– Как грустно, - сказала она, словно почувствовав взгляд Русова, и звук сразу сделался тише. - И зачем только люди воюют?
– В конечном счете, войны не имеют рационального объяснения, - сухо ответил Грегори. - Как правило, можно мирно договориться. Быть может, жажда разрушения постепенно накапливается в душах людей и иногда вырывается наружу. Только вот средства уничтожения стали слишком эффективны, но этого не понимает темная сторона наших душ.
– Ваших мужских душ, - с вызовом сказала Джанет. - Женщины не развязывают войн!
– Гм… - начал было Грегори, но не стал продолжать, и мерные удары колокола, все усиливаясь, поплыли по гостиной.
Поднявшись наверх, Русов стал проверять задвижки на окнах, но потом улыбнулся и сел на кровать. Едва ли задвижки остановят цзин. Или хотя бы задержат. Может быть, в самом деле съехать?..
Но уезжать не хотелось, и он со смущением понял, что хочет быть ближе к Джанет. Снова увидел ее - распростертой на сверхъестественно четкой траве, с ореолом чудесного света вокруг лица.
«А ведь ей тяжело, - пришло в голову. - Только вчера похоронила мать».
Не раздумывая, он встал и, пригладив перед зеркалом волосы, вышел в коридор. Комната Джанет была через дверь, он постучал.
– Входи, - послышался голос Джанет.
На Русова глянула с удивлением: видимо, его визит был неожиданным. Она сидела у окна в кресле-качалке, но перестала покачиваться, разглядывая Русова. На ней был домашний халат.
– Извини, - неловко проговорил Русов. - Мне очень жаль, что так получилось с твоей мамой. Я боюсь, это и в самом деле из-за меня.
– Сядь, - сказала Джанет.
Русов опустился на стул возле столика с букетом искусственных цветов и оглядел комнату.
Она была меньше, чем у него. Из двух окон - здесь они были в разных стенах, - открывался обширный вид. Казалось, комната находится в носу корабля, плывущего среди багровой листвы. Между окон стоял туалетный столик с зеркалом. Узкая кровать и такой же, как в комнате Русова, зеркальный шкаф располагались вдоль стен.
– Мама сказала мне, что очень больна, - заговорила Джанет невыразительно. - Одна из неизлечимых форм рака, которых много появилось после войны. Ей оставалось жить от силы год. Так что это избавило ее от мучений.
Потрясенный Русов молчал.
– А твоя мама? - спокойно продолжала Джанет. - Как я поняла, она тоже рано умерла. От чего?
Русов плотно сжал губы, потом расслабился и вздохнул.
– Она долго болела после родов, - неловко выговорил он. - Потом как будто оправилась, но тут отца перевели на север. Я помню, как мы ехали туда по железной дороге. На новом месте мама опять стала чахнуть. Там сырой климат и долгие зимы без солнца. Я много времени проводил в лесу, отец часто брал меня на рыбалку, а она угасала в дальнем углу дома. Все ее сторонились, потому что у нее открылся туберкулез. Хорошо, что отец мог доставать лекарства, иначе она бы скоро умерла. Только я и бывал у нее. Она учила меня языку, говорила со мной только по-английски. Как будто знала, что это мне пригодится. Но редко обнимала и целовала, боясь заразить. А потом опять гнала в лес, чтобы я дышал чистым воздухом. Она умерла, когда мне исполнилось пятнадцать лет…
Русов проглотил комок в горле и замолчал. Он снова увидел тот день. Грязный снег, сопки в тумане, долгая езда в кузове грузовика рядом с поставленным на еловые ветки гробом. Он не запомнил ни звука в тот день, все словно онемело кругом. И лица матери, когда лежала в гробу, тоже не помнил. Она осталась в памяти, какой увидел за черной рекой, - пламенеющие волосы и улыбка на молодом лице…
– После ее смерти твой отец сразу женился?
Русов вернулся к действительности:
– Да, на Марьяне. Потом к ней наехала куча родственников. Отец не возражал, ведь он был градоначальником, по-вашему мэром, так что мог всех обеспечить.
Тут Русов почувствовал горечь и удивился, ведь столько лет прошло.
– А как ее звали? - спросила Джанет.
– Кого? - Русов сначала не понял, но потом сообразил. - Маму? Ее звали Кэти.
И вдруг удивился так, что сердце сделало перебой:
– А знаешь, Джанет! Ведь у тебя волосы такого же цвета, как у нее. И твоя мама на фотографии - той, что в моей комнате, - тоже похожа на нее.
Джанет подняла белеющую руку к волосам, голос прозвучал отдаленно:
– Наверное, ирландская кровь. В Америке много потомков выходцев из Ирландии.
В комнате стемнело, багровый свет на листве дубов угас. Только вдали догорало несколько окон, словно отблеск мирового пожара. Фигура Джанет превратилась в силуэт на фоне окна, слегка выдавалась грудь.
Русов встал:
– Спокойной ночи, Джанет.
– Спокойной ночи, Юджин, - тихо отозвалась она.
В субботу Русов отправился повидать Боба Хопкинса.
– Слышал об этой истории от Грега. - Хотя на столе был компьютер, шериф сидел с карандашом над бумагами. - Давай-ка прогуляемся. Дело у меня неподалеку.
Они вышли из участка. Ветер гнал под ноги опавшие листья. Шериф приостановился и закурил, прикрывая огонек зажигалки.
– Я думаю, Грег рассказал тебе кое-что. - Он возобновил неспешную ходьбу. - Весьма информированный человек, служил в военной разведке. Что касается нас, Юджин… Понимаешь, в таких случаях мы бессильны. Все списывают на бандитов из Лимба. Стоит мне написать в рапорте о белых убийцах, что появляются неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда, и меня сначала направят на психиатрическую экспертизу, а потом уволят. Такие случаи бывали.
Русов поднял воротник, защищая лицо от ветра.
– Я не об этом хотел просить, Боб. Нельзя ли незаметно охранять дом? Я боюсь за Грегори и Джанет. Вспомните, что они сделали с Сирином.
Шериф сплюнул:
– Такой возможности у нас нет, Юджин. И необходимости в этом тоже. Грегори не только информированный человек. Он член влиятельной организации ветеранов, так что может за себя постоять. Да и за тебя тоже. Наверное, лучше, чем любой другой в городе. Так что не дрейфь. Пока.
Ветер брызнул в лица холодным дождем, и они расстались.
7. Трехликий
Похоже, шериф знал, о чем говорит: проходила неделя за неделей, а их дом никто не тревожил. На работе Русов освоился. Мистер Торп попросил его получить водительские права, иногда надо было доставлять товары на окрестные фермы. Так что после работы Джанет стала завозить Русова в автошколу, где учились водить машину в основном тинэйджеры, половину их жаргона он не понимал.
Ему понравился тренажер: сел за руль, нахлобучил шлем виртуальной реальности, нажал педаль газа - и отправляйся в «поездку». Иллюзия была полной: мимо проносились дома, встречные машины, сменялись даже запахи - от горячего асфальта до скошенного сена, в зависимости от пейзажа «снаружи». То и дело возникали опасные ситуации: у Русова сердце уходило в пятки, когда навстречу выворачивал огромный трейлер или почти под колеса кидался ребенок. Русов жал на тормоз или отчаянно крутил баранку, чтобы потом выслушивать ехидные комментарии инструктора.
В Кандале обучали водить по-старому, без симуляторов, и Русов задумался о причинах. Не то чтобы Россия отставала в компьютерах: подобные тренажеры, как Русов знал, использовались при подготовке летчиков, военных, машинистов струнных дорог. Управление дорожным движением, в отличие от Америки, было полностью компьютерное. Но вот игровых салонов в Кандале было всего два-три, и никаких симуляторов, а тем более костюмов виртуальной реальности не водилось. Игры тоже были скромнее. Походило на сознательную политику…
Настоящая поездка по улицам Другого Дола прошла без осложнений. Русов снова наведался в мэрию и «получил» водительские права: его розовую карточку сунули в компьютер, а потом вернули обратно. Наверное, компьютер дописал еще один невидимый код.
По вечерам Русов заглядывал к Джанет, и они подолгу беседовали. Джанет расспрашивала о жизни в Кандале, о матери и отце Русова. Эти встречи в полутемной комнате стали желанными: Джанет волновала Русова после происшествия на кладбище.
Сидели без света: Русов на стуле, а Джанет в кресле-качалке. Темнел ее силуэт на фоне окна, она то слегка покачивалась, то сидела неподвижно. Джанет стала мягче относиться к Русову и больше не укоряла за смерть матери. Эту тему вообще старалась не затрагивать. Время проходило незаметно, прощались поздно. Русов ложился в постель и долго не засыпал.
Пожалуй, он впервые так сильно почувствовал влечение к женщине: его волновал то плавный абрис бедра Джанет, то смело выступающая грудь, то зеленые, порой внезапно темнеющие глаза.
Иногда втроем сидели в гостиной, слушая музыку. Потрескивали дрова в камине, колыхались по стенам красные отсветы, и Русов слушал то органную музыку Баха, то скорбные аккорды симфоний Рахманинова - другого русского, в тихой еще Америки почувствовавшего приближение Второй мировой…
И так незаметно в Другой Дол пришла осень.
Ветер сорвал листву с дубов, и они стояли черные, грозя сучьями нависшему небу. Скользкие листья усыпали траву и дорожки. В субботу погода улучшилась, и Джанет затеяла большую уборку.
Русов натаскал из подвала груду черных пластиковых мешков, а потом вместе с Джанет вооружился граблями и стал сгребать листья в кучи. Работа была непривычна для Русова, но спорилась в его руках: окреп, работая на складе. Джанет останавливалась для отдыха гораздо чаще. Ее волосы светились таким же теплым светом, как опавшие листья.
Когда сгребли всю листву, солнце поднялось уже высоко, кучи горели золотом и багрянцем на жухлой траве. Теперь Джанет держала мешки, а Русов лопатой насыпал в них листья. Порою от лопаты было мало проку, и приходилось сгребать руками. Ночью был заморозок, листья отсырели от инея, и руки Русова скоро замерзли. Он выпрямился и засунул их под мышки, чтобы согреть.
Джанет с улыбкой смотрела на него.
– А в России вы убираете листья вокруг домов? - спросила она.
Пальцы Русова потихоньку отходили, в них возвращалось тепло пополам с болью. Он вынул руки и принялся растирать пальцы.