицера графа Роберта Мирбаха брат германского посла действительно арестованный ЧК по обвинению в шпионской деятельности в пользу Австро-Венгрии.
— Не сознается, — цинично говорил Блюмкин, — поставлю его к стенке. И вообще жизнь людей в моих руках. Подпишу бумажку — через два часа нет человека. Вон, видите, вошел поэт. Он представляет большую культурную ценность. А если я захочу — тут же арестую его и подпишу смертный приговор. Но если он нужен тебе, — обратился Блюмкин к Мандельштаму, — я сохраню ему жизнь.
Тут Блюмкин преувеличивал права решать вопрос о наказании арестованных, тем более о расстреле, он не имел. Такое постановление в то время могла выносить только коллегия ВЧК при условии, если ни один из её членов не проголосует против. Однако Мандельштам этого не знал. Он принял слова Блюмкина за чистую правду. Поэт вскочил из-за стола и запальчиво крикнул:
— Это палачество! Ты не имеешь права так поступать с людьми. Я сделаю всё возможное и не допущу расправы!
— Не вмешивайся в мои дела! — грубо оборвал его Блюмкин. — Посмеешь сунуться — сам получишь пулю в лоб.
С большим трудом Трепалов и Зайцев загасили ссору 16.
Всемирную известность Якову Блюмкину принесло совершённое им 6 июля 1918-го года убийство германского посла — графа Мирбаха — едва не спровоцировавшее войну с Германией. Произошло это так.
Известно что основные расхождения в программах двух революционных партий большевиков и левых эсеров — касались вопросов внешнеэкономической политики. Так эсеры считали факт подписания ленинским правительством Брестского договора предательством дела революции. Заседавший в Москве в первых числах июля 1918-го года Третий Всероссийский съезд партии левых социалистов-революционеров по вопросу о внешней политике Советской власти постановил разорвать революционным способом гибельный для русской и мировой революции Брестский договор. Исполнение этого постановления съезд поручил ЦК партии.
Выполнить волю съезда Центральный Комитет решил путём совершения акта индивидуального террора над одним из наиболее активных и хищных представителей германских империалистических вожделений в России, графом Мирбахом.
Организация акции осуществлялась в спешке и заняла всего два дня. Непосредственными исполнителями должны были стать Яков Блюмкин и фотограф подведомственного ему в ЧК отдела по борьбе с международным шпионажем Николай Андреев.
Утром 6-го июля Блюмкин пришёл в ЧК. У дежурной секретарши в общей канцелярии он попросил стандартный бланк Чрезвычайной комиссии и отпечатал на нём следующее.
"УДОСТОВЕРЕНИЕ.
Всероссийская чрезвычайная комиссия уполномочивает её члена Якова Блюмкина и представителя Революционного трибунала Николая Андреева войти в переговоры с Господином Германским Послом в Российской Республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к Господину Послу.
Председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии.
Секретарь".
Блюмкин расписался за секретаря ВЧК Ксенофонтова, а один из членов партии левых эсеров — подделал подпись Дзержинского. Заверив документ печатью ВЧК и получив машину Блюмкину выдали тёмного цвета «паккард» с открытым верхом, Яков отправился в гостиницу «Националь», где его уже ждал Николай Андреев. Там террористы получили последние инструкции. Им были вручены две бомбы и два револьвера, которые они спрятали в портфели. Вышли к машине.
Яков вручил шоферу револьвер и сказал повелительным тоном:
— Вот вам кольт и патроны. Езжайте тихо. У дома, где остановимся, не выключайте мотора. Если услышите выстрелы, шум — не волнуйтесь. Ждите нас!
В три часа дня они подъехали к особняку германского посольства в Денежном переулке потом — улица Веснина. На звонок в дверь открыл швейцар. Блюмкин на ломаном немецком языке сказал, что он и его товарищ хотят беседовать с господином послом. Швейцар начал что-то объяснять. Из сказанного им удалось понять лишь, что их сиятельство и другие господа изволят обедать и что надо немного подождать.
Минут через десять к посетителям вышел советник посольства Бассевитц. Блюмкин предъявил ему мандат и заявил, что он является представителем советского правительства и просит графа Мирбаха принять его. Бассевитц взял мандат и ушел доложить о визите. Вскоре в приемную прибыли первый советник посольства Карл Рицлер и военный атташе лейтенант Леонгарт Мюллер.
— Вы от господина Дзержинского? — обратился к посетителям Рицлер.
— Да, я — Яков Блюмкин, член ВЧК, а мой товарищ — Николай Андреев, представитель революционного трибунала.
— Пожалуйста, проходите.
Блюмкина и Андреева провели через вестибюль и зал в гостиную, предложили сесть.
— Я имею строгое предписание от товарища Дзержинского говорить с господином послом лично, — заявил Блюмкин.
Рицлер ответил, что граф не принимает и что он, как первый советник посольства, уполномочен вести вместо него все переговоры, в том числе и личного характера. Однако Блюмкин настаивал на своём: ему поручено беседовать только с графом.
Граф Мирбах, опасаясь покушений, избегал приёма посетителей. Однако, узнав, что прибыли официальные представители советской власти, он всё-таки решился побеседовать с ними. Посол в сопровождении Рицлера появился в гостиной.
Сели за круглый массивный мраморный стол с одной стороны — Блюмкин, напротив него — Мирбах, Рицлер и Мюллер. Андреев расположился поодаль, у дверей. Яков разложил на столе бумаги и стал объяснять послу, что ВЧК арестовала его родственника, офицера австро-венгерской армии, по обвинению в шпионаже. Блюмкин действительно работал с братом посла и знал все подробности этого дела. К тому же он привёз подлинные протоколы допроса которые и продемонстрировал господину послу.
— Меня, господин Блюмкин, всё это мало интересует, — заметил тот. — Я и моя семья не имеют ничего общего с арестованным вами офицером.
— Ваше сиятельство, — обратился к графу Рицлер. — Я полагаю, что следует прекратить этот разговор, а Чрезвычайной комиссии дать письменный ответ через Народный комиссариат иностранных дел.
В этот момент в разговор вмешался Андреев, в течение всей беседы молча сидевший в стороне. Он спросил:
— Видимо, господину графу интересно знать, какие меры будут приняты с нашей стороны?
— Да, господин посол, вы желаете это знать? — повторил вопрос Блюмкин.
Граф ответил утвердительно. Вопрос Андреева, видимо, был паролем. Блюмкин, не дожидаясь ответа посла, выхватил револьвер и произвел несколько выстрелов по Мирбаху, Рицлеру и Мюллеру. Рицлер и Мюллер упали на пол, однако сам граф побежал в соседний зал. Андреев догнал посла и кинул ему под ноги бомбу, но и тут случилась заминка потому что бомба не взорвалась. Тогда Андреев сильным ударом свалил графа. Блюмкин в ту же секунду наклонился, подхватил неразорвавшуюся бомбу и бросил её в Мирбаха. Наконец детонатор сработал и раздался оглушительный взрыв. Посыпалась штукатурка, взлетели в воздух плитки паркета, воздушной волной вышибло стекла.
Оставив на столе шляпы, револьвер, документы и портфель с запасной бомбой, террористы кинулись к окну. Андреев благополучно выпрыгнул на улицу и через несколько секунд уже был в автомобиле. Блюмкин же, соскакивая с подоконника, повредил ногу. С трудом он стал карабкаться через железную ограду. Из здания посольства открыли стрельбу. Одна из пуль попала в Блюмкина но он всё-таки сумел перелезть и, хромая, побежал к автомобилю. Кубарем он ввалился в салон. Машина рванула в сторону Пречистенки и скрылась из виду.
Через несколько минут автомобиль с террористами уже въезжал во двор особняка Морозова в Трехсвятительском переулке. Здесь размещался штаб наиболее многочисленного отряда ВЧК, которым командовал левый эсер Попов. Блюмкина поместили в лазарет. Чтобы затруднить розыск Якова остригли сбрили ему бороду.
Согласно этике эсеров исполнители террористического акта должны были остаться на месте его совершения и позволить себя арестовать. Однако Андреев и Блюмкин бежали. Впоследствии по этому поводу Яков напишет:
«Думали ли мы о побеге? По крайней мере, я — нет… нисколько. Я знал, что наше деяние может встретить порицание и враждебность правительства, и считал необходимым и важным отдать себя, чтобы ценою своей жизни доказать нашу полную искренность, честность и жертвенную преданность интересам революции. Перед нами стояли также вопрошающие массы рабочих и крестьян — мы должны были дать им ответ. Кроме того, наше понимание того, что называется этикой индивидуального террора, не позволяло нам думать о бегстве. Мы даже условились, что если один из нас будет ранен и останется, то другой должен найти в себе волю застрелить его» 16.
Как бы там ни было но Блюмкин бежал. И бегал до апреля 1919-го года пока не надумал сдаться властям. Несмотря на то что убийство графа Мирбаха привело к обострению отношений между Советской Россией и Германией и послужило толчком к мятежу левых эсеров со всеми вытекающими Блюмкин отделался очень лёгким наказанием. 16 мая 1919-го года Президиум ВЦИК учитывая добровольную явку Блюмкина и данное им подробное объяснение обстоятельств убийства германского посла амнистировал его.
Сегодня нам это кажется диким но современники Блюмкина считали его героем и более того — гордились знакомством с ним. Вот например что говорил Николай Гумилёв о том как он познакомился с Блюмкиным.
«Человек среди толпы народа застреливший императорского посла подошёл пожать мне руку сказать что любит мои стихи».
Насчёт толпы народа поэт конечно погорячился но само это высказывание весьма характерно для того времени.
После освобождения Яков Блюмкин возвращается к своей привычной жизни сотрудничает с ВЧК готовит террористические акты против генералитета Белой армии, развлекается в компании поэтов-имажинистов.
В сентябре 1920-го года Яков Блюмкин по направлению Наркоминдела был зачислен на Восточное отделение Академии Генерального Штаба РККА. Отделение готовило кадры для армейской службы на восточных окраинах Советской Республики и для военно-дипломатической работы. Слушатели изучали основы стратегии, тактику родов войск, службу Генштаба, военную географию, строительство Красной Армии, военную психологию и шесть социально-экономических дисциплин — философские и социологические основы марксизма, основы внешней политики, социальную психологию, Конституцию РСФСР, теорию социализма, железнодорожное хозяйство. На Восточном факультете изучались дополнительно персидский, арабский, турецкий, китайский, японский и другие языки. Блюмкин специализировался по Персии.
Условия учёбы были очень тяжелыми. Занятия продолжались с 9 утра до 22 часов, с часовыми перерывами на обед и ужин. Питание было скудное. В учебных помещениях царил необычайный холод. Свирепствовал сыпной тиф. Несмотря на эти трудности, Блюмкину за время пребывания в академии удалось получить хорошую военную подготовку и основательно проштудировать общественно-политическую литературу.
Весной 1921-го года из академии начали откомандировывать слушателей для участия в боевых действиях в районах, охваченных бандитизмом, фактически — в карательные отряды. Не избежал сей участи и Блюмкин. Его направили в 27-ю Омскую дивизию, усмирявшую крестьянские восстания в Нижнем Поволжье. Там он был назначен на должность начальника штаба 79-й бригады, а затем стал временно исполняющим обязанности комбрига. В составе 27-й дивизии Блюмкин принял участие в борьбе с антоновщиной в Тамбовской губернии, а также в ликвидации Еланьского восстания.
Осенью 1921-го года его откомандировали в Сибирь, где назначили командиром 61-й бригады 21-й Пермской дивизии. Бригада успешно участвовала в боях против войск барона Унгерна фон Штернберга вторгшихся во Внешнюю Монголию 16.
После победы Блюмкин возвращается в Москву для продолжения учёбы в Военной академии. Однако окончить академию ему так и не удалось в 1922-ом его снова отзывают и направляют в секретариат наркома по военным делам. В течении года и четырёх месяцев он состоит при Льве Давыдовиче Троцком для выполнения особых поручений.
Осенью 1923-го года Дзержинский предложил Блюмкину перейти на службу в иностранный отдел ОГПУ. Подумав, тот согласился. Началась новая страница в его биографии. А нам самое время вернуться к «Единому Трудовому Братству» и нейроэнергетической лаборатории.
1.3.4. «Единое Трудовое Братство» путь в Тибет.
Начальник Спецотдела при ВЧК-ОГПУ главный шифровальщик страны и член тайного общества «Единое трудовое братство» Глеб Бокий видел мир как огромную информационную систему, из которой посредством манипуляций с человеческой психикой возможно черпать самую тайную и интимную информацию. Цель, которую ставил Бокий перед лабораторией нейроэнергетики, имела прикладное значение — научиться телепатически читать мысли противника или снимать информацию с мозга посредством взгляда.
Бокия покорила весьма неожиданная по тем временам идея Александра Барченко о мозге как абсолютном подобии радиоаппарата.
— Только этим — говорил учёный — можно объяснить такие явления как гипноз, телепатия, коллективное внушение, коллективные галлюцинации. И именно такой способностью мозга уже тысячелетия пользуются маги, медиумы а сегодня — и спириты. А поскольку факт существования N-лучей считается доказанным, должны быть проведены серьёзные лабораторные исследования их свойств.
Официально Александр Барченко числился сотрудником научно-технического отделения Всесоюзного Совета Народного Хозяйства напомню что во главе ВСНХ стоял в те годы всесильный Феликс Дзержинский якобы занимаясь исследованиями гелиодинамики и лекарственными растениями. Круг вопросов связанных конкретно с деятельностью Барченко и интересовавших шефа Спецотдела Бокия, постепенно расширялся и уже касался не только возможности применения телепатии для получения секретных сведений, но и информации о структуре и идеологии различных оккультных организаций.
Свои лабораторные опыты Барченко совмещает с должностью эксперта Бокия по психологии и парапсихологии. В частности, Александром Васильевичем разрабатывается методика выявления лиц, склонных к криптографической работе и к расшифровке кодов. Учёный выступает и консультантом при обследовании всевозможных знахарей, шаманов, медиумов и гипнотизеров, которых в конце 20-х годов активно использует в своей работе Спецотдел. Для проверки этих деятелей одно из подразделений службы Бокия оборудовало чёрную комнату в здании ОГПУ по Фуркасовскому переулку, дом № 1. Одним из медиумов, проверяемых в чёрной комнате, стал режиссер 2-го МХАТа Смышляев, способный в каталептическое состоянии предсказывать различные политические события. Однако сам Барченко выступал против этих экспериментов и сумел даже убедить Бокия в их вредности. Поэтому со временем эксперименты в чёрной комнате были прекращены 62.
Методика Барченко применялись и в особенно сложных случаях дешифровки вражеских сообщений. В таких ситуациях даже проводились спиритические сеансы.
Интересовал его и шаманизм. В конце 20-х годов в рамках научных программ Спецотдела и опытов, проводившихся Барченко, из Горно-Алтайского краеведческого музея были изъяты отдельные предметы шаманского ритуала по «Особому списку ОГПУ». Любопытно что изъятие проводилось целенаправленно и не затрагивало всю коллекцию ритуальных предметов.
В середине 20-х годов секретный сотрудник ОГПУ Николай Валеро-Грачёв получил одно из самых экзотических заданий в истории спецслужб — собрать материалы о так называемом снежном человеке и попытаться его поймать. В это время секретный агент находился в горах Центрального Тибета. Под видом ламы Валеро-Грачёв кочевал со странствующими монахами между монастырями Биндо и Сэра. В этих обителях знали о существовании ми-гё так здесь называли снежного человека. Монахи утверждали, что при встрече он дико воет, но на людей не нападает. Один знахарь сообщил Валеро-Грачёву об использовании жира и желчи существа в тибетской медицине.
«Тут описывали дикого человека как существо тёмно-коричневого цвета, сутуловатое, питающееся насекомыми, птицами и корнями растений. Говорили, что он забирается высоко в горы, что он очень силён, хотя ростом примерно со среднего человека. Встречались и очевидцы, которые находили и трупы ми-гё, утонувших в горных реках. Нельзя сказать, чтобы ми-гё встречались в Тибете на каждом шагу. Тем не менее почти всякий монах сталкивался в течении жизни с ними хоть один-два раза. Обычно такие встречи происходили в моменты, когда лама сидел тихо, без движений, углубившись в молитву», — писал своим шефам Валеро-Грачёв.
Вернувшись в СССР агент привёз несколько старых скальпов ми-гё и составил подробный доклад о своих наблюдениях. В этом докладе он рассказывал, что хотя его желание доставить в один из тибетских монастырей специальную металлическую клетку для поимки ми-гё и вызвало интерес лам, но вскоре их энтузиазм почему-то спал и снежного человека поймать не удалось.
Вскоре начальник Спецотдела поручает Александру Васильевичу проведение во вверенном ему подразделении лекций по оккультизму. Как правило, лекции происходили в доме № 2 по Большой Лубянке. К этому заданию ученый отнёсся со всей серьезностью и снабжал свои выступления многочисленными чертежами и диаграммами. Люди в униформе, сидевшие в кабинете, подробно конспектировали лекции. Среди слушателей Барченко были практически все руководители других подразделений Спецотдела.
Иногда эти лекции проходили в более приватной обстановке вне стен ОГПУ. Тогда к постоянным слушателям присоединялись член ЦК партии товарищ Москвин и заместитель народного комиссара Иностранных дел Борис Стомоняков, курировавший в своём ведомстве направление Синьцзян-Тибет. Эти двое как мы помним являлись членами тайного мистического общества «Единое трудовое братство».
Среди других поручений, которые давал начальник Спецотдела Александру Барченко была например, задача подготовки большой операции по привлечению на сторону Советской власти различных оккультных организаций. Барченко составил проект воззвания советской власти к мистическим сектам и объединениям включавшим послания к тибетским и монгольским ламам, к хасидам, суфийским и дервишским Орденам.
По-настоящему же большим проектом из тех, которыми руководил Барченко, стала организация экспедиции в Шамбалу, которая согласно планам ЕТБ должна была отправиться в Афганистан и Синьцзян в конце лета 1925-го года.
Планировалось что экспедиция под видом паломников выйдя из района Рушан на советском Памире, преодолеет горные кряжи афганского Гиндукуша и попытается выйти на заповедное место в одном из каньонов Гималаев где по утверждению, Барченко находится искомая Шамбала. Руководителем секретного каравана Спецотдела должен был стать сам Александр Васильевич а комиссаром — террорист из ЧК Яков Блюмкин. Полиглот, мастер рукопашного боя, получивший к тому времени опыт нелегальной работы на Востоке Блюмкин как нельзя более подходил на роль комиссара экспедиции. Впрочем, есть сведения, что Барченко был против участия Блюмкина в экспедиции и по этому поводу у него даже случился конфликт с начальником Спецотдела 2.
Задачи, которые поставил Бокий перед Блюмкиным, не ограничивались чисто комиссарством. Как опытный военный разведчик Блюмкин должен был провести рекогносцировку местности оценить положение на Карокарумском перевале, состояние дорог ведущих к границам СССР, наконец — степень концентрации британских войск в этом районе. Понятно что подобная операция должна была проводиться под покровом строжайшей секретности. Положение осложнялось тем что спецслужбы Англии, Франции и китайская разведка вели наблюдение за Блюмкиным, его квартирой в Денежном переулке и даже за его служебными перемещениями. Для того, чтобы скрыть новую миссию Блюмкина, Спецотдел придумал оригинальный ход, и здесь Бокию помог начальник Орграспредотдела ЦК, член «Единого Трудового Братства» Иван Москвин.
Через свою епархию Москвин провёл назначение Блюмкина в Народный комиссариат торговли на должность начальника Экономического управления. В Наркомторге Блюмкин должен был подряд получить две командировки по линии своей официальной работы в Лендревтрест и на заводы Украины. Вместо Блюмкина на Украину поедет некто Артоболевский, специалист по тракторам. Были приняты и дополнительные меры от соглядатаев некоторое время от квартиры Блюмкина в Денежном переулке до Наркомата торговли курсировал двойник Якова 62, 63.
Подготовка экспедиции в Шамбалу шла полным ходом. Барченко вспоминал: «Мне при содействии Бокия удалось добиться организации экспедиции в Афганистан. Экспедиция должна была побывать также в Индии, Синцзяне, Тибете, и на расходы экспедиции Бокию удалось получить около 100 тысяч рублей по тогдашнему курсу — 600 000 долларов — А.П.» 62, 63. Деньги на экспедицию выделялись по линии ВСНХ согласно личному распоряжению Феликса Дзержинского, выступавшего одним из самых горячих сторонником будущего предприятия.
Кроме Барченко и Блюмкина, в число членов экспедиции включили выпускника Института Живых Восточных языков, ответственного референта НКИД и члена «Единого Трудового Братства» Владимира Королёва.
— Я также должен был ехать в составе экспедиции, — рассказывал он, — и мне было предложено пройти курс верховой езды, что я и сделал на курсах усовершенствования в Ленинграде, куда получил доступ при помощи Бокия. Мне было так же предложено Барченко усиленно заняться английским языком. Сам Барченко изучал английский язык и урду (индусский).
Базой для подготовки экспедиции стала арендованная Спецотделом дача в подмосковном поселке Верея 62, 63.
К концу июля 25-го года приготовления в целом были завершены. Наступил наиболее ответственный момент, когда было необходимо провести документы через ряд бюрократических советских учреждений. Чтобы нейтрализовать нежелательную реакцию Народного Комиссара Иностранных Дел Георгия Чичерина, у которого были свои виды на Тибет Бокий предложил Барченко обратиться к нему с рекомендательным письмом от сотрудника Отдела Международных Связей Коминтерна Забрежнева, являвшегося членом масонской ложи «Великий Восток Франции». Забрежнев ещё с 1919-го года занимался связью с Французской Компартией и был одинаково известен как в Наркомате Иностранных Дел, так и в Спецотделе. Идея оказалась удачной. «Чичерин вначале отнёсся к моим планам доброжелательно,» — будет вспоминать Барченко.
Для того чтобы окончательно закрепить успех, 31 июля Бокий, Барченко и начальник лаборатории Спецотдела Гопиус пришли на приём к Чичерину и после недолгого разговора с ними, тот составил для Политбюро положительное заключение по поводу предстоящей экспедиции. Приведу фрагмент из этого весьма примечательного документа.
"Некто Барченко уже 19 лет изучает вопрос о нахождении остатков доисторической культуры. Его теория заключается в том, что в доисторические времена человечество развило необыкновенно богатую культуру, далеко превосходившую в своих научных достижениях переживаемый нами исторический период. Далее он считает, в среднеазиатских центрах умственной культуры, в Лхасе, в тайных братствах, существующих в Афганистане и тому под., сохранились остатки научных познаний этой богатой доисторической культуры. С этой теорией Барченко обратился к тов. Бокию, который ею необыкновенно заинтересовался и решил использовать аппарат своего Спец. Отдела для нахождения остатков доисторической культуры. Доклад об этом был сделан в Коллегии Президиума ОГПУ, которое точно так же чрезвычайно заинтересовалось задачей нахождения остатков доисторической культуры и решило даже употребить для этого некоторые финансовые средства, которые, по-видимому, у него имеются. Ко мне пришли два товарища из ОГПУ и сам Барченко, для того чтобы заручиться моим содействием для поездки в Афганистан с целью связаться там с тайными братствами.
Я ответил, что о поездке в Афганистан и речи быть не может, ибо не только афганские власти не допустят наших чекистов ни к каким секретным братствам, но самый факт их появления может повести к большим осложнениям и даже к кампаниям в английской прессе, которая не преминет эту экспедицию представить в совершенно ином свете. Мы наживем себе неприятность без всякой пользы, ибо, конечно, ни к каким секретным братствам наши чекисты не будут допущены.
Совершенно иначе я отнёсся к поездке в Лхасу. Если меценаты, поддерживающие Барченко, имеют достаточно денег, чтобы снарядить экспедицию в Лхасу, то я даже приветствовал бы новый шаг по созданию связей с Тибетом при неприменном условии, однако, чтобы, во-первых, относительно личности Барченко были собраны более точные сведения, чтобы, во-вторых, его сопровождали достаточно опытные контролёры из числа серьезных партийных товарищей и, в-третьих, чтобы он обязался не разговаривать в Тибете о политике и, в особенности, ничего не говорить об отношениях между СССР и восточными странами. Эта экспедиция предполагает наличие больших средств, которые НКИД на эту цель не имеет.
… Я безусловно убежден, что никакой богатейшей культуры в доисторическое время не существовало, но исхожу из того, что лишняя поездка в Лхасу может в небольшой степени укрепить связи, создающиеся у нас с Тибетом" 2.
Бокий сообщил наркому, что документы членов экспедиции давно лежат в визовом отделе посольства Афганистана и уже решена дата отъезда. Чичерин удивился такой поспешности и поинтересовался перед самым уходом посетителей, согласованы ли планы экспедиции с начальником разведки Михаилом Трилиссером. Бокий ответил, что ещё на Коллегии в декабре проинформировал Трилиссера о плане этой операции, и глава ИНО голосовал в её поддержку и что в принципе этого достаточно.
Это заявление насторожило Чичерина, и он, позвонив начальнику разведки, в двух словах пересказал разговор с Бокием. Трилиссер был взбешен.
— Что вообще себе этот Бокий позволяет?! — кричал он в трубку.
Трилиссер попросил Чичерина отозвать своё заключение. И сразу же после этого телефонного звонка посетил заместителя председателя ОГПУ Генриха Ягоду и рассказал о случившемся. Несмотря на то что Бокий пользовался прямой поддержкой Дзержинского и некоторых членов ЦК, Трилиссер и Ягода договорились о совместных действиях по блокаде экспедиции. Тогда же они навестили Чичерина и заставили его полностью пересмотреть свои взгляды на экспедицию.
В результате всех этих дрязг экспедиция была отменена в самый последний момент 1 августа 1925-го года Чичерин дал о ней отрицательный отзыв. В новом письме в Политбюро нарком иностранных дел заявлял что «руководители ОГПУ теперь сомневаются в том следует ли вообще отправлять экспедицию Барченко ибо для проникновения в Тибет имеются более надёжные способы. Тов. Ягода и Трилиссер обещали мне, что всякие шаги по организации экспедиции в Тибет будут предварительно исчерпывающим образом обсуждены с НКИДом» 2.
Но несмотря на все козни, один из членов экспедиции всё же отправился в район Шамбалы. Этот человек не нуждался ни в визах, ни в документах на бюрократические формальности он всегда смотрел свысока. Ему достаточно было устного приказа, чтобы пройти сквозь любые границы. Это был Яков Блюмкин.