Родер хоть и занимает место на скамье обвиняемых, держится достойно, даже с легкой иронией: он знает, что вся бравада Фирхомбахера — пшик, как и все доказательства, которые лопнут как мыльный пузырь, стоит мне появиться.
Нортон сразу же находит меня, но тут же отворачивается, потому что раньше времени обо мне никому не стоит знать.
Но во всем этом есть один нюанс: если они потребуют, чтобы Ксаррен заглянул в мою голову, ему станет известно много. Слишком много. В том числе то, что настоящей Ариеллы больше нет.
За широким столом из серого камня, с высеченными крылатыми фигурами драконов по бокам, сидят Его Величество, судья в черной мантии и Ксаррен. Мне Родер показал его. Высокий, широкоплечий, мужественный, как и все остальные драконы. В черном мундире с золотой вышивкой. Ксаррен не пугает, но по нему видно, что лучше с ним не сталкиваться.
Все трое ледяными взглядами окидывают сторону обвинения, защиты и весь зал, давая понять, что суд будет беспристрастный, какое бы решение ни пришлось вынести. Мне кажется, даже присутствующие в зале члены совета вздрагивают от этих взглядов.
Секретарь зачитывает все нужные документы, и первым вызывают опекуна Ариеллы. Он держится разнузданно и слишком фривольно.
— … И что совсем возмутительно, генерал Нортон старательно скрывает смерть моей подопечной! — эмоционально вскидывая руки, заканчивает он.
Надо сказать, у Фирхомбахера нашлось очень много претензий к моему мужу. По большей части материальных, связанных с наследством Ариеллы, от которого он не получил бы ни капли, если бы она счастливо и здорово вышла замуж.
Именно поэтому для него просто необходимо доказать смерть подопечной. То есть мою.
— У вас есть что ответить, генерал Нортон? — судья поворачивает голову к Родеру. — Правда ли то, что ваша жена мертва?
Родер не спеша встает, одергивает парадный мундир и смотрит на опекуна Ариеллы.
— Только то, что она жива, — спокойно отвечает он.
Это заставляет вскочить с места только что присевшего Фирхомбахера.
— Ложь! Ее со дня свадьбы никто не видел! Ни ваши слуги, ни посетители! Я нашел свидетельства, что она сбежала, но ее так и не нашли! — он почти орет. — Так что это не более чем отговорка и попытка прикрыть то, что моей подопечной больше нет среди нас.
— Вы ошибаетесь, — с легкой ухмылкой отвечает Нортон. — Но это же вам выгоднее считать ее мертвой, не правда ли? А если еще при этом отправить меня в подземные апартаменты, так вы вообще будете в дамках? Не так ли?
— Да как вы смеете⁈ Ваша честь! Представители Совета! — Фил размахивает руками и разбрызгивает слюну. — На меня пытаются давить!
— Господин Фирхомбахер, — обращается к нему судья. — К кому перейдет наследство в случае гибели вашей подопечной, Ариеллы Нортон, урожденной Фелис?
Опекун спотыкается на этом вопросе, но потом находит в себе мужество признать:
— Ко мне.
— А если… генерал Нортон будет осужден? — продолжает судья.
— Тогда… его часть семейного капитала, причитающегося Ариелле, тоже перейдет ко мне, — скрипит зубами Фирхомбахер. — Но я же не ради денег это все делаю! Только во имя памяти моей дорогой Ариеллы!
Судья что-то помечает в своих записях, которые он ведет с самого начала выступления опекуна. Фил не успокаивается и продолжает истерично доказывать свою правоту, а я медленно поднимаюсь с места, хотя этого никто, кроме стражников, охраняющих двери, не замечает.
Я иду по проходу в своем темном одеянии и с вуалью, как какая-то черная проклятая невеста. Но пожалуй, для Фирхомбахера я буду символом его трагичного будущего.
— Генерал Нортон использует свое положение и связи с драконами, чтобы скрыть смерть…
— Кого? — наконец, подаю голос я, и все обращают на меня внимание.
— Смерть моей подопечной… Ариел… лы… — с каждым звуком менее уверенно произносит опекун.
Я откидываю вуаль назад, показывая свое лицо. Не улыбаюсь, не хмурюсь… Смотрю на него спокойно и равнодушно, хотя, наверное, сейчас бы мне злорадствовать и радоваться, что Ариелла… Бедная, несчастная девушка будет отомщена. За все то, что ей пришлось пережить.
Но я уверена, что ее душа уже получила новую жизнь там, где ее будут любить, где у нее будет много улыбок и счастья. Если у драконов действительно есть божественная Праматерь, в которую они верят, то она об этом позаботилась, когда призывала мою душу в это тело.
— Господин Фирхомбахер, — обращаюсь я к опекуну, — мне кажется, в ваших сведениях где-то есть ошибка. Остается только понять, преднамеренная или нет. Ведь я вполне себе жива, здорова и… счастлива замужем.
Мы пересекаемся взглядами с Нортоном, и я вижу в его глазах нежность, поддержку и обещание, что, как только все закончится, он укроет меня своей любовью и защитой, чтобы подобных ситуаций больше не было. Но… мне ли, выходившей против орков, бояться Фирхомбахера?
— Мне принесли доказательства… — сжимая в руках какие-то бумажки, произносит Фил. — Ты не могла… Ты не могла выжить! Ты должна была сдохнуть еще на свадьбе!
Это оказалось… Просто. Быстро. Мне даже не пришлось говорить и половины из того, что я запланировала, чтобы вывести его на импульсивное признание.
В зале начинается гомон, и судье приходится создать какое-то шумовое плетение, чтобы привлечь к себе внимание. Фил в панике оглядывается по сторонам, чтобы придумать, как выбраться из того, во что он себя загнал, но помощи ему ждать неоткуда.
— Господин Фирхомбахер? — переспрашивает судья. — Как вы можете объяснить ваши слова?
— Это не Ариелла! Проверьте ее! — орет Фил и выглядит как человек, едва держащий равновесие на краю пропасти. Секунда — и его ничто не спасет.
Ксаррен переводит на меня взгляд, а по спине бегут мурашки. Мне нужно придумать, как доказать, что я Ариелла. Мои тайны должны оставаться моими.
— Я могу рассказать многое из моего прошлого, — говорю я ледяным голосом, таким же, как зимние ночи в чулане под крышей. — Про то, как меня запирали одну в темноте, как, намеренно обвинив в непослушании, остановили мое обучение. Хотя на самом деле вы жутко испугались, когда поняли, что стихийная магия легко мне подчиняется, даже если изучать ее как бытовую. Помните, тот первый раз, когда я больше недели провела на чердаке?
Вот теперь в глазах Фирхомбахера по-настоящему плещется страх. Это точно знали только Ариелла и Анна.
— А еще то, как вы вручили мне письмо из «Храма», которое оттуда никогда не отсылали? И потом заставили поехать туда, несмотря на то, что в ту погоду это было небезопасно? Ведь это было срочно, правда? Чтобы мое имя как раз попалось генералу Нортону.
— Это могла растрепать дура-служанка! — парирует Фил.
— Так вы не отрицаете, что жестоко относились к своей подопечной? — цепляется за главное судья. — И то, что письмо не было настоящим?
Фил медленно и обреченно опускается на скамью, понимая, что сам себя выдал. Окончательно и бесповоротно. Я облегченно выдыхаю: мне не нужно проходить проверку Ксаррена, не нужно бояться, что мои секреты выплывут наружу.
— Позвольте, я дополню, — Родер выходит вперед и передает стопку бумаг судье. — Дело в том, что все сложнее, чем кажется. Господин Фирхомбахер действовал не один, это был гораздо более далекоидущий план, целью которого была дискредитация всех драконов. Я должен был оказаться лишь первым.
К словам Нортона прислушиваются уже все в зале, а за спиной Фирхомбахера, как тени, возникают стражники, готовые поймать и арестовать, если вдруг он захочет сбежать или вычудить что-то.
Родер рассказывает о том, что помогло вскрыть его с генералом Тарденом расследование. Храмовник Нгол, который долгие годы был схиром рода Нортонов, подготовил и осуществил достаточно сложную махинацию, включающую очень много тонкостей, часть из которых еще будут расследовать.
Если мы предполагали, что с помощью символов связи на теле, которые выглядят как татуировки, Фирхомбахер связывался с орками, то на деле оказалось все иначе. Это схир Нгол с помощью подобной контактировал отдельно с орками, отдельно с Фирхомбахером и, соответственно, координировал их действия.
Он передавал сведения о перемещениях и планах Нортона оркам, а те, в свою очередь, тоже что-то обещали ему. Вероятнее всего, это были дополнительные магические силы, которые можно было бесконечно черпать из темных ритуалов, что проводили орки.
Зная, что Родеру нужно срочно жениться, Нгол вышел на Фирхомбахера, пообещав тому статус и много денег в обмен на… подопечную, которой придется пожертвовать. Ведь было заранее известно, что в ней нет искры.
При правильной подаче информации можно было бы обвинить Нортона в том, что он виновен в гибели несчастной. А потом масштабировать это все до того, что права, которые король дает драконам, излишни, и вообще драконов нужно держать «в узде».
— Полагаю, что в один прекрасный момент, войска короля, благодаря Нголу зная бреши и проблемы орков, нанесли бы сокрушительный удар. Это подчеркнуло бы то, что значение драконов для страны переоценено… — продолжает Нортон.
Король хмурится все сильнее с каждым словом Родера.
— Проверить все храмы, каждого храмовника, каждую крысу в храмах! — отдает приказ он. — Сейчас же!
Я краем глаза замечаю, как несколько теней из-за спины монарха разбегаются в стороны, видимо, отправляясь выполнять приказ.
— Но Нгол просчитался… — заканчивает Нортон. — Ариелла не погибла на свадьбе. Да, она потеряла сознание, и это видели многие присутствующие в зале.
Мы с Родером смотрим друг на друга, а потом на зал. Те, кто был на свадьбе, кивают. Я их помню плохо, потому что Ариелла больше смотрела на своего жениха у алтаря, чем на зал. Но… Они-то меня должны помнить.
— И вас не смущает тот факт, что в Ариелле нет Искры? — спрашивает внезапно Ксаррен. — Это же значит, что Дар будет потерян.
Мой муж оборачивается на дракона и произносит то, от чего на душе становится безумно тепло и радостно:
— Имеет ли значение Дар, когда в сердце поселяется любовь? Праматерь завещала нам беречь душу и любить мир, — говорит он. — Теперь Ариелла для меня — весь мир.