Мысль о том, что мой брат, его писклявый голос, его несмешные шутки про туалет и рыганья, его музыкальные способности, его локти на столе, его невыдержанность, когда он злится, все, что можно собрать в одно целое и понять: это Ваня, – все в одну секунду исчезнет, раз и навсегда перестанет существовать, как будто и не было никогда, – это понимание навело на меня невыносимый удушающий ужас. Как странно, что это происходит с другими людьми постоянно, но так и неспособно в полной мере осознаться нами, продолжающими жить.
Теперь на пороге его комнаты мне почему-то вспоминалось все самое ерундовое, самое незначительное, что было между нами: ну, например, как мы сидели на набережной и ели сладкую вату с одной палочки, ни о чем не разговаривая. Я никогда это не вспоминал, а сейчас вспомнил, и это заставило меня расплакаться. Ужасно глупо.
Чтобы успокоиться, я решил отвлечься, сел за Ванин стол и зашел с телефона в ютуб, но, какой бы ролик я ни включил, он был о Ване. Я включал путешествие тревел-блогера по Австралии и вспоминал, как Ваня говорил, что не хотел бы жить в Австралии, потому что там полно огромных насекомых. Я переключал на интервью, и оно обязательно было с рэпером, про которого Ваня говорил, что хочет быть таким же. Я тогда смеялся и дразнил его, что он равняется на бесталанных дураков, но теперь думал только одно: «Возвращайся и будь кем хочешь, главное – будь». В конце концов я включил видео с названием «Секреты обслуживания карбюратора», понадеявшись, что хоть тут не будет болезненных ассоциаций, но дурацкий ведущий начал ролик со слов: «Всем привет, меня зовут Иван Ефимов…» Я проныл мысленно: «Ива-а-ан» – и разревелся.
Размазывая слезы по лицу, я отложил свой телефон. Оглядевшись, заметил на полке Ванин планшет. Взял его, попытался включить, но стоял защитный код. Я ввел «1234», и планшет разблокировался. Тогда я зашел на Ванин ютуб и начал смотреть по очереди его рекомендации: сначала что-то муторное про «Майнкрафт», потом «100 слоев пузырчатой пленки», потом «Восемь пранков для школы» и, наконец, «Чайковский: лучшее» – двухчасовое видео. Включив последнее, я отложил планшет, лег на Ванину кровать и завернулся в покрывало.
Я старался думать о лучшем: люди выходят из комы – это факт, так что нечего хоронить раньше времени. Но зашкаливающая тревожность перебивала любые проблески рациональности в моей голове.
«А вдруг умрет! Только представь! А если бы ты не уговорил родителей взять его из детдома, вы бы его не усыновили, не привезли сюда, он бы не начал играть в футбол и не пришиб бы себя воротами!»
Я зажимал уши краями подушки и переворачивался на другой бок.
«Заткнись! Заткнись! Заткнись!»
«Нет, ты дослушай! Вы думали, что спасаете бедняжку от сиротской жизни, а сами вели его к верной смерти!»
«Никто еще не умер!»
«А если он останется инвалидом? Или овощем? Если он никогда не выйдет из комы? Может, без вас он бы жил здоровым и счастливым до ста лет».
«Это несчастный случай, это где угодно могло случиться».
«Но цепочку событий, приведшую к этому дню, запустил именно ты. Ты разрушитель, никогда не замечал? Везде, где ты оказываешься, всё рушится. Ты разрушаешь свою жизнь, жизни других людей, отношения своих родителей, ты всем делаешь больно».
Я заныл в подушку.
Потом поднялся, зашел на свою половину комнаты, заглянул в тумбочку: оставался один косяк. Я представил, как вернутся родители и обнаружат меня не вполне адекватным, накуренным, и мне стало их жаль. Убрав косяк обратно, я со злостью подумал: «Это неправда. Я не всегда все порчу».
Вернувшись в гардеробную, я снова лег на кровать и решил уснуть так, без всего. Меня потряхивало: я боялся, что мне приснится кошмар про Ванину смерть, но больше такого кошмара я боялся хорошего сна, где Ваня будет жить, – я понимал, как мучительно будет потом вернуться в мрачную действительность.
Пока я боролся с жаркими наплывами паники, пришли родители. Я вскочил с кровати, путаясь в покрывале, но, поднявшись на ноги, понял, что не хочу выходить в коридор. У меня был страх новой информации.
Я лег обратно в кровать и лежал, пока в гардеробной не зажегся свет. Поморщившись от яркого удара по глазам, я поднял голову, разглядел через цветастые блики Славу.
– Я тебя потерял, – произнес он.
– Как Ваня? – Я сел.
– Стабильно.
– Стабильно в коме?
– К сожалению. – Слава прошел в комнату, опустился на кровать рядом со мной.
– И что теперь?
– Ждать, когда он придет в себя.
– Или «если».
Слава не ответил. Он сказал:
– Ложись спать. Уже поздно.
– Я не могу уснуть.
– Тебе нужно успокоиться.
Это было очевидно до смешного.
– Я не могу успокоиться.
Слава посмотрел на меня, протянул руку за моей спиной, обнял за плечи. Я прижался к его боку, и он поцеловал меня в макушку.
– Спой мне колыбельную, – попросил я. – Как в тот раз.
Его грудная клетка под моей щекой медленно поднялась и опустилась. Он тихо произнес:
– Я очень устал.
– Ладно. – Я приподнялся, отодвигаясь от него. – Извини.
Слава выдержал на моем лице долгий взгляд. Убрал руку с моих плеч и сказал:
– Пойдем в гостиную. Здесь мало места.
В гостиной он разложил диван, сказал мне: «Падай», и я по-настоящему упал на мягкие пружины. Как подстреленный. Слава очень похоже упал рядом со мной, и меня забавно подбросило вверх. Мы рассмеялись – впервые с того момента. На нас обоих была уличная одежда, в которой мы ходили на матч.
Слава положил мне под голову диванную подушку и, убрав волосы с моего лба, спросил:
– Ну? Какую ты хотел?
– Марины Цветаевой. – Я придвинулся поближе к нему и закрыл глаза.
Какое-то время было тихо, а потом я услышал его спокойный убаюкивающий голос над самым ухом:
Напевая, он успокаивающе гладил меня по волосам, и я чувствовал себя совсем маленьким, даже физически – будто бы уменьшенным в размерах.
Как по льстивой по трости
Росным бисером плеща,
Заработают персты…
Шаг подушками глуша.
Как из моря из Каспийского
– синего плаща —
Стрела свистнула да…
Он сбился, как будто ему перестало хватать воздуха. Я открыл один глаз, проверяя, все ли в порядке. Сделав глубже вдох, Слава допел:
Стрела свистнула да… Спи,
Смерть подушками глуша.
С закрытыми глазами я нашел его руку и сжал.
Пение стихло, но он продолжал гладить меня по волосам, погружая в приятную дремоту. Через минуту-другую я заметил, что его рука пропала, и зябко поежился.
Сквозь сон доносились аккуратные шаги вокруг, кто-то приблизился, и я ощутил на коже мягкую ткань с ворсинками – плед. Потом шаги отдалились. Я открыл глаза: Слава спал рядом, тоже укрытый.
Theory of Chances
Пробуждение ото сна ощущалось как удар тупым предметом по голове. Еще не успев разлепить глаза, я уже всё вспомнил: лежу на диване, Ваня в коме, жизнь – дерьмо.
Звуки и запахи вокруг сбивали с толку, окутывали уютом, пахло тостами и свежезаваренным чаем – пахло благополучием. Я сел на диване, сонно потянулся. Кухня, столовая, гостиная – все это было единым пространством в нашей маленькой квартире, разграниченным только цветом пола: на кухне – светлый ламинат, в столовой – темно-коричневый, а в гостиной – что-то промежуточное, как будто смешали два этих оттенка. С дивана я видел Славу – он разливал дымящийся чай по кружкам.
Не глядя в мою сторону, он бодро сказал:
– Умывайся и садись завтракать.
Это была нарочитая, искусственная бодрость. Меня не проведешь.
Глядя в квадратное зеркало в ванной комнате, я удивлялся тому, насколько обычным себе кажусь: невозмутимое лицо, спокойный взгляд, мешки под глазами – они со мной почти всегда. Ни следов долгого плача, ни выражения глубокого горя.
Елозя щеткой по зубам, я разглядывал в зеркальном отражении треугольники на плитке и снова думал про закономерные последовательности и тест на айкью. Одновременно с этим я каким-то образом еще думал про Ваню – всегда, без перерыва.
Завтрак тоже выглядел обычным, и родители, садясь за стол, были, в общем-то, как всегда: «Тебе чай или кофе?» – «Кофе? Растворимый? Я похож на извращенца?» Как странно: человек может исчезнуть из этого мира, а мир этого не заметит. По-прежнему будет наступать утро, будет накрыт завтрак, и кто-то будет выбирать, чай или кофе.
Обыденность происходящего задела меня, разозлила: мне показалось неправильным делать вид, что ничего не случилось. Поэтому я спросил:
– Как Ваня?
– Без изменений, – коротко ответил Слава.
– Что говорят врачи?
– Молиться.
Лев усмехнулся.
– Серьезно?
– Да, – кивнул Слава. – Они сказали: молитесь, чтобы он пришел в себя, сейчас все зависит только от Господа.
Лев как-то невесело посмеялся. Слава печально заметил:
– А что они еще могли сказать?
Я переводил взгляд с одного на другого. Лев ничего не ел, только цедил чай мелкими глотками.
– Ты тоже ничего не мог сделать, – добавил Слава. – Так что хватит терзаться.
– Я растерялся.
– Неудивительно. Я тоже.
– Я врач. Мне нельзя теряться.
– Но это же был…
Я думал, Слава скажет: «Твой сын», но он почему-то сказал:
– …не чужой человек.
Лев ответил:
– Мне нужна нормальная работа. Я хочу работать в реанимации, врачом, а не быть на побегушках, как резидент.
– И что ты предлагаешь?
Но он ничего не предлагал, он сказал:
– Страховка нам полагается только через месяц. Какой будет счет, если Ваня весь этот месяц проведет в коме?