Слава, посмотрев Льву в глаза, сказал то, что я меньше всего от него ожидал услышать:
– Может быть, без тебя совпадет.
Я представил, как где-то на небесах пузатый младенец с крыльями натянул тетиву лука и выстрелил мне в сердце: стрела прошла насквозь, раздирая артерии, и вышла через спину, под левой лопаткой. Заметив, как у Льва сбилось дыхание, я подумал: «В тебя тоже попало».
Странно, что на валентинках с ангелами так изображают возникшую любовь, стрела – это же чертовски больно. Зато окончившаяся любовь – это сердце, развалившееся на части. Я бы уничтожил «разбитое сердце» как дурацкое клише, не имеющее ничего общего с реальным ощущением потери, и запатентовал бы вместо него сердце, нанизанное на кровавые стрелы.
The Cure
Серьезный разговор с родителями закончился лишением меня карманных денег – думаю, это единственное, для чего я вообще на нем присутствовал. Мне вкрадчиво и ласково объяснили, что до разрешения ситуации с Ваней будут неуместны лишние траты, поэтому я временно остаюсь без личных средств, а если мне что-то срочно понадобится – могу обратиться напрямую к родителям.
Все это, конечно, хорошо. Но как мне обратиться к родителям с просьбой: «Простите-извините, не могли бы вы купить мне немного травы?»
Изобразив ангельский взгляд, я ответил, что все понимаю и принимаю их условия, но в душе метался, как загнанный пес: что делать, что делать, что делать?
В комнате я перерыл все ящики в тумбочке, хотя хранил заначку всегда в одном – в верхнем. Но на всякий случай я заглянул везде: мало ли, вдруг что-то найдется? Но нет. Не было ни курева, ни денег – я нашел только пять долларов и рублевые монетки, завалившиеся на дно ящика. Канадский премьер-министр Уилфирд Лорье насмешливо смотрел на меня с голубой купюры: «Ну что, сторчался?»
Пошел ты на хер.
Я смял купюру и бросил ее обратно в ящик.
Опустившись на кровать, я лихорадочно думал над разными вариантами действий, но большинство из них были криминальными и звучали безумно даже для моего состояния: ограбить кофешоп, ограбить наркомана, ограбить банк. В конце концов я отбросил все варианты, кроме одного.
Я взял телефон, зашел в телеграм, попытался найти Лорди среди контактов – не получилось. Попробовал написать ей через другие мессенджеры, но сообщения не уходили. Я оказался в черном списке во всех ее соцсетях. Обычно я так не делаю, потому что слишком тревожен для телефонных разговоров, но в этот раз у меня не оставалось выбора – я позвонил. Женский голос автоответчика оповестил меня, что the number is not available now – по всей видимости, мой номер тоже был заблокирован.
Я чувствовал себя безумным, нездоровым, в какой-то степени даже извращенным, но все равно сделал это: вылез через окно и пошел к общежитию. Я знал, что меня не пропустят внутрь, поэтому был намерен сидеть неподалеку до тех пор, пока Лорди не выйдет (или, наоборот, не зайдет), – в тот момент мне казалось, что я готов просидеть так сколько угодно времени, лишь бы это имело смысл. Лишь бы это помогло достать травы.
Я знал, где находится ее кампус и куда выходят окна – еще недавно мы занимались там сексом чуть ли не каждый день, пока соседка Лорди сидела в библиотеке (не по собственному желанию, а по просьбе Лорди: «Кэтти, мы сегодня опять придем с Мики…»). Думаю, Кэтти меня ненавидела. Я бы на ее месте ненавидел.
Деревянный корпус общежития я заметил еще издалека – это было огромное восемнадцатиэтажное здание из клееного бруса. Пару лет назад, когда его только построили, во всех новостях трубили про самое высокое деревянное здание в мире. Я мысленно называл его спичкой – иногда, лежа в кровати Лорди, пока она стонала подо мной (или надо мной – когда как), я мечтал, как прямо сейчас у какого-нибудь нерадивого студента замкнет розетку и мы все заживо сгорим.
Я провел на скамейке возле кампуса полтора часа, прежде чем увидел Лорди на другой стороне улицы – она выглядела точно так же, как в день нашего первого свидания: мешковатый свитер, замызганные джинсы, тоже словно на два размера больше. Она остановилась на переходе в ожидании зеленого света, а я поднялся со скамейки и отошел в сторону, выходя из своего укрытия – со стороны дороги меня прятало от чужих глаз размашистое кленовое дерево. Заметив меня, Лорди застопорилась, как будто испугалась – даже не сразу среагировала на переключившийся светофор. Но потом, нахмурившись, все-таки шагнула на дорогу и пошла вместе с потоком людей.
Я вышел к тротуару, чтобы ее перехватить, и мысленно повторял тысячи извинений, оправданий, объяснений – в общем, я был готов сказать что угодно и покаяться в любой провинности, лишь бы она выслушала мою просьбу.
Лорди заговорила со мной первой. Подойдя быстрым шагом, она начала с нападения:
– Ты что тут забыл?! Дорогу домой?
– Мне нужно с тобой поговорить, – выпалил я.
– А мне с тобой – не нужно!
Она развернулась, собираясь уйти, я лихорадочно начал хватить ее за руки, останавливая, но она, вырываясь, закричала:
– Don’t touch me!
Окружающие тут же заоглядывались с пристальным вниманием. Я представил, как они пытаются унюхать насильника, эти законопослушные канадцы, всегда готовые вызвать полицию. Подняв руки, будто на меня направили пистолет, я осторожно сказал:
– Хорошо. Не трогаю. Просто послушай меня.
– Я к тебе не вернусь, – веско ответила Лорди.
Я радостно выдохнул:
– И не надо!
По уязвленному выражению лица Лорди я запоздало подумал, что переборщил с облегчением в интонациях.
– Зачем ты тогда шпионишь? – спросила она.
– Я не шпионю. Я пришел поговорить.
– Нам не о чем разговаривать.
Я закатил глаза.
– Что, тебе сложно просто послушать? Уже миллион раз могла бы узнать, зачем я пришел, дольше пререкаешься!
– Хорошо, – неожиданно согласилась она, поджав губы. – Говори.
В другой ситуации я бы, наверное, пересиливал стыд и смущение, давил на горло собственной гордости, но в тот момент почему-то все эти чувства отключились. Довольно буднично я сказал:
– Можешь, пожалуйста, купить мне травы?
Лорди прыснула.
– Что? Опять?
– Мне больше некого попросить, – искренне ответил я.
– Я задолбалась ходить с тобой по кофешопам еще в период наших отношений, а сейчас и подавно этого делать не буду, – категорично заявила она.
Подумав, я согласился:
– Хорошо. Можешь не идти со мной в кофешоп.
– Тогда что тебе нужно?
– Денег.
– Чего-о-о? – Весь разговор она стояла ко мне полубоком, вот-вот готовая сбежать, а теперь, удивленная просьбой, повернулась в мою сторону. – Ты просишь у меня денег на наркоту, я правильно поняла?
– Да, – сдержанно ответил я.
– Это слишком, тебе не кажется?
Я пожал плечами и зачем-то сказал:
– У меня брат в коме.
Лорди усмехнулась.
– Давишь на жалость? Ему это как-то поможет?
– Мне – поможет.
Она, замолчав, отвела взгляд в сторону, словно задумалась. У меня от волнения колотилось сердце, а мысли скакали в одном направлении: что бы еще такого сказать и как додавить, чтобы она согласилась?
Когда Лорди снова посмотрела на меня, я обмер в ожидании ответа. Но она сказала:
– У тебя зависимость.
– Нет никакой зависимости, – возразил я.
– Ты пришел к бывшей девушке, которую, к слову, ударил, клянчить денег и даже не считаешь это унизительным, – заметила Лорди.
– А это унизительно? – искренне удивился я.
– Мне было бы неловко.
– Да ладно, у тебя же куча денег, можно подумать, тебе сложно, – усмехнулся я. – Ты так упираешься, только потому что обижена.
– Я так упираюсь, потому что ты наркоман.
Я обиженно возразил:
– Я не наркоман! У меня просто панические атаки и бессонница.
Лорди посмотрела на меня с сомнением.
– Выглядишь так, будто стало хуже.
Я фыркнул.
– Ну прости, лечусь как умею.
– Тебе нужен психотерапевт.
Я насмешливо глянул на нее.
– Дашь денег на психотерапевта?
Лорди, вздохнув, растерянно проговорила:
– Ладно, если у тебя нет денег на терапию, то почему бы не сходить разово, чтобы тебе выписали разрешенные для твоего возраста лекарства? – слово «разрешенные» она чуть ли не выкрикнула мне в лицо. – Транквилизаторы, антидепрессанты, что там еще выписывают…
Она, конечно, была права: пару лет назад мне выписывали и то и другое при точно таких же симптомах. Тогда схема приема лекарств была проста: антидепрессанты нужно было пить, начиная с маленькой дозировки, постепенно переходя на полную. Я послушно выполнил инструкцию от врача, но сразу после приема мне стало хуже: паническая атака – будто кто-то надавил на горло. Я дышал и не мог надышаться. Бессонница, от которой я раньше только бестолково ворочался в кровати, превратилась в кошмар наяву: мне казалось, что по квартире бродят призраки, а под кроватью поселились монстры – меня навещали непонятные потусторонние страхи, несвойственные даже в детстве.
Через несколько дней после приема я пошел в отказ: заявил родителям, что не могу принимать лекарства, потому что мне становится хуже. Лев, давя медицинским авторитетом, ответил: «На таких мизерных дозировках тебе не может становиться хуже».
Я упорствовал: «Но ведь становится!»
А он говорил: «Ты себя накручиваешь, ты сам себе это придумал».
Я сидел на кухне за столом, а Лев нависал надо мной, упершись кулаками в столешницу. Он подвинул мне стакан воды и положил передо мной блистер с таблетками – как сейчас помню грязно-синюю надпись «Антидепрессанты» и чуть ниже – торговое название.
«Пей», – холодно произнес Лев.
Я знал, что последует дальше, чувствовал это затылком – по нему бегали холодные мурашки. Но все равно сказал: «Не буду».
Лев выдавил из блистера кругляшок таблетки, разломал его пополам и схватил меня за подбородок. Я попытался вырваться, но он ударил меня по лицу – так сильно, что на мгновение у меня потемнело в глазах и я перестал соображать. Через секунду я ощутил во рту горький вкус, увидел под носом стакан воды.