После разговора с начальником Прасковья все же дозвонилась до Нади, чтобы уточнить детали своего прошлого.
– Ну да, примерно так все и было. Увела, – подтвердила Надя таким голосом, будто у нее был хвост и ей его слегка прижали. – Увела, угробила и забыла. Извини, сейчас правда некогда, а если мама узнает, что мы с тобой общаемся… она и так знает, но не хочет, чтобы это происходило, когда она в городе… это такой головняк, что просто невозможно.
– Подожди, подожди, – попросила Прасковья. – А ты почему не в обиде? Я вполне понимаю маму твою. Но это же, кроме всего прочего, отец твой. Был.
– Паша, я потом объясню, умоляю тебя… – прошептала Надя скороговоркой.
С того берега телефонного звонка послышался чужой незнакомый голос, но такой, что Прасковья ощутила, будто ее переместили в телестудию канала «Культура» и все гости говорят про Кандинского, Книппер-Чехову, Мариуса Петипа, а когда слово дают Прасковье, она может сказать только, что от помойки во все времена года почему-то всегда пахнет одинаково: смесью слегка забродивших арбузных корок и сырыми газетами.
– Надеюсь, это не эта твоя подружка… – сказал голос с некоторого отдаления.
– Ладно, поняла, – сказала Прасковья. – Звякни, когда освободишься.
– Целую, – с благодарностью прошептала Надя, прежде чем положить трубку.
Прасковья пару дней занимала себя тем, что придумывала, к кому из знакомых чертей упасть на хвост; выбор был невелик, нерешительность и то, что со всеми этими бесами за пределами соцсетей она не общалась очень давно, привели ее… к чему? Она решила совсем отстраниться от нечистой силы, покуда все не устаканится само собой.
Она знала, что в ближайшее время ей и так хватит личного ада, связанного с Егором, поэтому она, сама себе напоминая некоторых суеверных людей, которые посещают церковь, только чтобы свечку себе на удачу поставить, решила навестить Сергея в его похожей на чистилище халупке. Как Прасковья и ожидала, застать его сразу не удалось. Несколько дней подряд на стук в дверь никто не откликался, разве что однажды тоскливое мяуканье доносилось изнутри, но и оно умолкло, когда Прасковья поколотилась в дверной косяк. Она и на кнопку звонка давила каждый раз, прежде чем постучать; неизвестно, на что Прасковья надеялась, – звонок все время молчал.
В целом дом Сергея с уходом холода, снега, льда и приходом зелени и солнца перестал выглядеть тоскливо и безнадежно – добираться до места, где жил херувим, ждать его было даже приятно. Уже при повторном его посещении Прасковья, хотя это и было не по пути, заворачивала в «Сабвей», закупалась там, а затем перекусывала у херувима во дворе, с удовольствием посматривая на гулявшие повсюду парочки, мам с колясками, подслушивая за людьми обрывки их телефонных и обычных разговоров. Прасковья появлялась там и в рабочие дни: когда с утра, если была во вторую смену, когда вечером, после работы, и в сумерках ей было во дворе Сергея уютнее всего: еще не повылезали мухи, мошки и комары, но с приходом темноты уже не холодало, как всего неделей ранее, поэтому местные начали тусоваться на улице допоздна – и взрослые, и дети, в воздухе мелькали огоньки сигарет, ветер доносил до Прасковьи сладкие дымы парящих вейпов, там и сям возникали светоотражающие полоски на одежде бегавшей во мгле малышни, фары на велосипедах и самокатах бесшумно пролетали мимо нее, помигивая среди кустов акации и тополей, каждый уличный фонарь состоял как бы из трех не соотнесенных друг с другом частей: пятна́ света на асфальте, лампы в пустоте и фрагмента столба, подвешенного мраком между ними.
Продлилось это счастье недолго. Два неприятных события случились почти одновременно, выпали Прасковье одним вечером. Во-первых, погода испортилась, и Прасковья, в очередной раз отправившись к Сергею, запоздало догадалась, что теперь точно застанет Сергея дома, потому что он не сможет больше развлекать себя алкоголем где-нибудь под открытым небом. А во-вторых, выйдя из дома, не с первого раза открыв зонтик навстречу весьма частому дождю, чтобы дойти до автобусной остановки, она заметила, что за ней следят. Второе ее не сильно напугало, не очень даже и впечатлило, но, чтобы следившие за ней люди не вышли на херувима, мало ли, она слегка поплутала по городу, простужаясь и сбрасывая хвост. Противный дождь расстроил Прасковью гораздо больше, поскольку появилась она у Сергея в совершенно расшатанном виде. Таком, что открывшая дверь подруга Сергея даже не стала спрашивать, кто она такая, а, увидев стучавшую зубами Прасковью, потащила ее в кухню, зажгла духовку и посадила перед синим огнем, как перед пламенем камина. Шатаясь, нарисовался херувим и только кивнул на вопрос подруги:
– Еще одна племянница твоя? Похожа на тебя, в отличие от других… Тоже вроде кошки. Только ты драный, а она мокрая.
Женщина была трезвая, что сразу же объяснила, хотя Прасковья и не успела ее ни о чем спросить:
– А мы тут расписались, никто даже не появился, родственнички… Ребеночка ждем скоро.
Сергей, стерильный, как все херувимы, переглянулся с Прасковьей, не выказывая печали, та в свою очередь не показала ни сочувствия, ни насмешки, пока жена херувима стаскивала с Прасковьи одежду, натягивала на ее ноги шерстяные носки, здоровенную кофту откуда-то притащила и накинула на гостью, сунула ей в руки полбутылки полусладкого красного, шикнула на Сергея, когда он издал горлом протестующий звук.
– Чего глазки друг другу строите? – заметила их гляделки жена Сергея. – Секреты какие-то семейные?
– Да какие секреты? – Сергей уютно скрипнул голосом посередине слова «секреты». – Вот, заскочила девка. Видно, неприятности.
Как только гомункул прекратил быть полностью Прасковьиным, херувим перестал видеть ее постоянно, не сидел у нее в голове. Для того чтобы узнать, где она, что с ней, ему нужно было совершить некоторое усилие, которого он делать, очевидно, не желал. Сергею было абсолютно лень заниматься телепатией и узнавать, насколько Прасковье грустно или плохо либо, наоборот, легко и хорошо. Один отвалившийся от его мозга местный оккульттрегер снял часть груза с безостановочно работавшей головы, что Сергея, очевидно, не огорчало. Прасковья почесала висок указательным пальцем, со значением поглядывая на Сергея, предлагая ему прочитать ее мысли, но он мягко улыбнулся, вздохнул и едва заметно покачал головой, тогда Прасковье пришлось сказать вслух:
– Всё в порядке. Просто давно не виделись. Может быть, вам как-нибудь помочь? Теми же деньгами…
– Ты сама-то как, помощница? – иронично спросила Прасковью женщина. – Что-то незаметно, что у тебя самой все хорошо по деньгам. Вон какая ты вся.
Прасковья все еще стучала зубами, поэтому женщина чуть ли не насильно опрокинула в нее часть вина из бутылки.
– Я серьезно, – сказала Прасковья, обращаясь к женщине. – Вам на карту можно скинуть? Это без проблем, потому что у меня тут удачная халтура подвернулась. Лучше даже вам, потому что дядя Сережа их на… – Прасковья глянула на Сергея, не желая обидеть его еще больше, чем он и так был обижен жизнью, – …на какие-нибудь пустяки потратит.
Женщина увидела эту заминку в словах Прасковьи и так заразительно рассмеялась в потолок, что и Прасковья не сдержала улыбки.
– Ой, я не могу! – обняла женщина Прасковью. – Что он вам такого хорошего сделал, раз вы к нему ходите, девочки? «На пустяки»! Да, на пустяки он может! Он их на пустяки и тратил все эти дни, пока погода хорошая была. Только и ходила за ним, чтобы он башку свою дурную где не свернул!
– Вообще-то я тоже зарабатываю, – негромко вступился за себя херувим.
– А никто и не спорит, котик! – отозвалась жена Сергея. – Господи, конечно, зарабатываешь! Но согласись, что всякое у тебя бывает бесячее, вот как недавно.
– Тут не поспоришь, – согласился херувим, улыбнувшись одной половиной рта. – Но я ведь сразу предупреждал, что не могу без этого. Ты вроде не против была.
– Да я и сейчас не против, если без концертов.
Прасковья любила наблюдать за отношениями алкогольных херувимов и обычных женщин, хотя такое происходило на ее памяти не слишком часто. Каждая из них умудрялась облагородить помятого дружка, даже если сама не являлась образцом добропорядочности. Прасковья увидела явное благополучие, которым оброс Сергей с того времени, когда она видела его последний раз. Сергей был выбрит, стрижен, цвет лица у него стал как будто здоровее, опять же треники на нем были то ли чистые, то ли новые – даже и непонятно! – футболка белая, носки, пушистые тапки в клеточку – пусть все это сидело на Сергее неровно, косо, будто неправильно сшитое, но херувим и не должен был выглядеть привлекательно, он на это не подписывался. Правда, женщины среди бесов порой находили в ангельской внешности что-то безумно возбуждающее интерес и вообще. Если херувим не тыкал в такую заточкой, когда она приближалась, если возникал взаимный интерес, вот тогда происходило то, на что Прасковья без содрогания смотреть не могла. Оба превращались в обычную пьющую парочку, женщина-черт буквально сгнивала за несколько лет до самого непотребного состояния, и ничего нельзя было с этим поделать, такие у реальности были правила. Сторонние люди обычно говорили на это: «Такая девушка была, что она в нем нашла? Во что превратилась!»
Жена Сергея бесом не была, поэтому посвежела, будто пила соки из херувима, но и он, похоже, пил из нее соки, такой у них происходил взаимовыгодный обмен. Прасковья добилась, чтобы херувимова супруга продиктовала ей номер своей карты. Затем Прасковья поборолась с банком, который сначала заблокировал платеж в двести тысяч, требуя подтверждения, а стоило деньгам уйти, как в кармане халатика хозяйки дома коротко прозвучало эсэмэс, и оказалось, что сообщение упало на довольно обширный смартфон. Такую вещь Прасковья в обычном своем состоянии позволить себе не могла. Прасковья, не скрывая удивления, посмотрела на Сергея и только тогда заметила, что карман его треников оттягивает здоровенный четырехугольник мобильного телефона.