Недалеко от шоссе, когда они возвращались с поля, их встретили трое. Все трое пьяные. Все в брюках клеш, стриженные под бокс. Один, тот, что меньше ростом, обозвал Катрю грязным словом. Другой хотел облапить ее. Олесь схватил верзилу за руку. Тот ударил его в лицо, и началась драка. Тогда второй ткнул его ножом в живот. Они бы удрали, если бы не были так пьяны. Подошел трамвай, восемнадцатый номер. Катря выбежала на рельсы, замахала руками, и трамвай остановился. Выскочили люди в спецовках, человек десять. Побежали за хулиганами и поймали. А Олесь был уже мертв.
Зеленый автобус на синей полоске шоссе дрожит в ее бессильной руке. Опять вернулась на старое место цыганка и слышен ее птичий крик: «Как живые!.. Как живые!..» Мокрый ветер топорщит клеенку, и она шуршит, как сено в копне… «Борис… Борис… Боренька, — сами выговаривают губы, — такой же темно-русый, как он… Такие же зеленые глаза… И голос».
Вот она, Борина дипломная работа. В газете о ней писали: «Имеет самостоятельное научное значение». Первый экземпляр Боренька подарил ей. И надписал: «Моей дорогой мамочке, самой лучшей изо всех мам на свете, за ее золотые руки, светлую голову и чистое сердце»… Чистое? Неправда. Не чистое оно сейчас у нее. И совесть перед сыном не чиста.
Посмотрела на раскрытое окно. Напустила холоду, а дышать нечем… Все назад, в комод. Кто они, эти вещи? Безголосые мертвецы. Для кого она живет? Для детей. Для каких? Для всех. Без исключения. А исключение словно пробоина в лодке, потихоньку сочится сквозь нее вода, пока не опустит лодку на дно. Как же она мыслит спасать покой и мир в семье, если есть такая пробоина, как разрыв с Борисом?
Ей сейчас, как воздух, нужно какое-то решение, действие. Еще ничего не придумав, закрыла окно и стала одеваться. Руки сами выбрали то, что нужно. Домашнее выцветшее платье прочь, халат прочь. Она наденет юбку и выходную белую кофточку. Туфли — вот эти, на микропористой подошве. Она их надевает, когда выходит на улицу. А разве ей сейчас на улицу надо? Да она ведь уже на улице!
Вот продуктовый киоск. Вот газетный… Стеклянная будка регулировщика уличного движения… А вот и цыганка с корзинкой, полной ярких бумажных роз на длинных стеблях. Жаль, что сейчас нет живых цветов, а то бы она купила для Ирмы… Разве она идет к Ирме? А куда же? К Ирме, конечно. Может быть, есть от Бори письмо… Вот и трамвай. (Давно надо было к Ирме сходить.) По дороге она купит невестке цветов. Хорошая жена эта Ирма. Любит Бореньку…
Двери ей открыла незнакомая девушка.
— Ирма Львовна? — смущенно переспросила она. — Ее нету. К мужу уехала.
— И не сказала, когда они…
— Не знаю, ничего я не могу вам сказать, — покачала головой девушка и, как показалось Катерине Марковне, сочувственно взглянула на нее.
VI
Впервые после возвращения из Крыма Виталий не позвонил Жене во время перерыва. Она забеспокоилась. А тут еще, как назло, стояла большая очередь за новым приключенческим романом «Кровавые следы». Женя страшно злилась на каждого, кто просил у нее эту книжку.
— Я бы вам посоветовала лучше взять «Туманность Андромеды», — сказала она девушке с умными глазами, держа в руках абонемент, весь заполненный названиями «шпионского» чтива.
Девушка покраснела:
— Серьезное я для вечерней школы читаю. Хотелось бы что-нибудь для отдыха… О чем там?
— О космонавтах — разведчиках далеких планет…
— Фантастика?
Женя ответила не сразу. Вспомнила Бориса, его работу, подумала: уж такая ли это фантастика?
— Да, — кивнула наконец, — пока что фантастика.
— Что ж… давайте, — согласилась неуверенно девушка.
— Неужели и вам эту чепуху? — удивилась Женя, когда молодой конструктор попросил все те же «Кровавые следы».
— Я имею высшее образование и не нуждаюсь в опекунах, — грубо ответил инженер.
Женя обиделась.
— Я только спросила…
— А я вам ответил, — отрезал грубиян.
Женя взяла абонемент. Там была записана большей частью техническая и справочная литература.
Перед концом работы Агата Васильевна, заведующая библиотекой, подозвала Женю к себе.
— Извините, дорогая, но я не раз предупреждала вас, что читателей так не воспитывают. Для этого есть специальные средства: беседы… статьи… университеты культуры… А так вы мне всех распугаете. Наконец, наша обязанность давать то, что просят.
— А если они халтуру просят? — поинтересовалась Женя.
— И не употребляйте таких терминов, — сказала наставительно заведующая. — Все, что стоит у нас на полках, выпущено советскими издательствами и не может быть халтурой.
— Но «Следы» — это же низкопробная халтура!
— Не будьте святее римского папы, — поджала губы заведующая. — Есть люди более компетентные, они получше нас с вами знают, где халтура, а где не халтура. Ясно вам?
— Нет, — вызывающе ответила Женя.
Заведующая вскипела:
— Тогда я вам как ваше непосредственное начальство категорически предлагаю не навязывать читателям своих личных вкусов. Надеюсь, хоть это вы примете к сведению?
— К сожалению, нет. — Женя посмотрела на заведующую так, что та стукнула ладонью по столу.
— Вам что? Надоело здесь работать?
— Надоело соглашаться с вами во всем. — И Женя вышла из кабинета.
Раньше она ни за что не отважилась бы на такой разговор. Ушла бы обиженная: мол, еще одна вопиющая несправедливость. А сейчас показалось, что иначе и нельзя было ответить. Во всяком случае, Виталий ответил бы так же.
В три часа, после смены, Виталий не зашел за ней, и Женя, захватив чемоданчик с передвижным книжным фондом, отпросилась в цех к Виталию.
Она приоткрыла дверь красного уголка и увидела за столом всю бригаду Виталия и Жаклину.
При ее появлении Жаклина смутилась и поспешно отодвинулась от Виталия.
— У вас заседание? — спросила Женя. — Я только положу в шкаф книжки…
— Нет, нет, заходи, садись с нами, — пригласила Жаклина. — Мы уже почти договорились…
Женя села в уголке. Не спеша разбирала книги возле шкафа на длинной скамье.
— Вот именно п о ч т и договорились, — съехидничал Жорка. И закурил.
— Хоть бы ты из-под объявления пересел, — Жаклина отобрала у него сигарету.
— Лучше бы ты, дорогой наш комсорг, объяснила, для чего это нужно? — рассердился Жорка. И забрал сигарету назад. — Лично я переходить в другой цех, да еще к Величко, не собираюсь. Бригада там мертвая. А гальванизировать трупы не моя специальность.
— Ну при чем тут Величко! — сказала Жаклина. — В том-то и дело, что его там больше нет… Виталий ведь уже объяснял. И вообще, пусть он сам вас уговаривает. Это его инициатива…
— Его ли? — усомнился Юлик Турбай. — А то бывает, инициативу спускают «сверху»…
— Нет, — возразил Виталий, — я вам, хлопцы, честно говорю: никто мне ничего не подсказывал. Просто жаль Сыромолотного. Величко развалил бригаду и удрал. А на Сашка теперь все шишки валятся.
— Что значит «удрал»? — спросил Жорка. — Выгнали его, что ли?
— К сожалению, нет. Перевели на новую линию. У них ведь автоматическая линия вступила в строй. Сашка вместо него бригадиром сделали. А в бригаде брак, прогулы. От одних «застройщиков» повеситься можно: то им на поезд, то за досками в очередь… Никакой дисциплины… И где? В бригаде, о которой газеты раззвонили по всему городу.
— Пускай бы не звонили, — мрачно отозвался Василь Логвин, — неужели мы должны за всех звонарей отвечать?
— Это верно, — согласился Виталий. И покосился на Женю. Вчера, когда он рассказывал ей о своем проекте — перебросить одного из ребят в бригаду Сыромолотного, она развела руками: «Кто же туда пойдет? И как тебе не стыдно им предлагать?..» — «Пойдут, — сказал ей Виталий. — На деньги мои хлопцы не жадны, а перейти на отстающий участок — это сейчас не конфликт. Даже модно!»
Но конфликт был. Женя это видела. Она сочувственно посмотрела на Виталия, и ему стало стыдно, что он перед ней хорохорился.
— Что же делать? — выдавил он, отведя от Жени глаза. — Сашко говорит: «Мне бы хоть одного человека надежного. Чтобы плечо было под рукой».
— Пусть им кто-нибудь другой плечо подставляет, — сказал Жорка, — а то привыкли на чужом горбу в рай…
— Так не пойдет же к ним никто! — закричала Жаклина. — На эту бригаду все волком смотрят. Точно так же, как вы. И зачем ей такое имя присвоили? С ума сойти можно… Ляля Убийвовк жизнь отдала… Ее фашисты замучили… А теперь все будут языками чесать: «Бригада имени Убийвовк провалилась…» Говорила ведь я, нельзя присваивать имена, пока не проверишь…
— Что ты проверять собираешься? — пожал плечами Юлик. — Пока проверишь, присвоишь имя, все наоборот перевернется: диалектика!
— Как же все-таки будет? — спросил уныло Виталий.
Хлопцы молчали. Михайло Оноприенко чистил перочинным ножиком ногти. Василь Логвин рассматривал свои ботинки. Юлик Турбай беззвучно барабанил пальцами по коленям, а Жорка Мацкевич делал вид, будто заинтересовался плакатом, призывающим экономить электроэнергию.
— Как хотите, — поднялась Жаклина. — Инициатива, конечно, хорошая…
— Да ну тебя, — перебил Жорка. — «Инициатива! Инициатива!» Тут главное — кому туда идти? Лучше бы уж по приказу назначили. Наш начальник в курсе дела?
— В курсе, — хмуро ответил Виталий, вспомнив, как неохотно начальник цеха согласился на это предложение. Если бы не секретарь цехового партбюро да не Рогань, может, и не было бы его согласия.
— Пусть начальство и командует, — отрубил Жорка. — По крайней мере не буду себя грызть, что полез вперед батьки в пекло.
— Не такое уж там пекло, — нерешительно возразила Жаклина.
— Пекло, пекло. Нечего голову самим себе дурить, — махнул Жорка рукой. — Нет ничего бесславнее, чем скомпрометированная слава. В первом механическом эта бригада в печенки всем въелась. А теперь вместо того, чтобы проучить ее…
— Кого проучить? Кого? — вскочил Виталий. — Ведь тот, кого надо было проучить, сухим из воды вышел!
— А тех, кто вместе с ним липовые обещания давали, — заорал Жорка, — морды свои на кинопленках увековечивали? Они кто такие? Бедные жертвы? Дал бы я этим жертвам по швабре в руки да и разогнал бы по цехам…