– «Трахнул и накурил».
– Я не знаю, почему так сказал. Я был накуренный.
Я забегал глазами по кухне, не зная, куда себя деть. Мне было стыдно, что Слава догадается, какой я тупой, хуже маленького ребенка, хуже Вани, ведь с Ваней-то все в порядке, это я, взрослый парень, пошел ночью за незнакомцем и вляпался в идиотскую ситуацию. Я же сам пошел! Даже пятилетние дети не пошли бы, а я…
– Посмотри на меня, – попросил Слава.
Я остановил взгляд: вроде и на его лице, а вроде и мимо. Слава вкрадчиво проговорил:
– Слушай, иногда насилие бывает неявным. Может казаться, что ты сам на это пошел, но на самом деле тебя могли убедить, уговорить, запугать… И все это считается насилием.
Я почувствовал, что вот-вот расплачусь.
– Не хочу об этом! – отрезал я, отворачиваясь.
– Ладно, – согласился он. – Но, если что…
– Я знаю, – перебил я. – Знаю! Но я соврал. Честное слово, я соврал вчера.
«Если что, я рядом» – вот что бы он сказал. Добрый, принимающий, всепрощающий Слава… Я жалел его. Я жалел, что из всех детей на свете, которые могли ему достаться, достался ему именно я.
Я желал ему лучшего, поэтому я молчал.
Lordie
Вот уже несколько месяцев я никак не мог закончить свою первую книгу: наивную историю про двенадцатилетнего мальчика из спецкласса, которого все считали дураком, а он на самом деле имел исключительный художественный талант. Я назвал этого мальчика Шмуль. Лев, узнав об этом, спросил: «Он еврей?», я не понял: «Почему еврей?», а он ответил, что это еврейское имя. Я особо и не думал, что это за имя, мне даже казалось, я выдумал его сам, такое несуществующее слово, как когда произносишь всякую ерунду: жмуль-гнуль-шмуль.
Я видел себя в Шмуле, хотя у меня не было ни таланта в рисовании, ни ужасных оценок в школе. Но что-то в его истории было похоже на мою. Кроме мрачной покинутости и одиночества, у Шмуля были отвратительные мама и папа – они вечно ругались и никогда его не слушали.
– Это детская книга? – интересовались родители в те моменты, когда мне хотелось рассказать кому-нибудь о том, чем я занимаюсь.
– Типа того.
– Ты хочешь быть детским писателем?
– Наверное, да.
Лев хмыкал.
– Я думал, ты ненавидишь детей.
– Я всех ненавижу.
Сказав это, я улыбнулся, переводя свою внезапную откровенность в шутку.
Эта недописанная повесть тянулась за мной еще из России, и здесь, в Канаде, писалось хуже всего. Я пытался создать добрую поучительную историю «для самых маленьких», но весь был переполнен злостью и раздражением. Бедного Шмуля швыряло из стороны в сторону, иногда он посылал своих маму и папу в выражениях, недопустимых для юных читателей. Хуже всего было ощущение, что я перестаю чувствовать русский язык так, как чувствовал его дома, хотя мы по-прежнему говорили на нем в семье и я старался читать книги.
Однажды мы со Славой шли по городу и, остановившись на пешеходном переходе, заметили на столбе яркое объявление о наборе литературного клуба при поддержке университета Британской Колумбии. Набор был для молодых людей 14–25 лет, и Слава, кивнув, спросил, не хочу ли я сходить.
– Может, хоть найдешь друзей.
– Я ведь не пишу на английском.
– А ты попробуй. Мне кажется, это интересно.
Я глянул на него искоса, зажмурив от солнца один глаз.
– Писать на этом языке – все равно что мыть посуду, иногда помогает.
– Это кто сказал?
– Бродский.
– Если помогает, почему бы не попробовать?
– Я ненавижу мыть посуду.
Загорелся зеленый сигнал светофора, я шагнул на дорогу, Слава, чуть помедлив, пошел за мной. Когда мы оказались на другой стороне улицы, он снова заговорил:
– Тебя тянет домой?
– Да, – честно сказал я.
– Там ведь было плохо.
– А тут, что ли, хорошо?
– Канада – одна из самых благополучных стран мира.
Я поморщился.
– Что ты со мной фразами из туристических буклетов разговариваешь? Я живу в реальности, а не в буклете.
– И эта реальность настолько плоха?
Я сунул руку в карман брюк, нащупал спичечный коробок. Хватит примерно на неделю, а потом опять придется стоять у кофешопа как попрошайке, уговаривая купить то одного, то другого прохожего.
Посмотрев на Славу, я сделал вид, что согласился с ним.
– Хорошо, я здесь действительно очень благополучен.
Слава и Лев не знали, что я курю, и, как я был уверен, никогда об этом не узнают. Я курил только перед сном, а ночью родители никогда не заходили в нашу спальню, так что к утру запах выветривался и сам я просыпался прежним – таким же тревожным и озлобленным. Только Ваня, иногда высовываясь из своего «чулана», по дороге на кухню или в туалет замечал, что «чем-то странно пахнет», но понять чем он, конечно, не мог.
В литературный клуб при университете я все-таки попал – правда один раз. Чтобы там оказаться, не обязательно было что-то писать – ребята собирались в основном ради обсуждения совместно прочитанных книг и только иногда зачитывали собственные произведения. Встреча длилась больше двух часов, совмещенная с чаепитием, и я чуть не умер от скуки, потому что они обсуждали «Евангелие от Иисуса» Жозе Сарамаго (что? кого?), и первый час я вообще не был уверен, что не ошибся дверью; может, это какой-то кружок для католиков?
Участвовать в обсуждении я не мог, как и читать книги на английском – эти чужие разрозненные слова, вроде бы понятные и простые, никак не хотели складываться в моей голове в цельный осмысленный рассказ. Наверное, этот день бы прошел мимо меня, навсегда исчезнув из памяти, если бы на этой встрече я не познакомился с Лорди.
Лорди – это тяжелый случай. Рыжая девчонка, сидевшая на полу, когда все остальные – составив стулья в кружок. Ее лицо покрывали веснушки, придававшие ей детское, совсем несерьезное выражение, от чего я сначала и подумал, что она самая младшая на этом сборище. На самом же деле, как я узнал потом, она была старше меня на четыре года. Казалось, ее смешило все, что происходило вокруг, – едва кто-то начинал делиться мнением, как она гаденько хихикала, уткнувшись в коленки.
Когда собрание закончилось, я первым рванул к дверям, и уже у выхода на улицу она меня окликнула:
– Подожди.
У нее это получилось лениво и требовательно одновременно. Я остановился и дождался, пока она не торопясь дойдет до меня. Мы вместе покинули университет и пошли рядом, как будто так и надо. Мне было неловко, и я начинал подумывать, как отделаться от нее, но тут на хорошем русском она сказала:
– Пипец скучно было, да?
От неожиданности я не нашелся что ответить и просто кивнул.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Мики.
– А меня Лорди.
Мне понравилось, что она не стала переспрашивать, как это обычно бывает: «Что? Ники? Никита?» – поэтому я тоже не стал ничего уточнять про ее имя.
– Откуда ты? – спросил я.
– Из Екатеринбурга. Я тут учусь, как раз в этом универе.
– В универе? – удивился я. – Я думал, ты младше.
Лорди отмахнулась.
– Да, все так думают.
– А мне пятнадцать.
– Я так и поняла.
Меня немного задело, что она не посчитала меня старше, но я промолчал.
Мы остановились и принялись разглядывать друг друга: я – неловко, тайком, а Лорди – без всякого смущения, прямо в упор. Мне было приятно, что я нашел хоть кого-то говорящего по-русски, и, хотя мы совершенно друг друга не знали, наше знакомство ощущалось как встреча со старым приятелем.
– А чего мы стоим? – спохватился я.
– Я не знаю, почему стоишь ты, а я жду автобус, – ответила Лорди.
Подняв голову, я увидел автобусный знак и смутился.
– Я тогда пойду.
Лорди показательно вздохнула.
– Чего? – не понял я.
– Маленькие мальчики такие недогадливые.
– А?
– Оставишь свои контакты? Телега, вотсап, что угодно…
– А‐а-а… – Я вытащил из кармана телефон и открыл телеграм. – Как тебя найти?
Лорди назвала замысловатый логин, у меня получилось его правильно написать только с третьего раза. Когда я поднял голову, чтобы сказать, что отправил сообщение, Лорди уже заскакивала в подъехавший автобус. Мне понравилось, что она так ушла – не попрощавшись, было в этом что-то свободное и независимое от всех.
Следующая встреча с Лорди случилась через два дня, она назначила мне свидание в бельгийско-вафельном баре (он так и назывался, но не был баром в прямом смысле, там не подавали ничего крепче пива, зато вафли – на любой вкус). Я обычно не ходил по кафе и ресторанам в Ванкувере: все, что в Канаде считается дешевым, нам в лучшем случае казалось умеренно дорогим. Мне было стыдно сказать Лорди, что вафли за пятнадцать долларов – это несколько затратно для меня, поэтому я согласился на ее условия, уже прикидывая, чем мне придется ради этого пожертвовать – как минимум сном на ближайшие дни, потому что не останется денег на курево. Я не очень хотел этой встречи, но решил зацепиться за Лорди как за возможность разбавить свое постоянное одиночество хоть кем-нибудь. А она не самый плохой вариант, она симпатичная, говорит по-русски и старше меня (последнее мне особенно льстило).
Теперь, после ситуации с Артуром («После этой идиотской выходки», – говорил Лев), я был обязан отчитываться перед родителями, куда, с кем и когда иду, а также когда вернусь и даже каким маршрутом, если речь шла о большой удаленности от дома.
– У меня встреча, – сдержанно объяснял я, зашнуровывая кеды.
Слава и Лев стояли надо мной, как надзиратели.
– С кем?
– С одной девочкой.
– Что за девочка?
– Мы познакомились в литературном клубе. Она тоже из России.
Последнее смягчило их и автоматически занесло Лорди в список доверенных лиц. Уже гораздо спокойнее Лев спросил:
– Куда вы пойдете?
– В кафе на Сеймура. Там подают вафли.
– Значит, тебе нужны деньги, – констатировал Слава, снимая с вешалки свою куртку – там, во внутреннем кармане, лежал бумажник.