Русов вздрогнул и машинально потянулся за двустволкой, но пальцы схватили пустоту. Он с отчаянием вспомнил, что ружье осталось в шкафу. Но тут же понял, что оно не понадобится. Джанет напряженно глядела на мать - та откинулась в кресле и, казалось, спала. Но лицо заострилось, застыло, и даже красные язычки - отражение огня в камине - словно замерли в широко открытых глазах.
Не отрывая взгляда от матери, Джанет заговорила:
– Не пугайся, Юджин. С мамой все в порядке. Такое с ней бывает. Иногда.
И тут губы Эрны задвигались. Голос звучал монотонно и глухо, словно приходил издалека:
– Я стою на развилке. Вокруг сумерки, две дороги расходятся отсюда. Какие-то цифры видны вдоль них. Возможно, они обозначают расстояние, но скорее это годы, я не могу разглядеть точно. По одной дороге, чем дальше, тем темнее. Ужас притаился впереди. Вдоль другой дороги постепенно светлеет. Я вижу красивые дома и играющих детей. Но потом и на ней сгущается тьма… Теперь я вижу людей, много людей. Целые толпы сворачивают на темную дорогу, и пропадают из виду… Я вижу вас, - тут голос Эрны дрогнул. - Вы идете, держась за руки. Вы сворачиваете на светлую дорогу, и она становится еще светлее, а темнота отступает дальше. Но все равно, ужас поджидает и на ней…
Эрна смолкла, зрачки еще больше расширились, и пламя камина словно ожило и затрепетало в них. Но нет, это было иное, более яркое пламя.
– Я вижу женщину, - сказала она, и голос прозвучал очень ясно. - Она стоит в конце пути. Вокруг сад изумительной красоты, и от женщины исходит свет. Я никогда не видела такого яркого света. Но он не ослепляет глаз.
– Это не Дева Мария? - вдруг спросила Джанет, и Русова поразил обыденный тон ее голоса. - У меня есть подруга католичка, она…
– Нет, - голос Эрны упал до шепота, и свет в глазах померк. - Я впервые ее вижу. Мне кажется, она не из нашего мира.
Она опустила голову на грудь. Потом встала, оперлась на руку Джанет, и та увела ее из гостиной. Через некоторое время Джанет вернулась и проводила Русова в приготовленную для него комнату. Так странно закончился этот день.
Комната была маленькой, кровать узкой, и, как догадался Русов, когда-то принадлежала Джанет. На стенах сохранились фотографии кинозвезд. Русов подошел к окну: и здесь дубы, но за речной долиной, заполненной белым туманом, поднимаются вершины гор, багровые в лучах канувшего за горизонт солнца.
Русов разделся и лег, приноравливаясь к узкой постели. О чем мечтала в ней Джанет, засыпая? Кто разберет этих девушек. Хотя, скорее всего, о кинозвездах.
Он улыбнулся и скоро заснул.
Утром они столкнулись в дверях ванной. Джанет выходила, хмуро вытирая мокрые волосы. Русов посторонился и вежливо сказал:
– Доброе утро.
Джанет что-то буркнула и ушла.
После завтрака поехали на кладбище, навестить могилу отца Джанет. Кладбище раскинулось на окраине - кресты и памятники взбирались по зеленому лугу, и было их, наверное, больше, чем жило людей в городке.
Машину оставили у начала склона. Эрна пошла вперед, уверенно выбирая дорогу среди белых надгробий. За матерью заскользила Джанет, в светлом плаще похожая на призрак. Русов удивился странности пришедшего в голову сравнения и пошел следом.
…И остановился.
Залитый утренним солнцем склон вдруг исчез. Русов снова был в тайге, в мрачном заболоченном лесу, и тяжелый злобный взгляд следил за ним из-за обомшелых ветвей.
«Медведь!». - молнией пронеслась мысль.
Русова обдало холодом, забыл двустволку дома. В следующий миг он вспомнил, где находится, и снова увидел безмятежно зеленый луг с белеющими за рощей строениями городка. Здесь не могло быть медведей. Здесь был кто-то другой.
Черные волки? Поклонники Трехликого?
Отчаянным усилием воли Русов попытался сохранить самообладание. Он непринужденно сунул руки в карманы и возобновил ходьбу.
Раздался тихий свист. Русов встал как вкопанный и больше не двигался. Две фигуры в странной молочно-белой одежде появились из-за надгробия слева. Две, точно такие же, возникли справа. Краем глаза Русов уловил движение позади. Фигуры казались нереальными и одновременно странно уместными среди белых крестов и надгробий - в бесформенном светлом одеянии от макушки до пят, без прорезей для глаз. Непонятно, как они могли видеть, но видели прекрасно. Фигура слева приказала бесцветным голосом:
– Никому не шевелиться! Ты, вытащи руки из карманов! Медленно, иначе будет плохо.
Вторая что-то сказала на незнакомом Русову языке. Голос прозвучал музыкально - взлетая, а затем опускаясь, и язык походил на китайский, но им не был, китайского Русов наслушался вдосталь.
Фигура вытянула руку - в ней оказался маленький серебряный пистолет, - и направила на продолжавшую идти Эрну. Русов не услышал выстрела, даже щелчка, а дальше все происходило уже одновременно.
Эрна стала клониться, в темном плаще похожая на подрубленное деревце. Упала ничком, выбросив вперед руки, как будто стараясь оказаться поближе к могиле мужа… Джанет закричала и бросилась к матери, полы плаща взметнулись от отчаянного движения… Русов стал медленно, как ему и сказали, вынимать руки из карманов. Но перед этим успел открыть футляр Сирина, вытащить первый цилиндрик, и теперь надавил пальцами на его концы. Он больно укололся при этом, ладонь будто толкнул изнутри упругий холодный комок. Сразу все поплыло перед глазами, и несколько мгновений Русов не сознавал, что происходит.
…Вскоре пришел в себя.
Он стоял на коленях, упираясь руками в приятно холодившую ладони землю. Каждая былинка и каждый упавший листок были видны с необычайной, пронзительной четкостью. И в сознании Русова была та же холодная ясность. Он медленно встал на ноги. Все кругом замерло, как на остановленном кинокадре. В этом застывшем мире мог двигаться он один.
Первой увидел Джанет, та лежала неподалеку. Она упала навзничь - руки беспомощно раскинуты, на лице выражение отчаяния…
Но не только оно.
Русов замер. Он увидел, как стало меняться лицо Джанет. Словно иной чем солнечный, таинственный мягкий свет пролился откуда-то, совершенно преобразив его. Куда девалась угловатость и жесткость черт? Куда девалось отчаяние? Чудным светом, покоем и красотой просияло лицо Джанет на фоне смятой травы и разметавшихся волос. Потрясенный Русов даже забыл дышать. Только лицо матери он помнил таким прекрасным, но сквозь дымку многих лет…
Еще некоторое время Русов всматривался, потом облегченно вздохнул. Грудь девушки вздымалась и опускалась - Джанет дышала.
Он с трудом оторвал взгляд и перевел на Эрну. Что-то было не так с ее распростертым телом, но, прежде чем заняться ею, Русов осмотрел нападавших.
Их оказалось шестеро: по двое справа и слева, и еще двое позади. Все лежали распластанные, будто медузы, выброшенные из морских глубин на солнечный луг. Русов наклонился над тем, кто целил в Эрну. Похоже, это был обыкновенный человек, только в странном балахоне, ткань которого уже изменила цвет - с белого, в тон мраморных надгробий, на травянисто-зеленый. На месте лица щиток из пластика - скорее всего, прозрачный изнутри, на руках перчатки.
Русов брезгливо вытащил из пальцев пистолет и оглядел: не огнестрельный, блестящий стержень вместо ствола. Наверное, парализующего действия. В таком случае Эрна просто потеряла сознание. Русов бросил пистолет в траву и выпрямился. Пусть эти уроды поспят.
Он подошел к Джанет и остановился, все еще с удивлением разглядывая ее. Чудный свет угас, и теперь лицо было просто красивое и спокойное. Русов нагнулся и поднял девушку. Она показалась не тяжелой: наверное, возня с бочками на складе укрепила мускулы. Когда нес ее к машине, осторожно выбирая места, куда ступить, то вспомнил, что уже видел эту картину. Во сне, в самолете, летящем с одного континента на другой над морем изо льда и тумана…
Поудобнее устроив Джанет на переднем сиденье, Русов отправился за Эрной. И еще не прикоснувшись к ней, по неподвижной груди и остекленевшим глазам понял, что она мертва. Наверное, от разряда остановилось сердце.
Русов не осмелился трогать ее. Спотыкаясь, побежал к машине, завел двигатель (помнил, как это делала Джанет), тронулся слишком резко, едва не налетев на дерево, наконец справился с управлением и погнал к городку.
Первый же встречный указал, где больница. Русов внес Джанет на руках - к счастью, двери открылись автоматически, - и вокруг захлопотали медсестры.
В машине скорой помощи поехал с санитарами на кладбище. По пути, завывая сиреной, присоединился полицейский автомобиль. Санитары склонились над Эрной - Русов с тошнотворным чувством вспомнил, что так же было с Сирином, - и тут же выпрямились.
– Она мертва, сэр. Уже ничего нельзя сделать.
Полицейские бродили по кладбищу, недоверчиво поглядывая на Русова: нападавшие бесследно исчезли. Тело Эрны погрузили в скорую, а Русов получил приказ сесть в полицейскую машину, снова за прозрачную перегородку.
Вернулись к больнице, полицейские зашли туда вместе с Русовым. Появилась медсестра.
– Все в порядке, мистер. - Она моргнула красными от недосыпания глазами. - Похоже на разряд из парализатора. Через час-другой придет в себя. Не должно быть никаких последствий.
Здешний шериф не походил на Боба Хопкинса: был низкого роста, тянул слова, а глаза бегали по сторонам, не задерживаясь ни на Русове, ни на заваленном бумагами столе.
– Это, наверное… гм, парни из Лимба. Появляются иногда пограбить. Повезло, что сумели от них отделаться. Обычно они всех приканчивают.
Русов начинал злиться: весь день его продержали в полицейском участке, правда не за решеткой.
– Надо организовать погоню! Вряд ли они далеко ушли.
Глаза шерифа перестали бегать и уставились на Русова. Они оказались маленькими и довольно злыми.
– Я сам знаю, что мне делать, мистер. Вы тут не указывайте. И вообще, если бы не отзыв мисс Линдон, я бы вас задержал. До выяснения всех обстоятельств. Ступайте!
Этот наглый тон Русову был знаком: и в России, и в Америке маленькие начальники разговаривали одинаково. Пожав плечами, он встал и, не говоря ни слова, вышел из полицейского участка. Черт с ними - с белыми. Его волновала Джанет.