И вот тут – сороковой год. Русские. Советская власть.
Конечно, все сейчас шепчут: «оккупация, катастрофа, Ульманис», но я вам честно скажу, – говорила Цецилия Робертовна, – ничего хорошего в Ульманисе не было. Обыкновенный диктатор. У нас был хороший президент: Чаксте, самый первый. Остальные гораздо хуже, а Ульманис хуже всех. Так что, если честно, у советской власти была поддержка, конечно. Каждый третий был «за», каждый третий был «против», а еще каждый третий просто жил себе потихонечку…
Настала Советская власть – и тот, который был красным, сразу выдвинулся и даже стал играть какую-то роль. Стал советским деятелем. А тот, который поэт, – наоборот, совсем сник и приуныл. Неизвестно, встречались ли они. Возможно, да. В Риге вся интеллигенция – знакомые. Возможно, поэт просил красного о помощи, а тот ему отказал. Или наоборот, как-то очень обидно и унизительно помог. Или вообще – запретил журнал, где поэт работал. Все может быть. Теперь никто не узнает.
А вот этот, третий, который никто, – устроился садовником к одному пастору, где-то далеко, на границе с Литвой. Там был богатый приход, и у пастора было целое хозяйство.
Но тут – сорок первый год. Немцы.
Красный скрывался – и в один прекрасный день постучался к тому же самому пастору; его приютили. Он не узнал своего старого школьного друга – или виду не показал? Но и друг – который никто – тоже, конечно, не показал виду, что они знакомы.
Как-то раз туда приехали немцы на трех автомобилях. Все бы хорошо, но с ними был тот, который поэт. Он выглядел вполне благополучным господином. Может, он играл какую-то роль в оккупационной администрации. А может быть, и нет. Может быть, немецкий офицер, который болтал с ним и все время брал его под руку, тоже писал стихи, и они были давно знакомы по какому-нибудь поэтическому кружку в Риге тридцатых годов, и вот, значит, какая приятная встреча.
Красный как раз окапывал дерево. Поэт подошел к офицеру и что-то прошептал. На красного надели наручники и увезли. Все это своими глазами видел третий – тот, который никто.
Ужасно было, что он очень любил поэта, и даже знал его стихи наизусть.
Что было делать?
Он поступил просто, проще некуда: после войны устроился чистильщиком сапог около вокзала. Сидел на низкой скамеечке и вглядывался в толпу.
Через двадцать лет поэт все-таки решился навестить родные места. Приехал. Сошел с поезда, прошел через вокзал, вышел на площадь – элегантный пожилой иностранец.
Тот, который никто, заступил ему дорогу и схватил за горло.
всё мы едем и едем куда-тоМаршрут
Когда старик подошел к автобусной остановке, там уже был другой старик. Тоже в легких летних брюках, в футболке с картинкой и в желтой бейсболке, лихо надетой козырьком назад. А у первого старика – впрочем, поди разбери, кто тут первый, а кто второй, – давайте так: первый подошел, а второй уже сидел, договорились? – у первого старика бейсболка была надета как положено.
Было жарко. Июль, самая середина.
Старик присел на дырчатую алюминиевую скамеечку, рядом со вторым. Увидел, как нелепо надета шапка у его соседа. Громко хихикнул. Тот не повернул головы.
– Автобуса давно нет? – спросил первый старик.
– Давно, – покивал второй.
– Ага, – сказал первый старик. – Куда едем? В церковь? На вокзал? Домой?
– В церковь, – сказал второй. – На вокзал. Домой.
– Такой маршрут? – удивился первый.
– Такой маршрут.
– А я сразу на вокзал. Пора, пора. Давно пора… О! Кто к нам идет! – он схватил второго за плечо, повернул к дороге: – Смотрите, вот, вот!
К остановке подходила старуха.
– Это Клара, – сказал первый старик. – Как это мило! Клара, ты с нами?
– Это Клара, – кивнул второй.
– Я не с вами, я сама, – сказала старуха.
– Но ты ведь Клара?
– Вам-то какое дело?
– Я был в тебя влюблен в пятом классе! – сказал первый старик, поднялся со скамейки и поцеловал ей руку. – Боже, ты совсем не изменилась!
– У вас сильный склероз, мой милый, – она отдернула руку. – Вы все напутали. Я вам сочувствую, но притворяться не буду. Если ты в меня влюблен, помоги мне добраться до дочери. У меня болят ноги, я не могу быстро. Она меня ждет. У нее родился ребенок. У меня родился внук. Она зовет на крестины.
– Главное – не опоздать, не заплутать! – встрял второй старик.
– Я прекрасно помню адрес, – сказала старуха. – Я покажу. Третья остановка. Потом перейти улицу. Потом немного вперед. Налево. Переулок. Красный дом.
– Будет обед? Вино? – первый старик даже пальцами прищелкнул. – Эх, черт! Я бы с удовольствием выпил. Красного вина.
– Хорошо, – сказала старуха. – Пойдем со мной. Дочка будет рада. Не бойся.
Он засмеялся, потом помрачнел:
– Нет. Я опаздываю на поезд. Мне надо ехать. Меня ждут. Не одну тебя ждут.
– И меня ждут! – сказал второй старик. – Меня очень ждут.
Подъехал автобус, небольшой и пустой. Только водитель и кондуктор.
Старики, помогая друг другу, забрались в салон.
– Кажется, я забыл деньги, – сказал первый старик кондуктору.
– Я за него заплачу! – сказала старуха. – Я за всех заплачу.
– Пенсионерам бесплатно, – сказал кондуктор. – Не беспокойтесь, садитесь.
– Третья остановка, – сказала старуха.
– Вокзал, – сказал первый старик.
Второй старик ничего не сказал, он смотрел в окно.
Автобус выехал с узкой тихой улочки на широкую, более оживленную, потом въехал на мост. С моста был виден весь город – вернее, городок, с красными крышами и садами, со старинным собором, с парком на берегу озера. Сверху видны были деревянные лежаки, полосатые зонтики и кафе под тентом.
Автобус съехал с моста, снова очутился на узкой безлюдной улице, въехал в арку и остановился.
– Там была церковь, – сказал второй старик кондуктору. – Я видел.
– Пора выходить, – сказал кондуктор.
– Ты меня позовешь в гости? – спросила старуха первого старика.
– Как только вернусь, непременно! – он сошел со ступеньки и протянул ей руку.
Их ждали медсестры.
Но старики совсем не огорчились. Они уже всё забыли: куда они ехали, зачем, к кому.
А ведь раньше, бывало, когда они убегали, их искали по всему городку. Потом заметили, что их тянет куда-то ехать. Поэтому директор пансиона устроил специальную «автобусную остановку» буквально в сотне метров от выхода. Запирать-то двери нельзя – правозащитники одолеют.
Вот и приходится изворачиваться.
всё отлично, всё в порядкеНикола в Хамовниках
Лена с десяти лет печатала на компьютере, поэтому почерк у нее был ой-ой-ой: напишет – потом сама едва разберет.
Но она все равно любила делать заметки, в маленьком таком молескинчике.
Она сидела на диване, водила пальцем по строчкам и разбирала записи за прошлый месяц.
4. Маша насч Л.???
5. Мама звонила встр??? После 15???
6. лететь в Р. Митя слом маш; такси
10. – в М. зак такси встр. Митя. ОК.
14 – Митя ДР. Подар??? Виски + 2 галст. ОК.
14. рест «Синема». Митя, Слава+Лара, Тоня+Гоша, Майкл+ Салли. ОК.
15. На 18 билеты в Л. ОК
17. мама в «Шокол», ОК. Деньги – нет, у нее все отл. ОК.
18. Маша встр в Л.
21. Маша – квартира!!! ОК.
25. в Моск назад срочн. Мама ум 24.
26. отпев на Комс. Никола в Хамовн. похор Химк кл. 120 тыс вкл помин. ОК
27. билеты обр в Л!!! ОК
28. в Л. встр Маша. С кварт все ОК. Маша гарант.
1. 9 дн в Л. с Машей. «Хикс»!!!!
3. Митя встр. ОК. На своей машине, починил.
5. Митя!!!!????
Ей захотелось заплакать.
Мама ладно, маме было пятьдесят восемь. Не так уж много, но все-таки пожилой человек. «По-жи-лой, – подумала Лена. – Точно. Мама все-таки пожила на свете».
А вот что у Мити рак на третьей стадии – это дикость какая-то.
Тридцать лет, гарвардский диплом, все впереди такое прекрасное. Работа в Европе. Квартира в Лондоне.
И вдруг такая несправедливость.
Зачем он ей все рассказал? Перегрузил на нее ответственность. «Можно лечиться и протянуть года два по больницам, а можно год прожить в свое удовольствие. Как ты думаешь?» – «А потом? – неизвестно зачем улыбнувшись, спросила она. – Когда год пройдет?» Он нахмурился: «Тысяча вариантов. От снотворного до широко раскрытого окна. Ну, ты как считаешь?»
Почему она должна принимать такое решение – за него? Почему он все на нее переваливает? И вообще рассказывать такие вещи – не по-мужски.
А может быть, она уже давно, уже полгода как, собиралась с ним расстаться? Может быть, она готовилась к серьезному разговору? Чтобы спокойно и тактично. А теперь он ее запер на ключ, приковал к себе. Теперь она не сможет от него уйти, а если уйдет, будет последняя сучка, и все это будут знать, потому что он, наверное, всем разболтал, и Славе, и Ларе, и Майклу, и Салли!
Какие они слабые, эти мужчины.
Вот мама – молодец.
Когда заболел отец – она сама справилась, вместе с папиными сестрами. Когда умер отчим Роман Сергеевич, она даже не вызвала ее с отдыха, они потом на могилу сходили, посадили цветочки. И о себе – тоже ни слова! Какая сила воли! «Как себя чувствуешь?» – «Неплохо». – «Ты похудела, или мне кажется?» – «Да, я уже полгода на диете». – «Тебе деньги нужны?» – «Нет, что ты, что ты, все в порядке». За неделю до смерти, за неделю!
Восхитительная женщина.
– Хочу быть как мама! – вслух подумала Лена.
Она бросила записную книжку в угол дивана, схватила телефон, чтобы позвонить Мите, но вдруг согнулась пополам и упала на бок. Ужасная боль заметалась по всему животу, сделала два круга по часовой стрелке, уткнулась в правое подреберье, впилась и стала грызть, точить и царапать.
– Мама! – закричала Лена.
Боль прекратилась так же внезапно, как началась. Только испарина осталась.