– Да уж вижу, что не местные! – все так же неприветливо фыркнула тетка. – Смотря какое. «Жигулевское» – пятьдесят две копейки. «Ячменный колос» – пятьдесят пять.
– Огромное вам спасибо! – сердечно поблагодарил Димыч, слегка поклонился и принялся отступать к выходу, невольно оттесняя туда же и Андрюху.
Так они и покинули странный магазин, где ничем не торговали, – пятясь, как раки.
– Короче, по полтиннику будем торговать. Скинем сотни две банок – на топливо хватит!
Спустя пять минут Димыч осознал, насколько он заблуждался. Нет, пиво пошло на ура, тем более, что гости из двадцать первого века, изыскав решимость, подошли к очереди с открытыми банками в руках как раз в момент, когда вожделенное окошко закрылось и за мутным стеклом образовалась белая с черной надписью табличка: «Пива нет». Поэтому очередь охотно переметнулась к трейлеру, как только выяснила, что в банках именно пиво, да еще явно повыше качеством, чем в разлив…
В общем, кормовой отсек трейлера опустел за четверть часа. Сорок два полных ящика и россыпь, оставшаяся от набегов из «Десны», ухнули без следа. Димыч удовлетворенно складировал в сумочку-напузник местные купюры – смешные, незнакомые, без родимого двуглавого орла и с профилем незнакомого бородатенького индивида вместо привычного лика государя императора анфас. На купюрах меньше десятки портрета не было: пятерку украшали легко узнаваемые кремлевские башни, только почему-то с пятиконечными звездами на шпилях. Кроме того, наличествовали сюрреалистические зеленые бумажки достоинством в три рубля – не два, а три! Ну, и, естественно, рубли. Правильного, кстати, цвета, но вида, понятно, незнакомого. Мелочь тоже была со странностями: например, самые мелкие монетки – копейка, две, три и пять были желтыми. А покрупнее, до рубля включительно, – белыми. Парадокс…
Особенно Димыча впечатлил юбилейный металлический рубль с фигуркой все того же бородатенького индивида, простершего руку, и второй, явно изображающий какой-то памятник в виде громилы с мечом в одной руке и маленькой девочкой в другой. Монеты были увесистые, большие – только очень довольный собой режим мог чеканить такие блямбы для свободного обращения.
В общем, с трудом, но все-таки справившись с возмущением очереди, желавшей еще невиданного здесь пива «Янтарь», откочевали в тихий дворик, а потом заманили туда же бензовоз и залились топливом под завязку. Да и вопрос, куда ехать, решился неожиданно просто и скоро: Малый встретил у соседнего дома двух волосатиков с гитарой в кофре и мимо пройти, конечно же, не смог. Спустя десять минут Малый, Данил, Костик, оба волосатика и почти все болельщики сидели в кубрике «Десны» и курили какую-то дрянь. А Димыч с Андрюхой внимательнейшим образом изучали местную карту, пожертвованную волосатиками, где жирным крестом был отмечен небольшой подмосковный городок Можайск. Именно там нынешним вечером стартовал какой-то полуподпольный рок-фестиваль. А точнее, даже не в самом Можайске, а где-то под ним. Волосатики сказали, что ближе к месту подскажут как ехать: оба уже бывали там на концертах.
И еще Димыч почему-то запомнил, что на месте Твери в этом мире находится город Калинин.
10. Come Taste The Band (1975)
Доехали быстро и на удивление спокойно. Местная автоинспекция, к великой радости Димыча, Андрюхи и Шуры, на короткий автопоезд внимания более не обращала, а остальным было все равно: обкурились до полуобморочного состояния и полегли в кубрике. Андрюха поворчал было, но в конце концов счел, что пассажиры, впавшие в лежку, лучше пассажиров буйных.
– Фиг с ними, доеду без подмены, – сказал он. – А все как раз воспрянут аккурат к установке аппарата.
– Пра-ально! – поддержал Федяшин, перебравшийся в кабину. – Ты газку-то поддай – тащимся, как «Руссо-Балт» сорок девятого года по беломорской гати…
Андрюха немного поддал – насколько позволяла дорога.
Волосатики-аборигены заодно научили, где и как при местной скудости следует закупаться съестным – закупились еще на выезде из Смоленска. Провизия была, мягко говоря, странной и в другое время никто из проспектовцев и свиты на такое не позарился бы и в сильном поддатии, но треволнения перехода да некоторый налет экзотики в итоге примирили с необходимостью намазывать бурую консистенцию, именуемую «икра кабачковая», на хлеб и вкушать кильки в томате, состоящие, казалось, из сплошных хвостов и глазастых голов. У килек взгляд был не менее печален, чем у недавней рыбы в замороженном брикете. Видимо, печальный рыбий взор был неотъемлемой приметой этого мира и вообще этой эпохи, наравне с бородатым индивидом, чей лик украшал здесь все и вся: от купюр и монет до придорожных щитов и барельефов.
Музыки по радио тут не было как класса: между новостями, от которых сводило скулы и мутилось в сознании, передавали либо что-то посконно-народное, либо что-то совершенно несъедобное и по интонациям – жутко патриотическое, либо классику. Путь коротали в досужем трепе. Тот факт, что все ездоки на рус-Вудсток находятся в чужом времени да еще вдобавок в совершенно чужом мире уже, вроде, и не удивлял: привыкли. Удивлялка переполнилась и отрубилась.
– Я представляю, как мы здесь всех уберем, если у них такая музыка, – заметил Димыч перед тем, как окончательно выключить радио.
Заодно в который раз обсудили примерный порядок песен. Федяшин торопливо дописывал скрипты обещанного лазерно-светового шоу. В общем, глазом не успели моргнуть, как в окошечко забарабанили из кубрика.
– Ща налево поворот нарисуется! – сообщил один из волосатиков-аборигенов. Рожа его вельми измята и припухша была. – Туда и рули!
Приехали в сущее село вместо чинного уездного городка. По улицам бродили куры и козы, а кое-где – и коровы. Подъехали к заросшему бурьяном и крапивой стадиончику, рядом с которым смутно возвышались какие-то жуткие развалины. Оказалось, это никакие не развалины, а местный клуб, гордо именуемый малологичным словосочетанием «Дом культуры». А остальные дома что – рассадник бескультурья, получается? Проспектовцы отчаялись понять здешнюю логику. Просто мирились с неизбежностью.
– Однако, местный Вудсток обставили с нужной помпой! – заметил долговязый и рыжий Костик Ляшенко, выпрыгнув из «Десны» и немедленно вляпавшись в коровью лепешку. – Село еще то, м-мать!
И принялся оттирать подошву о траву.
Все окрестные кусты и заросли в округе кишели духовными братьями волосатиков-попутчиков. Царство клешей, бисера и портвейна. Странно, но у развалин (пардон, Дома культуры!) практически не скопилось автомобилей. Вся эта гопа добиралась автостопом или электричкой. Как организаторы привезли аппарат – проспектовцы вообще не представляли. И, что самое странное, концерт предполагалось проводить в этом самом Доме. В его обшарпанном до сердечных судорог зале с убитыми деревянными кресельцами. Когда Димыч с Андрюхой сунулись в зал к оргкомитету мероприятия, почему-то названного заморским словом «сейшн», сердца их и вправду дрогнули. На сцене как раз устанавливали аппарат. Старомодный с виду и явно более чем наполовину самопальный.
Недобрый это был мир…
Тем не менее в зале царило бодрое оживление, кто-то кем-то командовал, кто-то таскал колонки, кто-то путался в проводах, кто-то деловито цокал в фонящий микрофон; многие толпились у сцены. Происходил обычный в таких случаях «обмер шворцев»: музыканты показывали друг другу инструменты, выслушивали мнения и высказывали мнения. Димыч с Андрюхой решили, что происходит это чуточку с большей ревностью, нежели они привыкли. Зашедший следом Игорь Коваленко, понятное дело, сунулся смотреть кухню. После осмотра он натурально вспотел и заявил, что за эти дрова не сядет ни за какие блага жизни. На что его снисходительно спросили со сцены:
– А у тебя что, «Тама» или «Премьер»?
Игорь фыркнул в ответ:
– Позарюсь я на это говно заграничное, как же! У меня четвертый «Урал» в российской комплектации плюс брянское железо.
Ответом ему было дружное ржание и вопрос:
– А у гитариста вашего тоже «Урал»?
Димыч не стал уточнять, что в привычных им местах «Урал» не делает гитар. Просто сообщил:
– У меня – «Тверь-поток», у Малого – четырехгребешковая «Суздаль».
Тот факт, что каждый гребешок-звукосниматель Малого стоит, пожалуй, поболе всего в данный момент находящегося на сцене аппарата, Димыч опять же не стал высказывать вслух. В конце концов, они с Малым тоже не с «Твери» и «Суздали» начинали…
На сем дискуссия и заглохла, хотя Димыч видел искривленные в гримасе губы Андрюхи при виде явно самопального корпуса двойной пищалки, на которую неведомый рукодел заботливо приладил самопальную же нашлепку «Marshall». Нашли что лепить!
К идее перенести концерт на улицу организаторы отнеслись более чем прохладно. Не возымели последствий даже клятвенные уверения, что аппарат «Проспекта Мира» по мощности позволит заглушить даже старт «Союза» и «Аполлона» вместе взятых (эта реальность знала и «Союз», и «Аполлон» – проспектовцы по пути успели углядеть у кого-то из аборигенов одноименную пачку сигарет). В общем, удалось договориться, что в перерыве, когда народ выползет подышать воздухом и покурить, «Проспекту Мира» дадут сыграть пару песен.
На том, как говорится, и покалили сростень. Ни один визитер из будущего ни секунды не сомневался: вышедший подышать и покурить народ назад уже не зайдет. К тому же, именно в антракте решили начать халявную раздачу пива.
И отправились проспектовцы разворачивать свой аппарат. Хороший аппарат, российский, без пошлых нашлепок «Peavey» или «Roland».
Шура Федяшин уже успел выяснить, куда тянуть силовой кабель и куда подключаться. Пашка Садов и Муромец с двумя дружками, имен которых Димыч не знал, Федяшину помогали.
Развернуть «Десну» в походно-сценическое состояние было делом нетрудным, тут требовалась не столько физическая сила, сколько знание последовательности операций. Поэтому управились много раньше, чем народ в зале. А уровни всей системы Федяшин привычно выставил по датчикам – сколько раз «Проспект Мира» убеждался, что поправлять ничего особо не придется.