– Да месяц где-то еще, – ответила Надя беззаботно.
– А! Ну норм! – тоже не сказать что беспокоясь, воскликнула Ольга. – Проблем никаких нет, Надюш. У меня есть тут небольшой швейный цех. Я могу его отдать бывшей жене вашего злодея и запустить цепочку поступков, которые приведут к воскрешению вашей Наташи. Только у нас тут вообще тоже есть проблема. И без Прасковьи и ее гомункула никак.
– Так у вас же там четырехсотлетняя работает! Точно помню! – удивилась Надя.
– Ой, Надя, – вздохнула Ольга, и, к своему удивлению, Прасковья услышала легкое раздражение в этом вздохе. – Работает, да. Точнее, она у нас есть. Только у нее, похоже, посттравматическое расстройство. А про ее возраст лучше не говори, Надя, потому что это прямо по больному месту. Четыреста лет, ума нет… Представляешь, до чего дошло, мы с херувимом скооперировались, чтобы ей помогать. Остальные разбежались от греха подальше. Ладно херувим у нас в адеквате, слегка пьющий, но женился на старости лет, такой уже поживший. Да и я замужем…
– Что ты замужем и с детьми, это я помню, – сказала Надя.
– В общем, – как бы не услышала Ольга, – за вычетом проблем с оккульттрегером, у нас тут такая беда, о которой я не могу ничего сказать по телефону, не могу приехать и рассказать, не могу написать письмо, не могу выслать эсэмэс. Мы в тупике, Надя. У нас на весь город только один свихнувшийся оккульттрегер и один херувим, да и тот довольно старый, может, у него в любой момент инфаркт или еще что. С чертями получше, но в данный момент толку-то от нас?
– А чего раньше не позвонила, если все так серьезно? – спросила Надя.
Возникла пауза, в которой угадывался ответ, что Надя такая легкомысленная, как стрекоза из басни, а у нее в городе более-менее всё в порядке, что оккульттрегеров в ее городе пусть и убивают, но их пока два, да и херувимов побольше будет. Опытная старшая сестра оказалась в худшем положении, чем младшая, и не могла справиться с этим сама. Это был сильный удар по гордости.
– Понятно, – вздохнула Надя. – Боишься, что из Питера позвонят, спросят, как дела, а я все возьми и выложи.
– Да если даже и не позвонят, – сказала Ольга. – Я бы знала, что не могу справиться. А тут такой бартер выгодно подвернулся, смогу с тобой рассчитаться.
– Ну еще ничего не решено, – ввернула Надя ангельским голоском. – Прасковья ведь еще не согласилась. То, про что ты не можешь говорить, оно ведь опасное? Не зря же у вас там так богато оккульттрегеров. Остальные куда-то делись, а последняя кукушкой поехала. Это же не на пустом месте.
– Очевидно, да. Не зря, – признала Ольга. – Но тут вот обещаю полную поддержку вашей человеческой женщине. Да и Прасковье заплатим сверх стеклянного потолка, побрякушек накидаем, обещаю. Мы в отчаянии. Хоть бросай все и съезжай.
Брови у Нади дрогнули от удивления, а на лице появилось беспокойство.
– Ты как? – спросила она у Прасковьи.
– Ждите завтра, – ответила Прасковья.
– Даже могу сама за тобой заехать. Или Васю прислать, – торопливо пообещала Ольга.
– Да нет, спасибо, мы сами, – тоже торопливо отказалась Прасковья. – Сейчас только с циститом разберемся, но это буквально до вечера, а завтра с утра выдвинемся. Ты адрес скинь, куда подъехать.
– С циститом? – не поняла Ольга.
– Долго рассказывать, – откликнулась Надя.
А Прасковья вспомнила недоуменно раскрытые карие глаза Маши, когда та рассказывала вполголоса: «Такое странное чувство. Я его никогда не испытывала. Я понимаю, что это боль. Но для меня это всегда было просто словом».
Маша мяла в руках очень белый платок, от которого до Прасковьи, сидевшей на противоположном конце стола очередной кофейни, куда затащила их Надя, доносился отчетливый, но тонкий запах духов.
«Пошла к врачу, – говорила Маша. – Он, конечно, сразу диагноз поставил. Потому что для него очевидно было, что́ со мной. Выписал таблетки, а они не помогают от слова “совсем”. Ужас какой-то».
«Ну, тут сложный случай, – отвечала ей Надя. – Конечно, не повезло тебе связаться с таким типом. Погоди, когда мы тебя вытащим, он тебя еще преследовать начнет, вот увидишь. Такой сразу не отстанет. Это не ты к нему вселилась, а он к тебе». – «А так бывает?» – удивилась Маша. «Чего только не бывает! – поддержала Надю Прасковья. – Но не переживай, с болячкой мы тебе поможем справиться. Есть врач от такого?» – спросила она у гомункула. «Да, – сразу ответил гомункул. – Только не совсем врач. Фармацевт Ильина Евгения Петровна. Но проданные ее рукой лекарства помогают от демонических болезней». – «Вот! – сказала Прасковья. – Или в сети ее поищи, или мы у херувима спросим, где она околачивается, в какой аптеке и по какому адресу эта аптека. Жаль, что к херувиму придется обращаться, конечно, но ничего не поделаешь, из нас с мелким (она кивнула на гомункула) адресная книга не ахти». – «Спасибо…» – сказала Маша.
– …Спасибо, – сказала и Ольга под конец разговора. – Мы тебя на автовокзале встретим, слушай, все что угодно, только приезжай как можно скорее, правда. Такое тут вообще, сама увидишь эту красоту. Не хочется город терять.
– Успокойся, сестричка, – сказала Надя, с удовольствием играя в доброту и, кажется, правда испытывая радость, что может помочь, что уже помогла. – Прасковья сказала, что приедет, – значит, приедет.
– Просто такое чувство с этим всем, что у меня у самой уже ПТСР, – призналась Ольга и положила трубку.
Надя широко улыбнулась и не удержалась от шутки:
– Буквально месячник больных чертей у тебя, Прасковья. У одной ЗППП, у другой ПТСР.
– У третьей СДВГ, – нашлась Прасковья, на что гомункул откликнулся одобрительным смешком.
– Сиди молчи там! – с несерьезной сердитостью обернулась к нему Надя и притормозила возле дома Сергея, куда они, собственно, и ехали, потому что тот номер, что был указан в телефоне Прасковьи, не отвечал. Оставалось надеяться, что херувим дома.
Прасковья не успела выйти из машины, а Сергей уже торопливо вылезал из подъезда, борясь с ветром, который давил на дверь, как на парус, и не давал ей открыться. Игра света и тени, бурки, трясущиеся небритые щеки, меховой жилет делали Сергея похожим на Левченко из фильма «Место встречи изменить нельзя», но, когда херувим вывалился наружу с трепыхающимся в кулаке тетрадным листом, эта иллюзия рассеялась – в лице Сергея не было той замечательной печали актера Виктора Павлова; клонимый ветром, скользя на утоптанном снегу двора, веселый и поддатый Сергей радостно ухватил Прасковью за локоть и стал совать листок ей в карман пальто. На листке, куда Прасковья мельком заглянула, был адрес аптеки, где работал чудесный лекарь.
– Всё тут записал! – сказал он. – Не потеряй!
– Как дела у тебя? – спросила Прасковья, но не стала дожидаться ответа и задала еще один вопрос: – Что ж ты про болячку ничего не сказал?
– Так Маша у меня не под круглосуточным присмотром. Не как ты. Я могу за ней не подсматривать, если не хочу. А всякие интимные ее дела меня не очень интересуют. Она светлый человечек, ты же видела. Не хотелось этот образ рушить физиологией, как с тобой.
– М-да, человечек, – ответила Прасковья. – А про меня лучше не напоминай. Обо многом забываю, порой о нужном, но вот мысль о том, что за мной круглые сутки херувимы смотрят, из головы никак не улетучивается. Как представлю, что ты, именно ты, в ванной за мной подглядываешь, даже не желая этого…
– Ну почему же не желая? – запросто заявил Сергей. – Еще раз повторюсь, как и всегда повторялся, когда речь об этом заходила. Не буду скрывать, несколько раз, когда ты фигуристой была, я даже этим воспользовался от тоски и одиночества, когда накатывало.
Он помолчал. Уточнил:
– Передернул на тебя, так сказать. Было дело, ввела ты меня во грех.
Прасковья вздрогнула, как от озноба, да и от озноба тоже:
– Вот где-то ты молчишь, а где-то объясняешь, хотя тебя даже не просят, – сказала она. – Давай беги уже обратно домой. Башку не застудишь, потому что нечего уже застужать, а какие-нибудь почки…
Впрочем, Сергей, не дослушав, уже семенил обратно, дыша на руки, прижимая руки к мерзнущим на ветру ушам. На крыльце он обернулся, и до Прасковьи донеслось его «спасибо».
– Вали уже! – махнула рукой Прасковья.
Она хотела крикнуть ему вслед, что вместо словесной благодарности лучше бы он помог с Наташей, но даже если бы крикнула, не успела бы: Сергей выждал паузу между порывами ветра и юркнул в подъезд к своей кошке и своей женщине.
– Забавный он все же парень, – сказала Прасковья Наде, подразумевая, что Сергей идеально вписывался в пейзаж из этакого сказочного домика и двора, словно специально оформленного в духе нового реализма: тут были и турники, и какие-то кольца с облезлой краской, и ржавые мусорные баки, и граффити на стенах, фонарных столбах, и пластиковые окна в домах, построенных еще в середине прошлого века.
– Херувимы – чудики такие, в отличие от вторых, – одобрительно заметила Прасковья зачем-то.
Когда она это сказала, ей показалось, что один из неназванных городских престолов задел крылом автомобиль, в котором они сидели, потому что приборная панель слегка мигнула, дав зеленоватый отсвет на серьезное лицо Нади.
– Вот, – Прасковья достала из кармана смятый листок. – Звони. Утешим девку, облегчим ей жизнь на новом месте. А то как-то не очень приветливо ее наш город встретил, согласись?
– Мне кажется все же, это не город наш, а мы его, – поправила Надя.
– Пусть так, – легко согласилась Прасковья, стараясь не думать о том, что ждет ее завтра.
Глава 8
Стоило прибыть на место, и тут же вся дорога – ранний подъем, пересадки, ожидание между пересадками – схлопнулась в мимолетное, очень компактное воспоминание, где не было места неудобству и усталости. А меж тем до Серова, бывшего Надеждинска, она и гомункул добирались чуть ли не двенадцать часов. Усталости не было, а вот мрачные мысли сами собой лезли в голову, подстегиваемые невольным страхом.